Раньше существовали мистерии, во время которых люди погружались в Измененное Состояние Сознания…

Сейчас трудно найти Норму — большинство ушло в свою разновидность невменяемости.

Год работы Кашпировского, десять лет агрессивной рекламы, до этого — рассказы про пионеров-героев и мудрых вождей, до этого, внушения, что вино — это кровь, а хлеб — это плоть… А в промежутках — шепот про НЛО, пришельцев, и Международный Заговор, ожидание Конца Света, прихода Мессии, Мирового Коммунизма, Америки, Демократии, конвертируемой валюты, ВТО, Мирового Кризиса, Безтопливных Источников Энергии…
В перемежку с этим — карты Таро, Руны, Славянские Руны, Знаки Перемен, Магия, Нагваль и Недеяние-Дао…

Начинаешь говорить, думаешь — «Вроде человек» — ан нет, он Невменяшка!

Со второго предложения перескакивает на ту тему, которой зомбировался, и глаза уже, как два куска мыла.
Невменяшки кругом — ходят, шевелят губами, бормочут сами с собой.

Они верят, что с другой стороны от Солнца вращается невидимая глазу Анти-Земля, что грядет Огненная Эпоха, с трудом представляю себе, что это может значить, но логика в подобных случаях — вещь совершенно излишняя…

Им впаривают не товары, а магический образ потребления, вместе с иррациональной верой во всесилие «Именно этой марки» и люди верят в … … … (права защищены) вместо Зевса, Немезиды, или Перуна.

Иррациональность, алогичность и мистичность современных аборигенов мегаполисов не меньше, чем у дикарей Каменного Века.

Век Разума, Эпоха Просвещения остались далеко позади. Мы снова погрузились в Темные Века примитивного мистицизма.

И если хороший человек в моей сказке попадал в беду,
ребята кричали: “Спаси его сейчас же, длинноногий,
а то мы тебя побьем”. И я спасал его…
Евгений Шварц. “Снежная королева”

Евгений Шварц начинал как актер в “Театральной мастерской” в Ростове-на-Дону, в составе труппы играли в основном любители. Как признавался позднее Илья Березарк: «Репертуар молодого театра был необычен, особенно для провинции. Ставились пьесы строго литературные, в большинстве близкие символизму». Таким образом, в репертуаре оказались пьесы Метерлинка, ”Незнакомка” Блока, “Сказка об Иуде” Ремизова и “Ошибка Смерти” Хлебникова. Особенно интересная история приключилась с последней.

Мало того что это была не только первая пьеса Хлебникова, поставленная на сцене (до этого все подобные попытки заканчивались ничем), но и пьеса, на репетициях которой присутствовал сам автор, активно делавший замечания в ходе работы.

Сама пьеса была решена в буффонадном ключе, в чем-то сходным с “Балаганчиком” Блока. Сюжет: в харчевне мертвецов, где главная – барышня Смерть, появляется тринадцатый гость. Он просит стакан, но лишнего нет. Тогда она отдает гостю собственный череп, чтобы он его использовал в качестве чаши. Смерть выпивает напиток и умирает, двенадцать мертвецов же оживают. Однако в конце пьесы барышня Смерть говорит: «Дайте мне “Ошибку г-жи Смерти” (перелистывает ее). Я все доиграла (вскакивает с места) и могу присоединиться к вам. Здравствуйте, господа!»

В этом спектакле Шварц играл одного из гостей.

Надо сказать, что это был не единственный случай в истории “Театральной мастерской”, когда автор пьесы сам принимал участие в ее постановке. Так, в середине 1921 года в Ростове труппу посетил Гумилев и предложил поставить его пьесу “Гондла”, что и было сделано, причем в зале сидели только два зрителя – сам Гумилев и директор театра Горелик. В октябре 1921 года труппа по предложению Гумилева переехала в Петроград, где весной следующего года распалась из-за финансовых трудностей. (далее…)

Ганс Патриций Хольман. В конце 80-х-начале 90-х был одним из создателей и лидеров таких культовых психоделических музыкальных проектов как «Дубовый Гаайъ» и «Alien Pat. Holman». Также принимал участие в проекте «Министерство психоделики».

В 2000-х Ганс продолжает активно заниматься музыкой и делать звуковые и танцевальные арт-перформансы. Это один из самых интересных композиторов и ди-джеев, работающих сейчас с электронным звуком. Он сотрудничает с самыми разными людьми, среди которых Марк Пекарский, Олег Кулик, Баста, Олег Груз, Гермес Зайготт (проект O.N.I.), Сергей Ануфриев.

Также Слушаем и качаем — ЗДЕСЬ.

Особенная стать. О книге Всеволода Бенигсена «ПЗХФЧЩ!»
На пятерочку! О книге Дмитрия Быкова «Календарь 2»
Финт Челубея. О книге Захара Прилепина «К нам едет Пересвет»
Сорокинский концептуализм и политический сюрреализм. О сборнике рассказов Владимира Сорокина «Моноклон»

Последний дефицит. О книге Фридриха Горенштейна «Искупление»

Cлона-то я и не приметил

Уразуметь смысл издательского бойкота Фридриха Горенштейна, одного из самых масштабных русских прозаиков XX века, непросто. Да и не очень хочется. Но факт остается фактом: произведения этого автора до последнего момента оставались в классическом дефиците. В советские времена в таком дефиците было фактически все – от копченой колбасы до романов Валентина Пикуля. Потом времена изменились. Российский книжный рынок стал напоминать бушующий безбрежный океан. Но Горенштейн в нем не наблюдался. Самое интересное заключается в том, что книги этого автора постигла участь его героев. Страница за страницей персонажи Горенштейна борются с дефицитом жизненного пространства, любви, продуктов, дружбы, одежды… Теперь, вот, на прилавки «выкинули» долгожданного Горенштейна, последнего «дефицитного» автора. Аура недоступности развеяна. Даже как-то скучно стало. Однако вопрос изгойства Горенштейна не решен.

Литераторы, помимо различия по эстетическим, политическим, философским, национальным, идеологическим признакам, видимо, делятся еще на две важные категории: «здоровые» и «нездоровые».

«Здоровые» находятся в вертикальном положении. Некоторые из них, кто поудачливее и пошустрее, даже садятся на шею или устраиваются на голове менее ловких. «Нездоровые» — ниже всех, они лежат прямо под ногами «здоровых», которые периодически замечают: «Ой! Опять на кого-то наступили! Гляди-ка, кто это там внизу шевелится?!» (далее…)

Сейчас стало модным предчувствовать какой-либо конец. Чаще всего ноют о конце света или конце России. Г. Василевский в своей опубликованной в «Часкоре» статье «Не покидать корабля» http://www.chaskor.ru/article/andrej_vasilevskij_ne_pokidat_korablya_12367 заявляет о конце прежних литературных смыслов. Впрочем, насколько я знаю, г. Василевский нос вовсе не вешает и держит его по ветру (здесь я имею ввиду именно литературный ветер). А вот г. Бавильский в своей статье «Конец литературной полемики» http://www.chaskor.ru/article/konets_literaturnoj_polemiki_22493 утверждает, будто бы литературная полемика в России дала дуба или приказала долго жить. Судя по тону статьи, данное видение весьма г. Бавильского угнетает. Это заметила и известный блоггер Катя Летова, написавшая в своём ЖЖ: «зато на жизнь после перенесенных литературных травм Димка стал смотреть как-то потерянно и обреченно. Как картофельный куст смотрит на неуклонно приближающуюся  к нему лопату картофелекопателя»… Хотелось бы г. Бавильского успокоить: а, может, Дмитрий, всё не так уж плохо? Может, зря паникуете? Ну, что у вас там за доводы? (далее…)

Смирнова: Вы себя не жалеете?
Гордон: Нет, блин!
Смирнова: А вы себя любите?
Гордон: Нет, блин!
Смирнова: Тогда вы и других не любите. Именно поэтому.
Гордон: Да, блин!
Толстая: В этом всё и дело.
Гордон: А я скрываю?

Школа злословия.

Он так сам сказал, словами, – не кинословами – в «Школе злословия» о другом своём фильме «Пастух своих коров»:

«- …Отойти как можно дальше от героя. Ни сочувствия, ни проникновения… У нас на глазах происходят катастрофические изменения в окружающем нас мире, как следствие – в нас самих… Открылось некое пространство. Вот эта бездна, к которой стремились: эта бездна свободы… Она открылась. И поменялся масштаб. То есть, грубо говоря, человечество всё время шло по лестнице, да? наверх, увеличиваясь в размерах… Каждый человек становился всё больше и больше… Мы дошли до какой-то двери, которую надо открыть… Открыли. А там – что-то, что мгновенно изменяет наш масштаб до невидимого… Ужасно.

— По холодному ужасно… Не понимаю: ужас без эмоции…».

Так вот в «Огнях притона» он решил поменять установку и обратиться не к уму публики, а к чувству. (далее…)

НАЧАЛО (Trip 1) — ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩИЙ ТРИП — ЗДЕСЬ

Смешно, но мой дом стал таким же, как и был всегда. Разве что немного все покрылось пылью, а я все же слежу за этим. Моё возвращение домой состоялось, и я словно только сейчас начал понимать, насколько необоснованными были мои страхи. Скорее, правда, я вру, что я начал понимать это. Потому что никто и ничто не перечеркнет и не сотрет из моей памяти увиденное тогда там, в Зеркале, хоть и сейчас я вполне успешно пытаюсь убедить себя в том, что в первую очередь там было разыгравшееся воображение. Подобно тому, как безумец убивает в себе Гения, говоря себе, что его ход и образ мысли губителен, я отрицаю своё видение, хотя и понимаю вполне, что если всё это и было — то это был знак, направление… Моё измененное сознание, поселившаяся печаль и страдания — это всё ведет к чему-то… В тайное нечто.

Но возвращаясь сюда, домой, я перечеркиваю всё это. Даже если это больше, чем случайный призрак в зеркале (которое я, кстати, выкинул) — нет, спасибо. Я мог бы сказать потусторонним силам (если это называется именно так), чтобы они изъяснялись поточнее, чем явлениями безумных образов перед глазами и помрачнение рассудка на неопределенное время, пока я скитался по холодным октябрьским улицам в полном беспамятстве и агонии чужих страданий. К чему это всё было? Куда должно было привести в итоге? Где я был всё это время? Я не помню.

Что-то подобное я вычитал как-то раз в одной газете…

ЛСД-шные bad trip-ы, которые уносят настолько далеко, что Личность просто начинает р а с т в о р я т ь с я , и ты уже никто, галлюцинирующий комок нервов и негативных эмоций. Ни памяти, ни сознания, ничего — но при этом — оголенный нерв ЭМОЦИИ. Человек-эмоция. Человек-переживание. Живущий одним лишь чувством, и чувство это параноидально-негативного характера, перечеркивающее всё человеческое в тебе.

Потом человек возвращается, но страх уже никуда не уходит, просто немного ослабевает — но держит в напряжении, высасывая последние силы. Потом – раз — флэшбэк, два – флэшбэк — и всё. Приходит тьма. Говорят, нечто подобное случилось и с Сидом Барреттом, однако ж, многие говорят, в последнее время, что вовсе Сид Барретт и не спятил, а если и спятил, то не так уж и сильно, как об этом любят писать во всякого рода журналах и газетах.

Вот он, замечательный пример страдания для масс. Когда состояние «плохо» уже больше, чем просто… это состояние, в котором тебя рады видеть толпы людей. Массовый вампиризм, так сказать. Меня всегда поражал этот необъяснимый голод по негативным эмоциям. Порой слово страшнее пули, пусть и не каждый поймет это, но несчастны те, кто испытал это. Людям, особенно людям близким друг другу, очень как будто в кайф покормить друг друга говнецом. Так странно… При этом они зачастую подобны святошам со своими начальниками на работе, с малознакомыми людьми, в незнакомом окружении. Чертовы лгуны — я бы хотел уничтожить вас, пока вы не уничтожили меня раньше. Хотя всегда можно ограничиться изоляцией. То есть, самоизоляцией. Как Сид Барретт, опять же. Но это не моя судьба, и этот путь — не мой. Если бы у меня была уверенность в том, что через два года я буду смеяться от счастья, как полоумный, и ни на чем не заморачиваться — я был бы спокоен сейчас. Но я чувствую себя разбитым и выжатым. Через меня прошло столько эмоций, что я будто постарел за двое суток. Пропадает запал, стремления какие-то. Накрывает идиотская овощеподобность, я лишь плачу в бессилии. Некоторые вещи ещё способны меня затолкнуть в реальность. Например, я знаю, что способен отжаться от пола более 10-ти раз. Понимаю, что это не спортивный рекорд, и 20 раз мне вытянуть гораздо сложнее, но подобные идиотские физические проверки подобны электрическим разрядам для остановившегося сердца. Идиотское возвращение в реальность посредством отжиманий. Может, есть определенное количество отжиманий, чтобы сделаться вдруг счастливым человеком? Почему люди так всё усложняют?

Почему я лежу на животе, пишу эти строки, будучи угнетенным и подавленно-раздавленным, думая о том, что люди всё чаще выходят через окна, не в состоянии реализоваться. Мне всё чаще снятся эти полеты, и в них столько боли и драмы, что я не в состоянии сдержать свои рыдания…

Почему, идя навстречу своему счастью, они находят лишь смерть?

Так легко сдаться, опустить руки, потерять все силы. И вместе с тем, так непросто сделать этот шаг, шаг из окна. Пусть даже и во сне. Смешно, я пишу эти строки в надежде на то, что через это написанное я в итоге получу избавление, свободу от страха и боли. Я пишу в надежде, что это-то уж точно в последний раз, и этого больше не повторится никогда. Когда-то я не особенно переживал о всяких вещах, будучи уверенным в том, что наши действия уже расписаны, как по нотам, и мне остается, принимая минимальное участие, ждать своего СЧАСТЬЯ. Была ли то вера в судьбу, или что-то иное, но это было. Вера в Happy End. Потом мне сказали, что приход на Землю — это и есть Happy End. Тут же вспомнилась the end is the beginning is the end — Smashing Pumpkins. А потом уже и открылись мои глаза. Открылся взор на весь этот вздор. Разруха, ломанные судьбы, висельники, выходящие из окна, предсмертные записки… Это ли тот Хэппи Энд, который я видел? Это ли то счастье, к которому приходит каждый в итоге? Если всё и расписано, как по нотам, то для борьбы, а не для ожидания чуда. И мне страшно, как никогда. И когда рыдания прорываются, я боюсь, что близок выход за пределы дозволенного, и что за плачем отчаяния последует нечто, напрочь лишенное контроля. Кто знает, может и самоубийство. Мне смешно и противно с самого себя, всегда считавшего суицид детской\юношеской глупостью. Я не о том, что готов впасть в детство подобным образом, но меня раздражает сам факт наличия подобных мыслей, порой мелькающих.

Давайте, я жру ваше дерьмо, как последний бесперспективный лох, жил долго в розовых соплях, и с верою в мечты, в любовь и в Хэппи Энд. Я уже запуган до того, что потерял всякий страх. Мне уже настолько больно, что я приобрел вечную анестезию, которая бродит по моим венам. Я не знаю, что будет в конце, каким будет итог. В любом случае — я готов к худшему. И НИКАКОГО КОНТРОЛЯ В СЛЕЗАХ. ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ

Просматривая в уходящем 2011 году сайты, я захотела тоже подвести некоторые итоги, попытаться сформировать своё представление о текущем времени. Пресса изобилует информацией о предстоящих переменах, о глобальном кризисе, о грядущих катастрофах. Возможно, эти зеркала отчасти отражают реальность, касающуюся того, что мир должен измениться. Но как? В чем заключается главный смысл грядущих перемен? Что на самом деле предлагает нам природа и Бог? К чему созрело мировое сообщество в своей основной массе и какие катализаторы должны сработать, чтобы международное сообщество смогло взойти на новую ступень развития достойно, не растеряв культурных ценностей и сохраняя принцип толерантности, любви и стремление к продуктивному общежитию на этой планете? Этот список вопросов рос с невероятной скоростью, ответы же не торопились со своим появлением.

Именно поэтому я решила написать своё маленькое эссе. (далее…)

Луна никому не причиняла зла. Она просто висела себе в небе и улыбалась, глядя на свою соседку Землю. Но двуногие обитатели Голубой планеты взяли и шарахнули по ночному светилу из пушки. (Внутри огромного снаряда находились, разумеется, пытливые исследователи.) Остроконечная штуковина попала несчастной Луне в глаз. Лицо планеты исказилось от боли, а зал захохотал. Луне – больно, зрителям – весело…

Так начинается фильм пионера кинематографии Жоржа Мельеса «Путешествие на Луну» (1902). Вообще-то реакция адекватного человека на такое зрелище – сострадание и отвращение. Но в толпе нормальное восприятие переворачивается с ног на голову.

«Я помнил фильм, – рассказывает в пресс-релизе «Хранителя времени» писатель и художник Брайан Селзник, – завораживающий фильм Жоржа Мельеса 1902 года. Ракета, влетевшая в глаз человека-луны, плотно засела в моем воображении. Я хотел написать историю о ребенке, который встречается с Мельесом, но не знал, как закрутить сюжет».

Брайану Селзнику все-таки удалось закрутить сюжет, и он создал книгу-альбом про выдуманного сироту Хьюго Хабре и реально существовавшего Жоржа Мельеса. Корифея Скорсезе эта книга вдохновила:

«Мне дали книгу четыре года назад, и это был удивительный опыт. Я сел и разом прочитал её всю. Мне сразу понравился этот мальчик, рассказ о его одиночестве, его любовь к кино, творческое отношение к механизмам. Механизмы, включая камеры, проекторы, автоматы, помогают Хьюго помнить об отце. Те же механизмы помогают режиссеру Жоржу Мельесу поддерживать связь со своим прошлым». (далее…)

1 января 1919 родился Джером Дэвид Сэлинджер

Сэлинджеровский бум в Америке начался в 1953 году, после того как роман «Над пропастью во ржи» (1951) вышел в дешевом издании. Тогда же вышла его книга «Девять рассказов». И тогда же писатель покинул Нью-Йорк и поселился в Корнише (штат Нью-Хэмпшир), в хижине у ручья, о которой мечтал Холден Колфилд.

Американские 1950-е – это время, когда натуры утонченные и чувствительные изнемогали под тяжестью конформизма, расцветающего в «массовом обществе потребления». Они видели разверстую пропасть между собой и теми, кого они считали «одномерными людьми» (по-русски говоря – быдлом). В моду входили аутсайдеры – битники, странники, хипстеры, «белые негры», просто негры и сэлинджеровские freaks (чудики). (далее…)

31 декабря 1869 года родился великий французский художник Анри Матисс. А в 2011 в издательстве «Молодая гвардия» в серии ЖЗЛ вышло жизнеописание Матисса – «Жизнь Анри Матисса (1869-1954). Человек с Севера, Художник Юга». Книга Хилари Сперлинг (перевод Н.Семеновой) представляет собой подробнейший объемный труд о жизни и творчестве художника. Ко дню рождения Матисса издательство «Молодая гвардия» предоставило нам возможность опубликовать фрагменты этого труда. В первых двух фрагментах речь идет о наиболее экспериментальной поре в творчестве художника и о том, как его эксперименты были восприняты современниками – от простых газетчиков и до Пикассо и Аполлинера. В третьем фрагменте рассказывается о поездке Матисса в Москву, состоявшейся по приглашению коллекционера Сергея Щукина, сыгравшего в жизни Матисса определенную роль. И о том, как Матисса принимали и воспринимали в России.

1.

В октябре 1905 года Матисс перебрался из тесной мастерской на набережной Сен-Мишель в более просторную, снятую недорого в заброшенном женском монастыре «Couvent des Oiseaux» на углу улицы Севр и бульвара Монпарнаса. Он нуждался в большем пространстве, чтобы работать над портретом мадам Синьяк и над картиной, занимавшей его больше всего в новой мастерской, которая, по иронии судьбы, привела к окончательному разрыву с её мужем. Это была «Радость жизни» (“Bonheur de vivre”), которую Матисс назвал «моя Аркадия». Она олицетворяла решительную победу в пожизненном сражении, которое было борьбой с самим собой – попыткой успокоить свой смятенный дух – а также с устаревшим изобразительным языком. В этой новой картине он окончательно прорвался к господству чувственности и покоя, которых ему недоставало в «Роскоши, покое и наслаждении». Ничего не могло быть более простого, ясного и более умиротворенного, чем «Радость жизни» с её аркадийскими (идиллическими) фигурами нимф и влюбленных – обнимающихся, танцующих, наигрывающих на свирели и отдыхающих на берегу моря – изображенных как декоративные элементы в ритмическом узоре цветных плоскостей.

В «Радости жизни», более чем в какой-либо другой картине, Матисс справился с задачей, поставленной им перед собой в первое лето в Коллиуре: «Как заставить мои краски петь». Название картины было взято из каталонского девиза города, а её оформление (декорации) с вида пляжа в Уиле. Круг танцующих в середине восходит к старинному танцу коллиурских рыбаков, а в 1909 году он перерастёт в грубый модернизм «Танца» Матисса. Палитра настолько восторженная, насколько он мог сделать это, и настолько земная, как фрукты и овощи на рынке в Коллиуре, описанные его другом Полем Сулье («вы едва ли найдете другую такую картину изобилия, легкости жизни и благополучия в пределах досягаемости каждого»). Это была демократическая концепция роскоши, какую Матисс впитал с детства, любуясь изделиями ткачей шелка в Боэне. В последние годы своей жизни он пришёл к заключению, что вся его карьера могла бы быть истолкована как полёт на юг, прочь от темного, ограниченного, стесненного мира его детства на севере. Он осознавал достаточно ясно, что внутреннее напряжение требовало этого и отказывало ему в отдыхе. Но его искусство было основано на таких качествах северянина, как, с одной стороны, деловитость, упорство и настойчивость, а, с другой, исключительно тонкое восприятие, которое он разделял с великими фламандскими мастерами: силой, высвобождаемой снова и снова в самые критические моменты его становления как художника светом и красками юга. (далее…)

Фрагменты книги «Жизнь Анри Матисса (1869-1954). Человек с Севера, Художник Юга» (Молодая гвардия, 2011, серия ЖЗЛ). Продолжение.
НАЧАЛО ЗДЕСЬ.

Ко дню рождения Матисса.

3.

Щукин прибыл в Париж на несколько дней в июле, чтобы увидеть «Розовую мастерскую» и «Семью художника». Он купил обе картины, но стал сомневаться, подходит ли для них небольшая, слабо освещенная комната, которую он собирался украсить этими панно в своем особняке. Поэтому он решает пригласить Матисса в Москву, чтобы художник смог сам оценить подходящее пространство для картин. <…> Когда они, наконец, прибыли 6 ноября (24 октября по русскому календарю) после четырех дней в поезде, Москва выглядела для Матисса как европейский город, пересаженный на огромную азиатскую деревню с весело раскрашенными деревянными домами, современными роскошными витринами магазинов и грязными, немощёными улицами. К этому времени Щукин предоставил свой дом для своей коллекции, которая была регулярно открыта для публики и была уже завещана им городу. В салонах, где висели картины преимущественно французских художников от импрессионистов до Сезанна, Гогена и Пикассо, всё ещё устраивали концерты и приёмы, но, в сущности, старый дворец Трубецкого на Знаменской был теперь первым в мире постоянным музеем искусства модерн. Это было длинное, низкое здание восемнадцатого века с конторами на первом этаже и гостиными этажом выше, к ним вела знаменитая лестница, для которой Матисс написал два панно. Щукин нервничал, когда они приблизились к лестнице, из-за пятна красной краски, которой он прикрыл гениталии флейтиста в «Музыке», но, к его великому облегчению, Матисс мягко заявил, что это не делает большой разницы (через двадцать три года он будет безуспешно пытаться убедить представителей Советской власти смыть это пятно).

Он знал достаточно хорошо, что вступил на поле сражения, и вскоре он понял, если не сделал этого прежде, каким выдающимся стратегом был Щукин. Получив два панно год назад, их новый владелец пришёл в ужас, как и его друг, коллекционер Илья Остроухов, кто помогал ему распаковать картины. Остроухов счёл Щукина почти выжившим из ума, когда тот, вместо того, чтобы немедленно отправить картины назад, закрылся с ними и долго в одиночестве изучал их. Он рассказывал позже, что потратил недели, проклиная себя, во-первых, за то, что купил их, иногда почти рыдая от страданий и ярости, понимая, что он должен подавить свое собственное отчаяние прежде, чем он сможет справиться с реакцией окружающих. И он практически сразу же приступил к действию по двум направлениям. С одной стороны, он немедленно отправил несколько новых заказов Матиссу в Испанию. С другой, он начал показывать панно конфиденциально некоторым самым блестящим молодым критикам Москвы, объясняя, что необходимо терпение, чтобы заставить сложную живопись раскрыться, сделаться доступной. «Вы должны жить с картиной, чтобы понять её… Вы должны позволить ей стать частью Вас». Только тогда картина, сначала показавшаяся неудачной, отвратительной или гротескной, раскроет свой истинный смысл и ритм. Особенно мучительно было объяснять этот процесс наиболее консервативным друзьям, таким как Остроухов и Александр Бенуа, чья осторожная пропаганда помогла бы нейтрализовать негодование светских кругов Москвы. В то время, когда Матисс прибыл в Москву, люди всё ещё по привычке насмехались над Щукиным. Но его наиболее искушенные гости начали испытывать удовольствие от пикантности «Танца» и «Музыки» в этом элегантном особняке с мебелью, обитой светлым шёлком, лепными карнизами в стиле рококо и швейцаром в ливрее («Матисс – такой контраст, он производит эффект острого перца»).

В первый день Матисса в Москве Щукин привел его в дом Морозова, где было ясно, что даже хозяева признали ошибкой «Историю Психеи» Дени. Два русских коллекционера были близкими друзьями, но контраст между смелостью Щукина и относительно безопасным выбором Морозова бросался в глаза. На следующее утро Щукин организовал встречу корреспондента московской газеты «Время» со своим гостем, кто изложил цели своего творчества, объясняя предпосылки своей работы, а также признался, что полюбил с первого взгляда русские иконы. Это интервью задало тон всему визиту. Матисс сразу стал знаменитостью. Люди стремились пообщаться с ним. Труппа, специально исполнившая «Пиковую даму» Чайковского, устроила затем приём в честь знаменитого гостя. Поэты и философы аплодировали, когда он появился в зале Свободного эстетического общества. Артистический мир собрался в самом модном кабаре Москвы «Летучая мышь» Никиты Балиева для шумного чествования художника, которое завершилось на рассвете показом картины, изображавшей почётного гостя на пьедестале, окруженного кольцом полуобнаженных дам, выражающих своё восхищение, под названием: ПОКЛОНЕНИЕ ВЕЛИКОМУ АНРИ. Матисс старался сохранить свою сдержанность северянина («Я не собираюсь позволить вскружить себе голову», писал он домой на третий день: «Ты знаешь меня»). Он был оглушен, тронут и прекрасно понимал, кто ответственен за такой приём. «Щукин ещё более растроган, чем я – для него это триумф». (далее…)

30 декабря 1865 года в Бомбее родился английский писатель и поэт Редьярд Киплинг. К этой дате мы публикуем фрагменты книги Александра Ливерганта «Киплинг», которая вышла в издательстве «Молодая гвардия». С любезного согласия издательства вниманию читателя Перемен представлены два фрагмента. В первом из них речь идет о том, как к Киплингу относились его коллеги-литераторы. Каково было место Киплинга в литературном цехе того времени. Второй фрагмент – об отношении к Киплингу в дореволюционной и советской России.

1.

В свои неполные 32 года писатель Киплинг побил уже много рекордов – и по популярности, и по тиражам, и по гонорарам. В марте же бьет еще один: по рекомендации Генри Джеймса его, несмотря на юный (для писателей) возраст, принимают в члены «Атенеума», лондонского литературного клуба номер один. Остается теперь взять только одну высоту – получить из рук премьер-министра звание, причем, безусловно, заслуженное, поэта-лауреата. Звание, которым в XIX веке владели такие непререкаемые поэтические авторитеты, как Вордсворт, Саути и Теннисон. Последний, пробыв поэтом-лауреатом сорок лет, «в гроб сходя, благословил», как мы помним, именно Киплинга. Однако Киплинга обошли – поговаривали, что не без посредства самой Виктории, которая в 1897 году с помпой отметила свое шестидесятилетие на британском троне и которой в свое время якобы не понравилась баллада Киплинга «Вдова из Виндзора». В результате звание поэта-лауреата получил вместо Киплинга весьма поверхностный, зато чрезвычайно плодовитый поэт, автор, по меньшей мере, двух десятков поэтических сборников Альфред Остин.

В том, что Киплинг не удостоился столь высокой награды, уступив ее куда менее одаренному и мало кому известному Остину, «виновата» была не только королева Виктория, но и его собственная литературная репутация. О литературной репутации Киплинга нам известно куда меньше, чем о репутации политической, а потому отвлечемся от «Дома на скале» и скажем о ней несколько слов. (далее…)

НАЧАЛО (Trip 1) — ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩИЙ ТРИП — ЗДЕСЬ

Мёртвые улицы, я ненавижу вас,
Вы не даёте шанса улыбнуться,
В отчаяньи блюю любовью, —
Живущий в скорлупе больного сознания,
Уже неспособный вернуться.

Мне не собрать теперь всё воедино
Когда разрушена реальность силой сна,
Безумие моё — твоё проклятье,
С ним не способна справиться
Пропавшая на мёртвых улицах душа.

— Неплохо, неплохо, только, наверное, уж слишком до неестественного уныло! Позволь, продолжу!

Моё счастье в сундуке,
Ветхое, унылое…
Молчит, со мной не говорит,
Не улыбается,
Как будто стесняется, но —
Может, всё не так?
Может, что-то надломилось,
Может, что-то изменилось —
Навсегда — заставив счастье
замолчать и запретив мне улыбаться,
Потихоньку угасать…

— Что ж, ты продолжил в том же духе, уловил волну, наверное. Но вправду ли столь уныло в голове твоей? Или это лишь стиль нашего сегодняшнего дня?

— Может, это стиль целого сезона? Погляди за окно, тут уж не до улыбок, хоть и красиво. А может, есть люди-сезоны? Вот эти два стихотворения. Первое – осень, второе — зима, спячка, смерть. А может, и с людьми так же? (далее…)

НАЧАЛО (Trip 1) — ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩИЙ ТРИП — ЗДЕСЬ

Магия, улыбки, учащенное сердцебиение, ощущение абсолютного счастья. И холода за окном не помеха, ведь отныне пришло счастье, а счастье – оно греет. И я засыпал с этими мыслями в башке. А проснувшись, увидел за окном лишь камни и первый снег. И ощущения счастья как не бывало, словно всё это было не более, чем мечты.

Ощущение полной беспомощности. Вечная погоня за счастьем вновь продолжается. На то, собственно, она и вечная…

«Что ж, значит, не всё уж так хорошо», — скажу я

«Вряд ли может быть долго хорошо, иначе это уже повседневность», — отвечает кто-то мне из-за угла.

Что ж, невидимые собеседники, почему бы и не поговорить, слишком долго мы отдельно друг от друга.

«Достали меня уже эти мухи, постоянно ползают по мне, только и успевай убивать их. И ведь мучает совесть потом за этих жужжащих в уши тварей».

— Я постоянно хочу напиться. Прихожу с работы – и думаю: пора бы и выпить. Но при этом я один. Я один и одинок, и прекрасно понимаю, что если выпью, то уж точно буду выть волком, ибо плохо быть одному.

— А мне как-то сказали, что я свободолюбивый на самом деле. И это при моей яркой рабской личности. Мне сказали тогда, что мои раболепские замашки – всего лишь моя заморочка, в которой я не нуждаюсь. И было в этих словах что-то такое, что коснулось чего-то очень сокровенного в моем сознании. Я думаю, это был момент, когда Правда достучалась до меня. (далее…)