Сегодня начинаем публиковать на Переменах избранные главы из только что увидевшей свет книги Константина Рылёва «КУРС ЛЕЧЕНИЯ ОТ ПОСТМОДЕРНИЗМА: путеводитель по современной культуре». Но сначала анонс московской презентации книги. А под ним — первая из избранных глав. Называется «Девять уровней».

РОССИЙСКОЕ ФИЛОСОФСКОЕ ОБЩЕСТВО
ФИЛОСОФСКИЙ КЛУБ «БИБЛИО-ГЛОБУС»
Вторник 11 января 2011 г.

ПРЕЗЕНТАЦИЯ КНИГИ:

Константин Рылёв

«КУРС ЛЕЧЕНИЯ ОТ ПОСТМОДЕРНИЗМА:
путеводитель по современной культуре»

Сборник эссе о наиболее значимых явлениях в современной культуре (и неразрывно связанных с ней – истории, политики и философии). Автор занимает антипостмодернистскую позицию, считая, что пришло время «осознанной метафизики», а произведение искусства, лишенное глубины – лишено смысла.

Ведущий – к.ф.н. Андрей КОРОЛЁВ

ТОРГОВЫЙ ДОМ «БИБЛИО-ГЛОБУС»
В ЗАЛЕ «ИСКУССТВО» НА МИНУС ПЕРВОМ УРОВНЕ (ЭТАЖЕ)
Адрес: Мясницкая ул., д. 6 (М «Лубянка»)
Приглашаются все желающие
Начало в 18.00

ДАЛЕЕ: ГЛАВЫ ИЗ КНИГИ «КУРС ЛЕЧЕНИЯ ОТ ПОСТМОДЕРНИЗМА:
путеводитель по современной культуре».

Первая из публикуемых глав:

ДЕВЯТЬ УРОВНЕЙ

Русская философия сродни астрологии – все знают: с одной стороны – это наука, основывающаяся на наблюдениях за движением светил, а с другой – что такое астролог, который не «включает» чувство? Вот и предметом исследований русской философии были мифология, религия, культура, психология, история, политика и в гораздо меньшей степени точные науки. Среди русских мыслителей немало интеллектуалов, но создание «технически выверенных» самобытных систем – не их конек.

Я следую традиции по части предмета исследования – это мифология, религия, литература, история, политика, contemporary art и в гораздо меньшей степени открытия физики и химии, технический прогресс. Но что касается игнорирования схем, иду от обратного, декларируя создание системы взглядов, основанной на единой трактовке основополагающих понятий Запада и Востока.

I

Напомню мировоззренческие положения системы «Вертикаль + Горизонталь». (далее…)

На Переменах опубликованы две главы романа Фарида Нагима «Танжер». Это текст, который, несомненно, можно отнести к категории Неудобная литература. Подробнее о самом романе и о его авторе уже рассказал Валерий Былинский. Могу лишь добавить, что текст этот неудобен не по той причине, что он затрагивает некоторые темы, обычно в большой (особенно русской) литературе табуированные. А совсем по иной причине. Я прочитал пока только несколько глав романа, но уже понял, что дело тут вовсе не табуированности тем. Не поэтому издательства пять лет игнорировали этот текст.

Я уже говорил, когда речь шла о «Цветочном кресте» Елены Колядиной, что Неудобная литература это совсем необязательно неприличная. Скорее уж это такие тексты, в которых живое и стихийное проявилось настолько, что ставит эти тексты как бы над литературой. Причины, по которым издательствам (да и читателям, как недавно выяснилось) не слишком удобно издавать (и читать) такие тексты, изложены отчасти, например, здесь.

Верлен как раз об этом писал в своем знаменитом стихотворении «Искусство поэзии»:

О музыке на первом месте!
Предпочитай размер такой,
Что зыбок, растворим и вместе
Не давит строгой полнотой.

Ценя слова как можно строже,
Люби в них странные черты.
Ах, песни пьяной что дороже,
Где точность с зыбкостью слиты!

То — взор прекрасный за вуалью,
То — в полдень задрожавший свет,
То — осенью, над синей далью,
Вечерний, ясный блеск планет.

Одни оттенки нас пленяют,
Не краски: цвет их слишком строг!
Ах, лишь оттенки сочетают
Мечту с мечтой и с флейтой рог.

Страшись насмешек, смертных фурий,
И слишком остроумных слов
(От них слеза в глазах Лазури!),
И всех приправ плохих столов!

Риторике сломай ты шею!
Не очень рифмой дорожи.
Коль не присматривать за нею,
Куда она ведет, скажи!

О, кто расскажет рифмы лживость?
Кто, пьяный негр, иль кто, глухой,
Нам дал грошовую красивость
Игрушки хриплой и пустой!

О музыке всегда и снова!
Стихи крылатые твои
Пусть ищут, за чертой земного,
Иных небес, иной любви!

Пусть в час, когда всё небо хмуро,
Твой стих несётся вдоль полян,
И мятою и тмином пьян…
Всё прочее — литература!

Перевод, кстати, Валерия Брюсова, о котором недавно мы тоже говорили в проекте Неудобная литература.

А пока читаем «Танжер». Одна из глав — здесь. Другая — здесь.

* * * *

Читайте другие выпуски Хроники проекта Неудобная литература

— Переписка с Александром Ивановым из Ад Маргинем и представление романов «Побег» и «Мотобиография»
— Виктор Топоров и его Опция отказа. Как это работает, или как найти издателя
— Ответы Дмитрия Быкова
— Ответы Сергея Шаргунова
— Ответы Вячеслава Курицына
— Ответы Николая Климонтовича
— Ответы Владимира Сорокина
— Ответы Дмитрия Бавильского
— Ответы Александра Иванова
— Невозможность продать (в символическом смысле)
— Ответы Льва Данилкина
— «Хорошая вещь пробьется», или Неудобность Галковского
— Ответы Андрея Бычкова
— Ответы Лидии Сычевой
— Ответы Виктора Топорова
— О том, как в толстых журналах 80-х понимали «гласность», а также об отношении издателей к сетевой литературе
— Ответы Алексея Варламова
— Ответы Игоря Панина
— «Новый мир» реагирует на Неудобную литературу. Михаил Бутов VS Виктор Топоров
— Ответы Льва Пирогова
— Ответы Евгения Лесина
— КУКУШКИНЫ ДЕТКИ. Роман Олега Давыдова (к началу первой публикации)
— Ответы Лизы Новиковой
— Ответы Сергея Белякова
— Ответы Ефима Лямпорта
— «А вокруг скачут критики в мыле и пене…» (про литературных критиков)
— Роман «Побег» и МИТИН ЖУРНАЛ
— Ответы Романа Арбитмана
— Переходный период. Битники, Пелевин и — ответы Виктории Шохиной
— Ответы Макса Немцова
— Ответы Юрия Милославского
— Ответы Дениса Яцутко
— Таба Циклон и Джаз на обочине. Гонзо-стайл и антихипстеры
— Игры пастушка Кришны
— Крокодил Анкудинов
— Ответы Кирилла Анкудинова
— Снова Волчек
— Ответы Дениса Драгунского
— И о поэзии
— Прорыв Русского Букера
— Неудобная кому? или Пролетая над стадом

— Книги проекта Неудобная литература

Вся Хроника Неудобной литературы всегда доступна вот по этой ссылке.

11 (24) декабря 1901 года родился писатель Александр Фадеев

13 мая 1956 года. Из письма А.А. Фадеева в ЦК КПСС:
«… Созданный для большого творчества во имя коммунизма, с шестнадцати лет связанный с партией, с рабочими и крестьянами, одарённый богом талантом незаурядным, я был полон самых высоких мыслей и чувств, какие только может породить жизнь народа, соединённая с прекрасными идеями коммунизма.

Но меня превратили в лошадь ломового извоза, всю жизнь я плёлся под кладью бездарных, неоправданных, могущих быть выполненными любым человеком, неисчислимых бюрократических дел. И даже сейчас, когда подводишь итог жизни своей, невыносимо вспоминать всё то количество окриков, внушений, поучений и просто идеологических порок, которые обрушились на меня, — кем наш чудесный народ вправе был бы гордиться в силу подлинности и скромности внутренней глубоко коммунистического таланта моего.

… Жизнь моя как писателя теряет всякий смысл, и я с превеликой радостью, как избавление от этого гнусного существования, где на тебя обрушивается подлость, ложь и клевета, ухожу из этой жизни…» (далее…)

«Когда я полюбил себя, я понял, как сильно можно обидеть кого-то, если навязывать ему исполнение его же собственных желаний, когда время еще не подошло, и человек еще не готов, и этот человек – я сам. Сегодня я называю это «Самоуважением».
Когда я полюбил себя, я перестал желать другой жизни, и вдруг увидел, что жизнь, которая меня окружает сейчас, предоставляет мне все возможности для роста. Сегодня я называю это «Зрелость».
Когда я полюбил себя, я понял, что при любых обстоятельствах я нахожусь в правильном месте в правильное время, и все происходит исключительно в правильный момент. Я могу быть спокоен всегда. Теперь я называю это «Уверенность в себе».
Когда я полюбил себя, я перестал красть свое собственное время и мечтать о больших будущих проектах. Сегодня я делаю только то,что доставляет мне радость и делает меня счастливым, что я люблю и что заставляет мое сердце улыбаться. Я делаю это так, как хочу и в своем собственном ритме. Сегодня я называю это «Простота».
Когда я полюбил себя, я освободился от всего, что приносит вред моему здоровью – пищи, людей, вещей, ситуаций. Всего,что вело меня вниз и уводило с моего собственного пути. Сегодня я называю это «Любовью к самому себе».
Когда я полюбил себя, я перестал всегда быть правым. И именно тогда я стал все меньше и меньше ошибаться. Сегодня я понял, что это «Скромность».
Когда я полюбил себя, я прекратил жить прошлым и беспокоиться о будущем. Сегодня я живу только настоящим моментом и зову это «Удовлетворением».
Когда я полюбил себя, я осознал, что ум мой может мне мешать, что от него можно даже заболеть. Но когда я смог связать его с моим сердцем, он сразу стал моим ценным союзником. Сегодня я зову эту связь «Мудрость сердца».
Нам больше не нужно бояться споров, конфронтаций, проблем с самими собой и с другими людьми. Даже звезды сталкиваются, и из их столкновений рождаются новые миры. Сегодня я знаю, что это – «Жизнь».»

Недавно в издательстве «Колибри» вышла новая книга рассказов Романа Сенчина «Изобилие». Издательская Группа «Азбука-Аттикус» предоставила Переменам возможность опубликовать из этого сборника три рассказа, на наш выбор. Начинаем с рассказа «Пакет с картинкой», через неделю — еще один рассказ, и потом — еще один.

Изобилие: Рассказы / Роман Сенчин. — М.: КоЛибри, Азбука-Аттикус, 2011. — 224 с.

ПАКЕТ С КАРТИНКОЙ

1.

Как все жуткое и необъяснимое, это началось резко, сразу, внезапно, словно чьи-то крепкие руки схватили меня, куда-то поволокли, и понятно, что уже не отпустят, не бросят, что сопротивляться бесполезно.

У меня были две обязанности по дому: выносить мусор и покупать хлеб. Ведро в тумбочке под кухонной раковиной должно быть пустым и чистым, а в хлебнице должны лежать свежий батон и буханка дарницкого. В тот день я, как всегда после уроков, зашел в наш гастроном и купил хлеб. Купил и обычный целлофановый пакет. Помню, что еще поругал себя, что не взял утром пакет из дома.

Дома я выложил покупки из пакета, а его повесил на крючок, где обычно висели пакеты, старенькая авоська, а рядом с ними полотенца для рук и посуды. И, вешая пакет, я мельком посмотрел на картинку на нем. На первый взгляд картинка обычная, с обеих сторон одинаковая. Изображена была женщина, не очень молодая, но симпатичная женщина с крашенными в нежный желтый цвет волосами. На женщине легкое фиолетовое платье, открывающее руки, ноги, грудь; оно больше похоже на кусок ткани, чем на настоящее платье. Женщина сидит на деревянной пятнистой лошадке, в руках два бокала с золотистым вином; она смеется. Белые крупные зубы, не по годам пухлое, гладкое личико. Ярко-черные глаза игриво прищурены. Симпатичная, обаятельная, но, в общем, обыкновенная натурщица для такого рода снимков — для плакатов, рекламок, журнальчиков, какие продаются у нас у входа в метро. А рядом — мужчина в белой рубашке с бабочкой, этакий ловелас итальянского типа. Волосы до плеч, недельная щетина, сдержанная улыбка. Он что-то такое сказал женщине, она засмеялась. (далее…)

Мой герой стоит у окна и смотрит на снег, держа в руке стакан с коньяком. У серого лица на миг пропадает выражение, потом снова появляется, оживает, задумчиво тает, чтобы появиться еще раз и еще, и еще. Неясные образы в глазах кажутся бликами, всплесками крови, струящейся через сердце в мозг, обращая страдальческие стоны в легкое покраснение на щеках.

Как мало надо, чтобы влюбиться. Как много надо. Образ, сочетающий в себе ожидание и красоту, ее глаза, такие глубокие, чистые и полные эмоций, пережитых, кажется, так быстро, как срывает с ног и разбивает дикая волна прибоя. Томные мечтания о двух обнаженных телах в кровати, дымках сигарет, сплетающихся к потолку и тихих разговорах отражаются в двойном стекле обретая второе рождение. (далее…)

Виктор Топоров выступил сегодня с блестящей колонкой по поводу блоггерских истерических «бугага» в адрес Елены Колядиной, ее «Цветочного креста» и букеровского жюри. Я уже свое мнение на эту тему высказал. Топоров, в принципе, говорит почти то же, но несколько в ином — литературоведческом — ключе. Стоит прочитать полностью. А здесь пара цитат: (далее…)

В 2010 году в издательстве «Вита Нова» (Санкт-Петербург) вышла первая биография Валерия Брюсова (672 страницы, отлично иллюстрированное энциклопедическое издание). Автор этого исследования, Василий Молодяков, в предисловии задается вопросом, почему до сих пор в России не было биографических трудов, посвященных этому великому поэту и литературному деятелю? Ответом на этот вопрос отчасти может служить то, о чем мы говорим на страницах Перемен в рамках проекта Неудобная литература. Брюсов вступил в литературный мир как «неудобный литератор», «декадент» — до революции. И оставался неудобным после революции, уже для Советской власти (хотя он и принял революцию и занимал должности, но в своих стихах не стеснялся иной раз говорить такое, что было властям не очень приятно). Однако в контексте нашего разговора о Неудобной литературе нас сейчас могут заинтересовать скорее первые литературные шаги вождя русских символистов. Коллективные сборники символистов, изданные под его руководством, вызвали в литературном и окололитературном мире начала прошлого века шум и гвалт подобный тому, который сейчас вызывает роман Елены Колядиной «Цветочный крест». Брюсова поливали грязью и ругали очень многие. Потому что все новое и прогрессивное воспринимается широкой публикой и ее литературными жрецами в штыки. За что ругали (и передразнивали) Брюсова? Кто именно? Как и почему? Об этом как раз (а также о некоторых пиар-приемах, которые использовал Брюсов) идет речь в главе четвертой книги Василия Молодякова, глава называется «Искусство быть «Валерием Брюсовым». Издательство «Вита Нова» предоставило нам возможность опубликовать эту главу, что мы и делаем сегодня (с небольшими сокращениями). Ко дню рождения Валерия Брюсова.

Василий Молодяков
«Искусство быть «Валерием Брюсовым»

В 1909 году востоковед-иранист Владимир Тардов, он же поэт и критик «Т. Ардов», опубликовал большую статью «Ересь символизма и Валерий Брюсов», в которой хорошо передал впечатление от дебюта московских декадентов и объяснил, почему реакция на него была именно такой — в русском обществе в целом и среди «тех, кто ищет»:

«В эпоху оскудения и стихийного торжества пошлости <…> появилась вдруг яркая ересь. Пришли какие-то люди, до сих пор неизвестные, стали писать о вещах, о которых нельзя было и, казалось, не нужно было писать, и таким языком, какого до тех пор не слыхали в юдоли толстых журналов. Чувствовалась огромная дерзость: люди давно отвыкли говорить и давно привыкли молчать, а эти странные „мальчишки“ осмеливаются быть свободными. В их бурных песнях, казавшихся такими дикими, звучали трепеты пробужденного тела, радующегося жизни, порывы в неизведанные дали, где могут быть опасности, непосильные для добрых филистеров, святотатственные дерзновения, неоглядывающаяся насмешка над тем, что весьма воспрещается. <…> Было неуважительно, неприлично, главное — неуместно! Встречая в печати эти новые произведения, такие странные, изысканные, подчас неудобопонятные, экзотически причудливые, вызывающе резко звучавшие под нашим серым небом, подобные невиданным орхидеям, вдруг выросшим на почве, где до того произрастала лишь картошка да капуста, вообще хлеб насущный, — обыватель только отфыркивался: какая странная штука! Новая поэзия рождала в нем то же чувство, которое является у него, когда он рассматривает уродца в спирту или читает в газетной „смеси“ про гориллу, обольстившего девицу. <…> Читатель относил эти стихи к симптомам вырождения, называл всех без разбору декадентов маньяками, дегенератами, распространял басни о том, что все они морфиноманы, галлюцинаты, садисты. <…>

В эту пору я познакомился с творчеством Валерия Брюсова. Про него говорили: „А, это — тот, который…“ Вождь и первосвященник декадентов! Я помню, прочитав несколько стихотворений, я закрыл книгу с странным, сложным чувством: хотелось бежать, сесть на поезд, ехать искать его или взять перо, написать ему: „Зачем? Зачем вы это делаете? Зачем смешались так странно в ваших стихах строки, которые живут самодовлеющей таинственной жизнью великих произведений искусства, образы, иссеченные из гранита, вылепленные быстрой рукой из послушной глины, с мертвыми словами, в которых нет души?“ <…> Искусственность, изысканность, не сдержанная самокритикой вычурность, экзотичность — мешали увлечься и полюбить эти стихи».

Издавая первый выпуск «Русских символистов», Брюсов не рассчитывал на скандал. Тоненькая тетрадка, которую никому не известные авторы сами рассылали по редакциям, была обречена на невнимание. Наверное, втайне он надеялся, что поэты, рецензировавшие сборники стихов в журналах, отнесутся к новаторским опытам хотя бы с интересом. Ругательная рецензия «Иванушки Дурачка» в «Новом времени» только подзадорила Валерия Яковлевича: «Конечно, что до меня, мне это очень лестно, тем более, что обо мне отозвались как о человеке с дарованием. Чувствую себя истинным поэтом» (13 марта 1894). Он еще мог «проглотить» грубый отзыв Аполлона Коринфского, молодого, но чуждого «новым течениям» поэта и критика: «Если это не чья-нибудь добродушная шутка, если гг. Брюсов и Миропольский не вымышленные, а действительно существующие в Белокаменной лица, — то им дальше парижского Бедлама или петербургской больницы св. Николая* идти некуда». Точки над i расставила рецензия Соловьева на первый выпуск альманаха: «Общего суждения о г. Валерии Брюсове нельзя произнести, не зная его возраста. Если ему не более 14 лет, то из него может выйти порядочный стихотворец, а может и ничего не выйти. Если же это человек взрослый, то, конечно, всякие литературные надежды неуместны». (далее…)

12 декабря 1915 года родился Фрэнк Синатра.

Синатру после пятидесяти трудно представить без аннотации с обратной стороны обложки диска, цель которой (с помощью юмора и ностальгии) убедить покупателя, что пластинка — удачная, песни на ней — хорошие, а Фрэнк — как всегда, в отличной форме. Постепенно от такой практики решили отказаться. На двух «провальных» (с коммерческой точки зрения) альбомах А Man Alone и Watertown сопроводительный текст отсутствует. Вся надежда на самостоятельность слушателя, достаточно зрелого, чтобы обходиться без дружеского увещевания профессиональных апологетов всего, что делает Фрэнк.

А напрасно. Миниатюра, разъясняющая цель и достоинства новой работы артиста, нередко соперничала в блеске и точности с интерпретацией очередного цикла спетых им песен. Лучшие мастера в этом субжанре (в первую очередь Стэн Корнин) сумели взойти на уровень «парчовой» прозы Ивана Бунина.

«Провальные» альбомы у Фрэнка Синатры? Для убеждённого (и убедительного) пассеиста и консервативного романтика провал почти всегда равноценен триумфу. Иногда количество проданных экземпляров уступает даже Velvet Underground! (далее…)

У нашего постоянного автора Константина Рылёва (см. блог-книгу «Философия Вертикали+Горизонтали») вышла на днях новая книга. Называется «Курс лечения от постмодернизма (путеводитель по современной культуре)».

Книга представляет собой сборник эссе, которые автор писал на протяжении последних двух-трех лет для разных изданий. Сборник этот является логическим продолжением «Философии Вертикали+Горизонтали» и развивает концепцию Рылёва, о которой подробнее он говорил во вступлениях к соответствующей блог-книге. Ищите в аптеках вашего города.

Ниже приводим полностью содержание книги: (далее…)

Я не буду отвечать всем тем, кто продолжает свой жалкий вой в адрес романа Елены Колядиной «Цветочный крест» и, заодно, уже и в мой адрес (этот вой — смесь гогота, лая и скулежа — как я говорил уже, есть симптом взорвавшегося массового сознания). Воющие недолитераторы (все эти «имморалисты», «резусы», «апажи» и прочие «блоггеры»-неудачники с амбициями писателей и журналистов) не говорят, по большому счету, ничего такого, на что можно было бы отвечать. Но поскольку история с «Цветочным крестом» переросла в нечто феноменальное, придется все-таки о ней еще пару слов написать. В контексте «Неудобной литературы». Потому что тут появляется новый вопрос, прямо связанный с этим нашим проектом…

Раньше в Хронике Неудобной литературы речь шла в основном о том, что вот есть такая каста – издатели и редакторы, которые решают: что надо печатать, а что нет, что является хорошей литературой, а что так себе, не имеет особой ценности. Почему? Сообразуясь с какими критериями они принимают решение? Такие вопросы я ставил перед собой, когда начал исследовать эту тему. Опрашивая литераторов, критиков и издателей, я выяснил, что в первую очередь они (редакторы и издатели) исходят из главного и первичного ориентира – «возможность или невозможность продать» (об этом своем открытии и его значении я подробно написал здесь). Что такое «Невозможность продать»? Почему «невозможность»? Ответ: для некоторых хороших книг очень трудно придумать историю-упаковку и объяснить читающей публике, почему эту книжку нужно купить и прочитать. Получается так: публика настолько не готова воспринять некоторые сильные тексты, что ей просто невозможно никакими пиар-средствами объяснить, что этот текст стоящий. В итоге происходит (буквально по Фрейду) вытеснение такого текста на обочину, то есть маргинализирование всего наиболее передового и нового в литературе. Таким образом издатели, редакторы и отчасти критики выполняли роль своего рода заслона, психического вытесняющего механизма, не позволяющего вытесненному материалу вторгнуться в сознание. Что оставалось в литературе? К чему привыкала публика в итоге? Никакого стилистического эксперимента, никакой работы с языком (ну или минимальная), никакого прорыва в трансцендентное – ни божества, ни вдохновенья… Книги, которым легко придумать упаковку, определить их, впарить читателю, не предпринимая усилий что-то там объяснить и как-то читателя ну что ли развить.

И вот на примере «Цветочного креста» мы видим, что издатели-то и редакторы, оказывается, правы по-своему! Правы, что не дают хода таким вещам, к которым публика не готова. Потому что если вытесненное (вытесненные желания, нежелательные воспоминания и прочие комплексы) прорываются вдруг в область сознания (из бессознательного), то получается взрыв. Психика читателя неимоверно страдает. И читающая публика, «как стадо изнасилованных правдой» (дорогой Иммо, это из Волошина), поднимает вой. Срабатывает защитная реакция: пророка начинают побивать камнями.

Подобная история и происходит как раз сейчас с романом «Цветочный крест» Елены Колядиной. Ведь если бы не «Русский букер», то роман никто бы и не заметил, и сидела бы Колядина глубоко в подполье, в бессознательном «Неудобной литературы». Тихо и «не для всех». И ни одно блогнесское животное не обратило бы на нее и на ее текст внимания… Но! Нашлись смелые люди, опубликовали роман в периодике, выдвинули на соискание авторитетной премии. А потом еще и наградили. И вот тут началось: «ну ладно роман… но вот зачем НАГРАДИЛИ!? Вот что больше всего возмущает!» (это основной аргумент «критиков» романа). Правильно, именно это и возмущает. Одних (просто закомлексованных, как верно подметил кто-то в комментах к предыдущему выпуску Хроники Неудобной литературы) задевает «пошлость». (Пошлость? А что это? смотрим этимологический словарь: «от др.-русск. пошьлъ «старинный, исконный; прежний, обычный». Это можно отнести к «Цветочному кресту» в каком-то смысле, но на самом деле нельзя, потому что только формально это некая своего рода стилизация, а по сути – нечто совершенно новое.) Других (недолитераторов) возмущает то, что роман «не только бездарен, но и просто неряшливо написан». Вот уж действительно, большой грех! Верно сказали в комментах (есть же понимающие люди): это всего лишь проявление все той же закомплексованности, только на ином уровне. Сейчас поясню. Однажды я работал в некотором издании, редактором соседнего отдела была выпускница филологического факультета МГУ. Девушка очень милая и приятная, но во всем, что касалось русского языка, она проявляла ужасающую скованность. Потому что она его всю жизнь изучала! Ее научили правильному (нормированному, есть такой термин) русскому языку. И она, будучи отличницей, соблюдала в этом отношении сугубую осторожность! Любое отступление от нормы казалось ей просто преступлением, дерзким насилием над языком… В этом смысле она была крайне закомплексованной и несвободной. Я с ней все время спорил: какое же это насилие, только так ведь язык и живет и развивается – благодаря некоторой легкой деформации, ошибке, вдохновенной вольности.

Вот и про «Цветочный крест» скажу: можно было бы и причесать этот текст, но тогда из него исчезла бы некоторая часть его революционности и самобытности. А то, что этот текст революционный и развивающий язык, позволяющий языку жить дальше – это несомненно. «Цветочный крест» ведь уже сейчас разобрали на пословицы. Текст-мем, вот что написала Елена Колядина. Языческий (от слова «язык») текст-мем. А стадо (будем же отличать стадо от народа!), изнасилованное правдой, скоро умолкнет. Оно ведь такое, в сущности, смирное…

А чем кончилась история с девушкой (моей коллегой)? Ну, в итоге мы с ней… нашли общий язык.

* * * *

Читайте другие выпуски Хроники проекта Неудобная литература

— Переписка с Александром Ивановым из Ад Маргинем и представление романов «Побег» и «Мотобиография»
— Виктор Топоров и его Опция отказа. Как это работает, или как найти издателя
— Ответы Дмитрия Быкова
— Ответы Сергея Шаргунова
— Ответы Вячеслава Курицына
— Ответы Николая Климонтовича
— Ответы Владимира Сорокина
— Ответы Дмитрия Бавильского
— Ответы Александра Иванова
— Невозможность продать (в символическом смысле)
— Ответы Льва Данилкина
— «Хорошая вещь пробьется», или Неудобность Галковского
— Ответы Андрея Бычкова
— Ответы Лидии Сычевой
— Ответы Виктора Топорова
— О том, как в толстых журналах 80-х понимали «гласность», а также об отношении издателей к сетевой литературе
— Ответы Алексея Варламова
— Ответы Игоря Панина
— «Новый мир» реагирует на Неудобную литературу. Михаил Бутов VS Виктор Топоров
— Ответы Льва Пирогова
— Ответы Евгения Лесина
— КУКУШКИНЫ ДЕТКИ. Роман Олега Давыдова (к началу первой публикации)
— Ответы Лизы Новиковой
— Ответы Сергея Белякова
— Ответы Ефима Лямпорта
— «А вокруг скачут критики в мыле и пене…» (про литературных критиков)
— Роман «Побег» и МИТИН ЖУРНАЛ
— Ответы Романа Арбитмана
— Переходный период. Битники, Пелевин и — ответы Виктории Шохиной
— Ответы Макса Немцова
— Ответы Юрия Милославского
— Ответы Дениса Яцутко
— Таба Циклон и Джаз на обочине. Гонзо-стайл и антихипстеры
— Игры пастушка Кришны
— Крокодил Анкудинов
— Ответы Кирилла Анкудинова
— Снова Волчек
— Ответы Дениса Драгунского
— И о поэзии
— Прорыв Русского Букера

— Книги проекта Неудобная литература

Вся Хроника Неудобной литературы всегда доступна вот по этой ссылке.

10 декабря (28 ноября) 1821 года родился певец «народной скорби и печали»

Поэт Некрасов может считаться самой крупной в русской литературе добычей и жертвой направления. Направление — выдумка Белинского; её можно было бы счесть остроумной, не имей она столь долговременных и печальных последствий. Критики «с направлением» были своего рода фюрерами, гипнотически воздействовавшими как на толпу, так и на поэтов, увы.

«Белинский был особенно любим…»

Некрасов стократ превосходил талантом и умом того, кого он с благоговением называл своим учителем. Но так случилось, что Некрасов был начинающим автором, а Белинский, «первый критик России» (как он любил себя называть), заметил его, взял под опеку и с удовольствием начал воспитывать: «Да-с, господа! Литература обязана знакомить читателей со всеми сторонами нашей общественной жизни». Направление было тогда тем, чем стала партийность в советское время. Хочешь не хочешь, а держись… (далее…)

8 декабря 1943 года родился поэт и шаман Джим Моррисон. Мы уже не раз публиковали материалы об этом Человеке Перемен (например, вот здесь, а также — здесь). Но сегодня в связи с днем рождения Джима Издательская Группа «Азбука-Аттикус» предоставила нам для публикации кое-что новое: фрагмент книги Алексея Поликовского «Моррисон. Путешествие шамана» (М.: КоЛибри, 2008. – 304 с. – Жизнеописания).

Манзарек однажды сказал, что на пляже в Венеции в 1965 году они с Моррисоном медитировали, глядя на солнце, и ему этого хватало. Денсмор только однажды принял ЛСД; лежа на диване, он свесил голову к полу и с ужасом увидел вместо пола огромную пропасть. Кригер и Денсмор вообще образовывали в группе фракцию просветленных хиппи, стремившихся к правильной жизни: они посещали семинары Махариши Махеш Йоги, принимали аювердическую пищу, очищали организм от шлаков и вовремя ложились спать. Но Моррисон заряжался наркотиками с самого начала, он глотал ЛСД еще до того, как возникла группа Doors, и в одном из интервью утверждал, что ничего дурного в этом не видит. Он был в высшей степени интеллигентный торчок и умел подвести под свой порок философскую базу. Он утверждал, что наркотики — это химия человеческой жизни. В будущем люди будут использовать химию для того, чтобы вызывать те или иные эмоции, проникать в ту или иную область своего внутреннего мира. Он практически слово в слово пересказывал речи психоделического пророка Тимоти Лири, но в практике Моррисона не было того аккуратного, умного подхода, о котором говорил Лири, утверждавший, что при приеме ЛСД исключительно важны set and settings, установка и обстановка; у Моррисона это была не тонкая игра с препаратами под контролем опытного инструктора, а всегда грубый, на полную катушку, до погружения в свинство, до потери сознания алкогольно-наркотический дебош.

Моррисон был не только Повелителем Ящериц, рок-звездой, шаманом и поэтом по призванию — он был еще и торчком по призванию. Посмеиваясь, хихикая, валяя дурака, становясь серьезным, он принимал, и принимал, и принимал. Существует множество рассказов о хороших трипах и о том, что ЛСД приводил к просветлению, или самопониманию, или хотя бы облегчал уход в другой, светлый мир, но все это не имеет к Моррисону никакого отношения. Он стремился не к просветлению, а к затемнению, не к гармонии, а к хаосу. Моррисону, принявшему наркотик, являлись кошмары, от которых все его тело покрывалось ледяным потом. Черная тьма и первичный прародительский хаос наваливались на него. В черноте он видел клубы переплетенных змей. Клубы ворочались, змеиные тела влажно поблескивали. Это было ужасно и отвратительно. Он проваливался в заброшенные шахты и оказывался то на пустырях вместе с уголовниками-мексиканцами, то в притонах рядом со скалящимися неграми, то на кладбище, где происходила оргия с трупами. Кто-то кого-то убивал, кто-то кого-то насиловал. Выйдя из трипа, неверной походкой добредя до ванной и вымыв лицо холодной водой, он затем брал свой блокнот и резким, угловатым почерком бросал на страничку несколько строк о том, что видел. Рука его дрожала? Наверняка дрожала. (далее…)

В связи с присуждением Букеровской премии роману Елены Колядиной «Цветочный крест» у многих возник вопрос: а как же на самом деле говорили жители Тотьмы второй половины XVII века? Некоторые утверждают, что мы этого никогда не узнаем. Ну почему же? Очень даже легко узнать. Остались документы. Например, в рукописном отделе петербургской Публичной библиотеки хранится «Дело Устюжского Архиепископского разряда между тотемцем Арефой Малевинским и тотемским дьяконом Михаилом Федотовым об отказе Малевинского жениться на сестре челобитчика, согласно «сговорной записи». К этому делу, относящемуся к 1686 году, присовокуплены 13 любовных писем, которые Арефа посылал тайно сестре дьякона Воскресенской церкви в Тотьме Анне. Об обстоятельствах дела рассказано в предисловии к маленькой книжице, которую тотемский краевед Александр Кузнецов издал в 2004 году в вологодском издательстве «МКД». Цитируем некоторые фрагменты. (Фото Тотьмы — Олега Давыдова.)

«Дьякон Федотов подал жалобу архиепископу Великоустюжскому и Тотемскому Александру, где обвинял Арефу Малевинского в нарушении условий сговорной записи, предъявив высокому церковному сановнику и сам текст: «Се аз, тотемец Арефка Малевинский, дал запись Воскресенскому дьякону Михаилу в том, что мне взять у него, дьякона, сестра ево Анна за себя замуж в нынешнем во 1686-м году, после крещенья в первое воскресение, а буде я не возьму ея за себя и на мне сему дьякону взять заставы пятьдесят рублев. Запись писал я, Арефка, своею рукою 1686 года, августа в 14 день». (далее…)

«Если вы мечтаете стать писателем, но пока издательства вам отказывают, хочу сказать: когда захлапывается дверь, где-то распахивается форточка!» — так еще в 2009 году написала в своем профайле в ЖЖ писательница Елена Колядина.

Фото: Лилия Злаказова, «Российская газета»

На днях Елена получила премию «Русский Букер» за роман «Цветочный крест», опубликованный в журнале «Вологодская литература» № 7, 2009. Присуждение столь авторитетной премии этому тексту послужило причиной множества разговоров и даже ругани в адрес жюри премии и автора романа. Впрочем, еще до этого решения, во время обсуждения шорт-листа, критики и читатели уже изрядно забрюзжали. Цитата: «Цветочный крест» Елены Колядиной — позор «Русского Букера». Так высказался екатеринбургский блюститель нравов и чистоты литературных норм, критик Сергей Беляков. (Жаль, что я не читал всего этого до решения букеровского жюри и ничего не знал о его шорт-листе вообще и о романе Колядиной, в частности; не раз уже говорил я, что за «литературным процессом» совсем не слежу.)

На самом деле, роман «Цветочный крест» — это текст, который по всем приметам можно отнести к тому, что мы тут называем Неудобной литературой. Подчеркну: это так вовсе не потому, что он «неприличный» или «безнравственный» или что-то еще такое, в чем весьма незадачливо обвиняют Елену Колядину и ее текст блоггеры и литературные критики (в данном случае слившиеся в один елейный информационно-фоновый хор). Нет, «неприличное» тут вовсе не при чем (такие категории, как «приличное»-«неприличное» вообще к делу не относятся, оставим их заядлым «моралистам» и «имморалистам»). Неудобная литература это другое. Я уже говорил об этом и повторю: тексты Неудобной литературы это такие, которые просто на шаг впереди всего литературного процесса, всей этой вторичной дружеской копошни. Неудобная литература это книги прогрессивные, задающие высокую литературную планку, настолько высокую, что до нее многой прочей средней лит.братии просто никак не подпрыгнуть — им еще нужно работать и работать, чтобы писать на таком уровне. Поэтому гораздо проще — выть, мол: умертвили русского букера, убили русскую литературу, достигли дна, доложили богу, что с русскими надо кончать…

Или вот еще экспертное мнение из блогов: «Букеровский комитет купили, что ли? ничем другим я не могу объяснить».

Успокаивает, правда, что среди этого нестройного воя раздаются и вполне здравые голоса, например: «О как больных ФГМ (религией) книжка задела! )))». И действительно, задела. Потому что только зомбированные идиоты плюс наиболее коррумпированные и интеллектуально ленивые участники удобного литературного процесса могут не понять, что этот роман – действительно очень хорош.

Перемены однозначно ЗА «Цветочный крест». Это блестящий текст, очень веселый и сильный, по-настоящему народный (пусть даже многие представители народа в лице тех же блогеров и пускают изо рта свою ханжескую пену, называя роман чернушным, — но пена… это ведь симптом, явный симптом болезни тех, кто ее пускает, а вовсе не показатель действительной ценности текста Колядиной; впрочем, есть и хвалебные отзывы).

Автор «Креста» довольно искусно сталкивает два языковых мира, а значит и два мироощущения (искусственное христианское и естественное народное, языческое), в результате чего рождаются великолепный сюжет и неподдельный комизм (это можно назвать затасканным словом «постмодернизм», но прибавив к этому слову определение «настоящий»).

Мы приветствуем решение букеровского жюри как на редкость для российских лит. премий объективное и не коррумпированное. То, что такой роман получил такую авторитетную премию, — живое свидетельство: не все еще для литературы потеряно.

Ниже мы опубликуем фрагмент романа «Цветочный крест» (его самое начало). Но перед тем — пара цитат из рецензии Виктора Топорова, опубликованной в «Частном корреспонденте». (далее…)