Обновления под рубрикой 'Люди':

Пансионат «Липки», Форум молодых писателей, бар. Много странных, удивительных, интересных людей. Пишущих. И всё же один, как мне кажется, выделяется больше других. Ходит с включённым диктофоном. Ориентируется в окружающем мире с трудом. Носит странные очки.

Зовут его Василий Ширяев. Родом с Камчатки. По призванию, образу мышления – критик.

Собственно, и работает Вася вне формата. Беспощадный к писателям и коллегам, неутомимый в языковых экспериментах, он напоминает «литературного фрика», которого ещё не успел или не смог отформатировать нынешний литпроцесс.

Вот и беседа с ним – о Камчатке и камчадалах, ругательных рецензиях, значении логоса, истории как разновидности литературы, заговорах критиков, премиях, литературных трендах и массовых расстрелах не читающих – вышла любопытная. (далее…)

1

На очередном заседании Чрезвычайной следственной комиссии, созданной Временным правительством для расследования противозаконных по должности действий бывших министров и прочих высших должностных лиц, было решено Николая Романова не допрашивать.

Блок встал:

– Речь идет не о юридической вине бывшего императора. Речь о смысле того, что произошло с Родиной. Министры – хорошо ли, дурно – то исполняли чью-то волю, то следовали собственным, подчас шкурным интересам. Русскому народу должно знать, чего хотел царь. Согласен, может открыться уже известное – та же чужая воля или капризы окружения. Это будет значить, что действовавшая машина власти окостенела окончательно, потеряла способность двигаться и подлежит замене. Здесь не только вывод, здесь – урок, без знания которого дальнейшее существование России под вопросом. Я против решения комиссии.

Тарле, историк с уклоном в адвокатуру, приложив руку к груди, склонил голову:

— Полностью с вами согласен, уважаемый Александр Александрович. Но поймите меня правильно, мы не в школе! У нас физически не хватает времени. Война со всех сторон подступает к горлу! Сейчас требуется ясное и быстрое решение, вывод. Который, я подчеркиваю, в дальнейшем нам никто не помешает уточнить. Согласны, господа?

В разные стороны смотрели господа, члены комиссии.

На набережной, где резало ветром, а с ясного неба на лицо и одежду падали крупные редкие капли, Блока догнал некто. Человечек из тех, кто встречается везде и всегда; то он с чашечкой кофе, то удружит программкой, или в трамвае, привстав, раскланивается. (далее…)

1

Утром небо к северу от Пятигорска потемнело; полдень ещё упал на город несколькими лучами мутного солнца, но лишь когда бледные секунданты, неизвестно зачем торопясь, втискивали сразу отяжелевшее тело в запасённую без особого, впрочем, умысла коляску, вовсю полил дождь.

По размокшей дороге на пегой казачьей лошадёнке отставной майор Мартынов ускакал прочь, в город. Поручик Тенгинского полка Лермонтов был убит, и июль плясал знойным курортным сезоном на водах в Пятигорске, и после обеда кавалькады гуляющих тянулись к Машуку, там, говорят, был особо целительным горный воздух.

Сестра, к которой и скакал так спешно Мартынов, встретила его ещё в прихожей и, не дожидаясь ухода слуги, спросила сухими от тревоги глазами: «Как?» Он минуту переминался с обыкновенным, сохранившим будничность лицом, затем резко с места, увлекая за собой вверх по лестнице и её, пошел, рассказывая, что случилось.

В комнатах наверху было темно и душно. Бабушка Мария Михайловна, генерал-интендант, как в шутку, но очень неофициально называли её домашние, с детства боясь грозы, приказывала во всём доме закрыть ставни, а сама заперлась в кабинете, единственном глухом, без окон, покое. (далее…)

Носорог

Пехтерь вынул из кармана спичечный коробок, потряс и поднёс к моему уху: «Слышишь?»

В коробке что-то скреблось.

– И мне дай, – Верка подставила ухо. – А кто там?

– Жук-Носорог! – постучал Пехтерь по коробку. – Порода редкая! Страшный, жуть! На три треуголки колонии Камеруна у Жабы выменял. (Жаба – дворовая шпана, переросток.)

Верка вытаращила глаза: три треуголки Камеруна, это было круто!

– А посмотреть можно, – Верка от желания даже привстала на цыпочки.

– Смотрите, не жалко, – Пехтерь слегка приоткрыл коробок: огромный красно-коричневый жук высунул коленчатые лапы, потом чёрный рог и теперь пялился на нас блестящими бусинами глаз.

– Во гадость-то какая, – восторженно охнула Верка. – И ноги волосатые, как у отчима.

– Посмотрели и хватит! – Пехтерь затолкал жука и задвинул коробок. (далее…)

26 октября 1880 года родился русский писатель и поэт Андрей Белый

    Тяжёлый червонный крест –
    Рукоять моего меча.
    (Андрей Белый)

Подобно тому, как из любой точки поверхности земли можно предпринять путешествие к ее центру, сделаю и я попытку странствия к избранному мной центру – собору Лозаннской Богоматери.

Мой путь тернист, препятствий – через край. Лишь отблеск истинного хода событий я сумею изложить, но, признаюсь, трудно сохранить независимость от устойчивых идей и не унестись астральным течением мемуаристов, которые мечут в тебя тонко отточенные метафизические стрелы, и совсем уже нелегко перенестись отнюдь не метафизически из реального двадцатого века в атмосферу чуть ли не средневековья. История, которую я изложу повисает между мифом, сказкой и рассказом. Я скорее склоняюсь к мифу, который все же хочу понять и даже объяснить.

О встрече Андрея Белого с таинственным господином в соборе Лозанны мне известно из воспоминаний, а точнее, из лаконичного свидетельства строгой Аси Тургеневой, первой жены писателя художницы Анны Алексеевны Тургеневой, ставшей адресатом большинства стихотворений Белого, в том числе и сборника «После разлуки», созданного в Берлине после окончательного разрыва с ней, о чем я подробно написала в книге, целиком посвященной Андрею Белому (Борису Николаевичу Бугаеву), писателю, достигшему высшей точки русской литературы.

Я в который раз с изумлением читала воспоминания Аси, странную смесь фантастики, мистики и религии, о фанатичном строительстве первого антропософского храма Гётеанума. «Всякий, кто оказывался в Дорнахе, – сообщала Ася, – хотел стесать хотя бы несколько щепок». Мне казалось, что я читаю книгу о некоем мистическом христианстве, замешанном на розенкрейцерстве, находящемся за стеной, непроницаемой для времени и внешнего мира.

И вот уже в безвестной раньше швейцарской деревне собралась огромная толпа людей из разных стран, жаждущих тесать, вырезать, или же хотя бы прикоснуться к строящемуся храму, и вот уже вновь и вновь прибывающим не хватало там места и инструментов, и вот уже, какое счастье, группа Аси удостоилась чести вырезАть деревянный архитрав Сатурна, а затем и Марса! И вырезали-тесали ежедневно и лихорадочно до глубокой ночи, суставы болели, рука Аси распухла, но это всё были ничтожные мелочи по сравнению с тем великим будущим, созидателями которого они себя возгласили. (далее…)

Фиолетово

Давно занимал вопрос: что стало с мужчиной на излете восьмидесятых, в девяностые. Когда новые реалии растаптывали людей, причем зачастую наиболее достойных. Многие спивались, опускали руки или накладывали их на себя, так как перестали понимать, что происходит вокруг. Шагреневой кожей сжималась их продолжительность жизни, все меньше они стали зачинать детей. Тогда им внушили «умную» формулу: «зачем плодить нищету», и они обреченно ее повторяли. И шли себе тенью в пустоту и пропивали скупые подачки, которые швыряли им новые хозяева жизни. Еще совсем недавно эти хозяева слыли за проходимцев, жуликов, воров и спекулянтов – отбросов общества, теперь стали чуть ли не его новыми аристократами.

У писателя Романа Сенчина есть ранний рассказ-миниатюра «В новых реалиях». Его герой по фамилии Егоров делал отличную карьеру в реалиях старых, последние пять лет был замначальника цеха завода, жена, дочки. По вот последние несколько месяцев завод стоит, семья отправлена к деревню к теще – «там легче прокормиться». Жизнь потекла по руслу, которое можно обозначить словом «хреновенько».

Однажды Егорова приглашает в гости на небольшое торжество давний друг, с которым пару лет как не виделись. Друг этот как раз «приспособился в новых реалиях», окунулся в них, как рыба в воду. Он «пополнел, порозовел», живет в достатке, женат, но детьми не обременен. Во время этого дружеского выпивания он показал Егорову видеокассету, которую раздобыл у немецкого репортера. На ней – перестроечная демонстрация 1989 года, и в рядах демонстрантов несколько раз можно было разглядеть Егорова с женой. У него в руках плакат с надписью «Прошу Слова! Гражданин», у жены – картонка на груди «Долой 6-ю Статью!» Вокруг такие же люди и развивается триколор.

Там у Егорова «глаза были большие, светящиеся». Уже тогда он был замначальника и, собственно, ему было что терять. Теперь, через четыре года, он будто потух и терять ему особенно нечего – все отобрали «новые реалии», в которые он уже совершенно не вписывается. Относительно политики – теперь ему все «фиолетово», «слова» не просит, о «гражданине» не помятует. Осталось главное: чтобы дочки «меня человеком считали»…

В спешке Егоров ушел от приспособившегося друга, от недавних воспоминаний и «в ту же ночь повесился». Рассказ этот у Сенчина датирован 1993 годом… (далее…)

sergey-esenin

Снова придется говорить про антисемитизм (не взять ли в кавычки?) Есенина, поскольку нашлась к нему неожиданная и убедительная рифма.

И – привычно отмечаю: очень возможно, что всё это, так или иначе, уже известно (опись, прОтокол), а дилетанту мне просто не попадалось на глаза.
Но ведь и не попалось, потому что есениноведение, с которым я имею дело – наука идеологическая. Процентов на восемьдесят. Раньше была на все сто, но сейчас ситуация выправляется. (далее…)

О правде и истине

Слыша словосочетание «говорить правду», люди автоматически вспоминают, что «говорить правду — это хорошо». Что этому их когда-то учили родители. И что если мы будем говорить друг другу правду, у нас будут честные выборы, чистые улицы, красивые и приятные отношения друг с другом. И так далее. Если просто не врать друг другу. Быть честными.

«Но ведь так тяжело сказать кому-то правду, если эта правда может его обидеть или расстроить? — рассуждают люди. — Это очень сложно. Придется так или иначе пожертвовать какими-то собственными благами, сложившимися привычками и кругом общения. Можно только иногда. А всегда не получится. Потому что социум не позволит. Только дураки могут быть постоянными правдорубами. В конце концов, может быть просто чувство дискомфорта! Хотя, в принципе, говорить правду это, конечно, хорошо». (далее…)

О литературном процессе и подлинном творчестве

Почему так много писателей? Особенно сейчас, когда, казалось бы, книга окончательно перестала быть самым значительным носителем знания? Книга как источник информации отмирает. Люди — даже такие, которые считают себя культурными и образованными людьми — все меньше читают и все больше проводят времени в интернете (Фэйсбук, Ютьюб, Википедия, статьи на порталах, что угодно, но книги — в последнюю очередь). Но писателей при этом становится все больше. Их сейчас так много, как никогда. Развелось множество литературных премий, которые зачастую выдают наиболее бездарным авторам, литературных журналов, которые почти никто не читает, а многие образованные и культурные люди (те самые, которые почти не читают книг) считают своим долгом написать книгу. И пишут. И говорят степенно и гордо: я — писатель! Почему?

Происходит это как раз по той причине, что до недавнего времени (XIX век и почти весь XX) именно книга была главным носителем знания. Именно в книгах записывалось все самое новое и ценное, до чего мог дойти ум человеческий. До этого тоже был культ текста и книги, но к началу XX века он достиг апогея и потом уже постепенно сходил на нет, вытеснялся культом визуальных средств коммуникации. Разумеется, интеллектуалы по этой причине стремились как можно больше читать и, если получится, что-нибудь писать — статейки, рассказы, эссе, романы. Написать (а в идеале еще и издать) книгу стало для интеллектуала своего рода критерием, знаком состоятельности. Зарубкой, отмечающей пройденные километры интеллектуального пути.

Так появилось (и появляется) множество неинтересных, некрасивых, скучных, бессмысленных, бесталанных, мертвых текстов. А это способствовало еще более стремительному падению авторитета книжного знания. Почему так произошло? Дело в том, что очень многие люди, родившиеся в интеллектуальных семьях и воспитанные соответствующим образом, или же наоборот — достигшие определенных интеллектуальных высот на силе сопротивления (чтобы не быть такими невеждами, какими были их родители), — многие из них созданы были, по всей видимости, для совсем другого. Они не должны были делать ставку в своем развитии на интеллектуальное знание. Возможно, им стоило бы печь хлеб, заниматься живописью, работать на бирже, продавать или шить одежду. Но социальная среда, в которой они выросли, установки этой среды, воспитание, стереотипы, законы, нормы — изо всех сил с самого детства диктовали этим людям, что самая уважаемая, самая умная, самая влиятельная и полезная профессия — это (например) писатель. А самая вершина бытия интеллектуала-писателя — это написать книгу, а лучше две или три. В итоге мы имеем сейчас множество романов, написанных корявым или вычурным языком. Или наоборот — написанных нарочито просто, нарочито «по-народному» (это другая крайность писательского бума). Эти произведения сереют (не всегда явно) большим количеством лингвистических штампов, социальных стереотипов, интеллектуальных шаблонов, не своих (заимствованных) мыслей, идей, образов. Примитивными или же наоборот чересчур изощренными (искусственными) сюжетными линиями. Слишком стройными логическими построениями. Слишком правильными языковыми конструкциями. И так далее. В двух словах можно сформулировать так: эти тексты мертвы и не имеют ничего общего с той реальной жизнью, которая происходит с нами здесь и сейчас. Иногда ими можно увлечься или развлечься, но это будет бесполезное, а зачастую даже вредное развлечение. (далее…)

Рис. автора(далее…)

Человечество эволюционировало, законы пора менять, — считает основатель движения «Жизнь в правде»

Каролина Стеклова

Каролина Стеклова — практикующий раджа-йог (йог сознания), духовный учитель, основатель движения «Жизнь в правде». Весной этого года она стала проводить еженедельные сатсанги, которые быстро приобрели популярность среди духовных искателей столицы. Люди приходят к ней, чтобы понять, что с ними происходит, как избавиться от проблем и найти себя. Каролина говорит с ними о смысле жизни, целях, саморазвитии, о любви, семье, карьере. Это и отличает ее от других просветленных учителей — она не призывает людей отказываться от простых мирских радостей и умерщвлять эго, но просто объясняет, как можно жить в гармонии с собой и миром.

Почему вы стали проводить встречи «Жизнь в правде»? Что вас на это подвигло?
Это моя миссия.

А что подразумевается под «жизнью в правде»?
Где ты живешь — в раю или в аду, определяешь ты, а не окружающий мир. Ад и рай — они не снаружи, они внутри человека. Мир не меняется, меняется только твой взгляд на мир. Поэтому изменяя сознание, ты можешь менять свою жизнь. Большинство людей даже не задумываются над тем, что у них есть выбор — жить в раю или в аду. Вопрос «Кто я? Могу ли я определять внешний мир или же внешний мир определяет меня?» возникает в определенный момент эволюции человека. Для тех, у кого возник этот вопрос, я и веду эти беседы.

То есть для тех, кто задумался над смыслом жизни и хочет изменить свою жизнь к лучшему?

Для тех, кто понял, что не мир виноват в его неудачах и страданиях, а что это с ними проблемы какие-то. Вот этим людям я и стараюсь передать те знания, которые я получила в ходе своего пути. Когда мы ищем снаружи, мы не смотрим в себя. Пока мы обвиняем окружающих, политиков, родственников, друзей, милицию в своих несчастьях, мы не вглядываемся в себя. (далее…)

4 сентября 1896 года родился драматург Антонен Арто

artaud-butchered

Увидим ли мы театр, который нас потрясет?

Надежд на это пока немного. Лучшие из спектаклей способны увлечь, но не поразить. Единственная реакция, к которой готовы зрители — смех. Театр приобрел то «право на скуку», которое провозгласил Питер Брук.

Есть еще «театр для интеллектуалов», для самопровозглашенной элиты, безо всякой духовной дисциплины и способности к живому проживанию драматургии идей. Здесь тоже все решает мода. Отсюда ждать откровений просто нелепо.

Остается надеяться на те удивительные откровения театра, которые случались в преддверии великих потрясений: в Афинах Перикла, в Италии в эпоху Ренессанса, и у нас в Серебряный век. В такое время театр выносит на поверхность скрытое в глубинах, то идеальное что вскоре приобретет физическую весомость гильотины, разрушительной ярости толп на улицах; страстность вскриков трагической актрисы отзывается глухими стонами у стены дома, который подсвечивает театральная рампа — кровавая луна…

Это не бытовой и развлекательный театр, это театр крови и аффекта. Политический театр.

Театр идеи, если понимать идею как начало и итог любого действия. (далее…)

Егерь

          Прощая дурных, не губите честных
          Саллюстий

        Среднего роста, ладно скроенный, лёгкий на подъём, с жилистыми крестьянскими руками-граблями; седая голова, свисающие книзу почти седые усы, открытый взгляд зорких серых глаз; такая же открытая улыбка играет на лице и вас приветствует. Таков он сейчас — егерь Владимир Алексеевич Воропаев. Хозяйство у него большое, дел невпроворот, вот он и крутится, на то он и хозяин. К счастью, не один. С ним рядом, уже почти 40 лет, Любовь Ивановна, хозяйка — голубоглазая, гостеприимная, такая же приветливая, бойкая на язык, щедрая на юмор, руки всё умеют, в голове всё держится — от огорода, цыплят и щенной суки до внуков и внучек, писарских дел по оформлению охотничьих путёвок, домашнего уюта, гостиничных забот на кордоне, принимающем охотников и рыбаков… Детей у них четверо, две дочери, два сына; внуков — шестеро, тоже пока поровну, но скоро ждут седьмую внучку.

        В предках у Воропаевых потомственные крестьяне. Деды жили здесь же, на Кубани, дальше родословная молчит, потому что вовремя не расспросили. Но, судя по фамилии и по другим косвенным, но весомым признакам, прикочевали они с Дона. Случалось в жизни нашей егерской семьи всякое, но Бог хранил их, потому что они сами хранили в своих душах Бога; они чисты перед Ним, перед людьми, перед самими собой. Тем и жив был — и прежде, и сейчас — русский крестьянин = христианин. За то Всевышний наградил его мощью в руках и теле, трезвым рассудком, стойкостью в невзгодах, и дал сил терпеть, ох, как многое терпеть, и ох, как много сил на это нужно. Чего только не было за эти 40 лет, на если попросить наших егерей что-нибудь интересное рассказать, то первое, о чём они вспомнят, это истории об их совместном с «тварями земными и птицами небесными» житии и общежитии. (далее…)

        chada

        Детьми наши чада становятся лет с четырёх-пяти, сейчас, может, и раньше. До четырёх лет они воспитатели и учителя – они выправляют, растят и шлифуют духовную сущность своих родителей, заставляют их забыть о себе, отказаться от вредоносных привычек, удерживаться от эмоциональных выбросов. Родительская функция у наших чад включается с момента их зачатия, с того самого момента, когда к жизни пробудилась новая душа, невинная и чистая, обременённая только одним стремлением – нести любовь. Душа впорхнула из Вселенной, с ней музыка Сфер, она их частица, вмещающая всю необъятность Знания виртуального мира, то, о чём её кровные родители давно забыли, то, что через несколько лет забудет и она сама, то, что останется храниться в отдалённых и укромных тайниках на протяжении всей её жизни и будет прорываться неожиданно и редко в самые отчаянные минуты. Этот засыл Всевышнего неизменен и повторяется снова и снова. Чада трудятся не покладая рук, да только не все родители их слышат и понимают, ещё меньше тех, которые их слушаются.

        Чада трудятся, объём выполняемой ими работы огромен – они уже в Яви и начинают познавать явленный мир, они теперь не только учителя и воспитатели, но и чернорабочие. Им тяжело и трудно, ничем, кроме разноголосого крика, они не могут сказать об этом, поэтому им так нужна сейчас материнская грудь и родительская любовь – единственно доступный для них канал их связи и общения. Мать тоже сейчас в состоянии обострённых инстинктов и интуиции, они по-прежнему с чадом почти одно целое, мать чует, что надобно её дитяти, потому дитя так к ней всегда и тянется. Отец на первых порах просто пугающе-большой чужой дядя, мать – прибежище, укрытие, единение и душевный покой. Чаду, лишённому материнской груди, наносится непоправимая и незалечимая травма, оно будет ходить с этой раной всю жизнь, осознавая или нет. Не зря значительная, может и большая часть уголовного песенного фольклора адресуется к маме. (далее…)

        Виктор Пелевин

        Иван Бунин и Виктор Пелевин: историософия родства

        В знаменитом романе Виктора Пелевина «Чапаев и Пустота», разобранном на цитаты, — при том, что писатель тогда еще не наладил массовое производство фирменных афоризмов, одна из самых эффектных фраз – о «трипперных бунинских сеновалах».

        В молодости, когда роман о поэтах-буддистах-кавалеристах, глотается на одном дыхании, оборотом восхищаешься – и только. Но, при неоднократном взрослом перечитывании, начинаешь понимать, насколько сочленение это искусственно, более того – противоестественно. Против резьбы и «добрых нравов литературы» (А. Ахматова).

        Понятно, что тут в сознании постмодерниста как-то соединились «Деревня» и «Темные аллеи», равно как отравленный воздух свободы. Через всю литературу о русской революции красной нитью (сыпью!) проходит линия-метафора венерических инфекций. Однако детская болезнь гонореи – это скорее мировая война (бравый солдат Швейк), тогда как русская революция – безусловно, сифилис (Есенин, Маяковский, Шолохов и пр.).

        Тем не менее, национальный классик Иван Бунин воспринимается почти вне данных контекстов. Очевидцем и пристрастным свидетелем революции он был, суровым аналитиком русской деревни – тоже, как ностальгический певец плотской любви и сегодня более всего воспринимаем читателями. Но «триппер» и даже «сеновал» — не из его мировосприятия и словаря.

        «(…) Некролог какого-то Яшеньки:
        “И ты погиб, умер, прекрасный Яшенька… как пышный цветок, только что пустивший свои лепестки… как зимний луч солнца… возмущавшийся малейшей несправедливостью, возмущавшийся против угнетения, насилия, стал жервой дикой орды, разрушающей все, что есть ценного в человечестве… Спи спокойно, Яшенька, мы отомстим за тебя!”
        Какой орды? За что и кому мстить? Там же сказано, что Яшенька – “жертва всемирного бича, венеризма”»
        («Окаянные дни»).

        Впрочем, если приглядеться, пелевинский оборот восходит к известному свойству литератора Бунина – раздраженного, на грани ярости, полива в адрес коллег. Хлестко и несправедливо: «запойный трагик Андреев», «необыкновенно противная душонка» (о З. Гиппиус), «лживая, писарская поэзия этого сукина сына Есенина» и мн. др.

        Но, собственно, заметки эти затеяны отнюдь не для разоблачения классиков; интересней проследить родство Бунина и Пелевина, которое – в «Чапаеве и Пустоте» – венеризмом, сеновалами, эффектностью и несправедливостью – вовсе не исчерпывается. (далее…)