3 октября 1895 года родился Сергей Есенин

«Сергей Александрович Есенин родился 3 октября 1895 года в обыкновенной (вариант — простой; вариант — традиционной) крестьянской семье…» Так начинается большинство хрестоматийных биографий «вышедшего из народа поэта» Сергея Есенина. Предполагается, будто читатель знает, что такое обыкновенная (вариант — традиционная; вариант — простая) русская крестьянская семья конца XIX — начала XX века.

И ведь действительно знает… Знание это сакрально и не поддержано (обычно) фактами. Что такое простая русская крестьянская семья, не было известно даже самым образованным современникам Есенина, и именно на этом прочном фундаменте незнания строилась и до сих пор строится его поразительная биография. (далее…)

30 сентября 1924 года родился писатель, который придумал non-fiction novel

В сентябре 1965 года журнал The New Yorker начал печатать «Хладнокровное убийство» (“In Cold Blood”) Трумена Капоте (1924-1984). Впервые за всю славную 60-летнюю историю журнала публикация вызвала столько интереса. К автору пришла слава (успехом он и до того не был обижен), а в литературном обиходе появился жанр non-fiction novel.

ТК принадлежал к тому же поколению, что и битники. Но философия жизни была у него совсем другой. Джека Керуака тянуло на обочину жизни, ТК рвался в высший свет. Правда, писал он преимущественно о маргиналах и фриках (скажем, о людях, которые уходят жить на дерево, как в «Голосах травы», 1951). Да и сам был фриком. Объявлял: «Я алкоголик. Я наркоман. Я гомосексуалист. Я гений». Но он был фриком с амбициями: «Я всегда знал, что хочу быть писателем и что хочу быть богатым и знаменитым».

Так и произошло. Говорили, что только двух писателей в Америке узнают на улице – Эрнеста Хемингуэя и Трумена Капоте.
(далее…)

Мы продолжаем публиковать сборники в рамках нашей виртуальной серии «PDF-поэзия Peremeny.ru». Только что опубликован СЕДЬМОЙ сборник. Его автор — Дмитри Кокорин, знакомый читателю своей мини-прозой, публикуемой периодически в этом блоге. Кстати, не так давно у него открылся персональный сайт, на котором можно посмотреть его графику, фотографии и другие артефакты.

Ну а PDF-сборник его лирики можно скачать на странице проекта «PDF-поэзия Peremeny.ru».

Напоминаем, что Перемены по-прежнему готовы рассмотреть ваши предложения для этого проекта. Готовые сборники (от 10 до 20 стихотворений) в виде файла doc присылайте на адрес редакции на gmail. Если стихи будут приняты к публикации, мы вам сообщим.

10 (22) сентября 1875 года родился художник и композитор Микалоюс Константинас Чюрлёнис

С самого начала, ещё до рождения, он был человеком междумирья.

Отец его, крестьянский сын из южной Литвы, Дзукии, родился прямо в поле, во время жатвы. С ранних лет зачарованный непонятно откуда взявшимся влечением к музыке, на исходе юности Константин Чюрлёнис-старший обучился у деревенского органиста основам игры на органе.

Мать, Адель, была немкой, из евангелистов, бежавших из Германии от религиозных преследований. Кроме немецкого, она хорошо владела польским и литовским, была начитанной, хотя настоящего образования, рано осиротев, так и не получила. С Чюрлёнисом-старшим она, 18-летняя, встретилась в маленьком литовском городке Варена, тот был органистом в местном костёле.

Их сын Констант, родившийся спустя два года после венчания Константина и Адели и переехавший с ними чуть позже в провинциальную деревушку Друскининкай, похоже, чувствовал себя принадлежащим ко всем унаследованным мирам сразу. Они не спорили в нём, не вытесняли друг друга, но взаимонакладывались, просвечивали друг сквозь друга, составляли целое.

Констант был первым в роду, вошедшим в высокую культуру, — и она заговорила с ним на польском языке.

Польский вообще был языком его детства — домашним, изначальным. На этом языке звучала для него, проведшего более двенадцати лет в Варшаве, европейская и мировая культура. По-польски он писал письма друзьям и любимым. Польский был языком универсального, языком самого бытия — недаром на одной из картин цикла «Сотворение мира» слова Творца «Да будет!» раздаются именно на этом языке. Во вторую очередь это был русский — на нём Констант учился в начальной школе и разговаривал с государством, к которому принадлежал: Российской империей.

При всём при том и с польской, и с русской культурой Чюрлёнис ассоциируется в последнюю очередь, если ассоциируется вообще.

А между тем этот знаковый для литовской культуры человек, которого она числит среди своих основателей, начал как следует учить литовский язык лишь за шесть лет до смерти, с 1905 года, под влиянием и с помощью своей жены Зоси. В детстве он слышал на нём только песни и крестьянскую речь. Он открывал Литву как культурный факт, вступал в это символическое наследство уже зрелым человеком. (далее…)

22 февраля 1788 родился немецкий философ Артур Шопенгауэр. Этот мир он называл «наихудшим из возможных миров».

«Пропала жизнь! Я талантлив, умён, смел… Если бы я жил нормально, то из меня мог бы выйти Шопенгауэр, Достоевский… Я зарапортовался! Я с ума схожу… Матушка, я в отчаянии! Матушка!» А.П. Чехов, «Дядя Ваня». Самый, наверное, пронзительный монолог в истории русской драматургии.

Как часто, пусть, быть может, и своими словами, мы повторяем его про себя: «Если бы я жил нормально, то…»

Что же такое «нормальная жизнь», делающая из человека гения?

Ну, с Ф.М. Достоевским всё более-менее понятно из школьного курса, его «нормальная жизнь» — каторга, эпилепсия, вечные долги и нужда… А вот с немецким философом Шопенгауэром, наверное, стоит разобраться.

Впрочем, «из Шопенгауэра я прочёл тоже только первую половину первой страницы (заплатив 3 руб.): но на ней-то первою строкою и стоит это: «Мир есть моё представление».
— Вот это хорошо, — подумал я по-обломовски. — «Представим», что дальше читать очень трудно и вообще для меня, собственно, не нужно» (В.В. Розанов. Уединённое).

Тоже вариант.

Отец Артура Шопенгауэра, Генрих Флорис Шопенгауэр, происходил из известной и богатой бюргерской семьи, правда отягощённой дурной наследственностью — его мать (бабушка Артура Шопенгауэра) и старший брат были сумасшедшими и много лет состояли под опекой. Сам Генрих Флорис всю жизнь страдал странными приступами меланхолии и припадками беспричинного страха. Но, получив в молодости блестящее образование (он обучался торговому делу во Франции и Англии), стал довольно успешным бизнесменом и с честью поддерживал репутацию своего семейства.

Частые деловые поездки в Англию сделали его ярым англофилом и поклонником всего английского. Многолетней мечтой его было покинуть опостылевших соотечественников и переселиться с семейством в Лондон.

Но пока мечта не сбылась, он ежедневно прочитывал от доски до доски «Таймс» и заставлял и сына своего с самых ранних лет читать эту полезную газету. (далее…)

Очередной поэт, этакий франт в старой посеревшей майке с множеством непонятных дырочек, в совдеповских трениках с отвисшими коленями отметит следующее: большинство соплеменников — свиньи, а остальные – это он сам. И он сам – тот самый непризнанный гений, о котором потомки нынешних поросят заговорят с почтительным восторгом и его полное собрание сочинений будет пылиться на многих книжных полках, если таковые ещё останутся как явление природы.

Самое поразительное в этой ситуации то, что подобным образом всё может и произойти. Так может случиться, если, конечно, этот рифмоплёт будет способен на сущую безделицу – на настоящее искусство. На правду о себе.

Мне помнится случай, произошедший со мной в одной ничем не примечательной маршруте, коих пока великое множество в Санкт-Петербурге. Все знают, что каждая обожающая себя девушка заходит вовнутрь этого средства передвижения, не только грациозно изгибаясь, как лань, но и невольно представляя на обозрение большинству пассажиров свои трусики-стринг. Подобное с завидной периодичностью случается и со мной. И этот раз не стал исключением. Сев на переднее сидение, спиной к водителю, я увидел(а) перед собой изумлённый взгляд девочки лет семи-восьми, которая тут же показала пальчиком в мою сторону и обратилась к сидящей рядом женщине, оторвав её от чтения: «Мама, а почему у этого дяди такие же трусики, как и у тебя?!».

Другая мамочка обязательно бы одёрнула руку девочки и что-нибудь зло прошипела ей на ухо. Эта же — нет. Она оценивающе посмотрела на меня, широко улыбнулась и достаточно громко произнесла: «Ксюня, это не дядя, а неправильная тётя, так бывает». И затем, выдержав паузу, добавила: «Я тебе об этом дома расскажу, хочешь?». Ксюня в ответ согласно кивнула и, потеряв ко мне всякий интерес, отвернулась к окну, а её мама опять погрузилась в чтение своего романа в мягкой обложке, лишь изредка бросая в мою сторону заинтригованный взгляд. А я же вспомнил(а) слова одного старого философа с весьма свойственной для русской интеллигенции фамилией – Шестов, а именно: «…человек, потерявший надежду искоренить в себе какой-нибудь недостаток или хотя бы скрыть его от себя и других, пытается найти в этом недостатке своё достоинство. Если ему удаётся в этом убедить окружающих, он достигает двойной цели: освобождается от угрызений совести и становится оригинальным».

Мои недостатки  огромны: во-первых — я не настоящий мужчина, а во-вторых, совершенно не поэт. И как превратить эти недостатки в достоинства я не знаю. А очень бы хотелось…

А ещё мне хотелось бы быть моделью для Никаса Сафронова в его композиции № 9. Быть той самой читающей – значит быть настоящей женщиной. И мне нравится то ощущение, которое я испытываю, когда смотрю на эту картину… Мне нравится это отсутствие члена. Я вижу в этом поэзию бытия.

Ну а Андрей Малахов мне не нравится, он мне крайне несимпатичен: от всего в мире отмахивается зазубренной фразой – «Пусть говорят» и мнит себя великим литератором. Его небритость и очки навивают беспросветную педерастию, и от этого становится тоскливо. Наверное, от подобного чувства влез в петлю Борис Рыжий, “Наступая на брюки и крылья с трудом волоча”.

Борис Рыжий – поэт, Андрей Малахов навивает тоску, а я до ужаса желаю чего-то восхитительно розового, и чтобы под этим были чёрные колготки в крупную сетку. Я желаю быть соблазнительной. И уже полтора часа это бредовое желание затмевает собой и бунт в Пикалёво, и вечно нудные речи нашего наидемократичнейшего президента.

Наш президент апоэтичен. Тем более сегодня – 13 июня 2009 года, как впрочем, и 14,15,16… Он апоэтичен навсегда. Апоэтичность не диагноз — это состояние кошелька.

А поэзия – это когда и с 1926 профессионально занимаешься нищенством и у тебя есть «собственное» место на углу Невского и Литейного проспектов… Это когда ты подыхаешь в одной из ленинградских больниц в 1934 году. Поэтичность – это обладание фамилией Тиняков и именем Александр.

Он писал в своей автобиографии: «Природа, политика, любовь, алкоголь, разврат, мистика — все это глубоко захватывало меня и неизгладимые следы оставляло в уме и душе». Всю эту замысловатость своего существования, на мой взгляд, он озвучил следующим образом:

Существование беззаботное
В удел природа мне дала:
Живу – двуногое животное, —
Не зная ни добра, ни зла…

После прочтения этих строк становится понятным и насмехательство Ходасевича над Тиняковым в «Неудачниках», и то, что именно после прочтения сборника Тинякова «Ego sum quisum» Даниил Хармс  записал в своём дневнике знаменитое: «Стихи надо писать так, что если бросить стихотворение в окно, то стекло разобьётся».

Что для Ходасевича недостойно и провально, для Хармса – проявление жизни: чёрное на чёрном.  Тиняков, сам того не желая, стал в поэзии Серебряного Века «Чёрным Квадратом» Малевича. (далее…)

15 сентября 1930 года родился Мераб Мамардашвили

Он мог бы ещё быть нашим современником – если бы ещё при жизни не чувствовал себя не принадлежащим ни одному из времён. Если бы не смотрел на каждое время и место – извне, из точки абсолюта.

Когда его – за «невыполнение плана» – уволили из Института истории естествознания и техники, а потом лишили и кафедры во ВГИКе, его приглашали и в Милан, и в Париж… Нет, отказался, поехал в Грузию. Просто уже потому, что там он был гораздо нужнее. Свою первую лекцию на философском факультете Тбилисского университета он начал словами – его тогдашние слушатели вспоминают их до сих пор: «Я выхожу из своего одиночества к вашему сиротству и обворованности».

Ещё неизвестно, кстати, как он вписался бы в контекст в той же Европе. С контекстом – не говоря уже об условностях и авторитетах – у него всегда были сложные отношения. (далее…)

Прямая обязанность художника — показывать, а не доказывать. Приступая к своему ответу на доклад Вячеслава Ивановича Иванова, я должен сказать, что уклоняюсь от своих прямых обязанностей художника; но настоящее положение русского художественного слова явно показывает, что мы, русские символисты, прошли известную часть своего пути и стоим перед новыми задачами; в тех случаях, когда момент переходный столь определителей, как в наши дни, мы призываем на помощь воспоминание и, руководствуясь его нитью, устанавливаем и указываем, — может быть, самим себе более, чем другим, — свое происхождение, ту страну, из которой мы пришли. Мы находимся как бы в безмерном океане жизни и искусства, уже вдали от берега, где мы взошли на палубу корабля; мы еще не различаем иного берега, к которому влечет нас наша мечта, наша творческая воля; нас немного, и мы окружены врагами; в этот час великого полудня яснее узнаем мы друг друга; мы обмениваемся взаимно пожатиями холодеющих рук и на мачте поднимаем знамя нашей родины.

Дело идет о том, о чем всякий художник мечтает, — «сказаться душой без слова», по выражению Фета; потому для выполнения той трудной Задачи, какую беру на себя, — для отдания отчета в пройденном пути и для гаданий о будущем, — я избираю язык поневоле условный; и, так как я согласен с основными положениями В. Иванова, а также с тем методом, который он избрал для удобства формулировки, — язык свой я назову языком иллюстраций. Моя цель конкретизировать то, что говорит В. Иванов, раскрыть его терминологию, раскрасить свои иллюстрации к его тексту; ибо я принадлежу к числу тех, кому известно, какая реальность скрывается за его словами, на первый взгляд отвлеченными; к моим же словам прошу отнестись, как к словам, играющим служебную роль, как к Бедекеру, которым по необходимости пользуется путешественник. Определеннее, чем буду говорить, сказать не сумею; но не будет в моих словах никакой самоуверенности, если скажу, что для тех, для кого туманен мой путеводитель, — и наши страны останутся в тумане. Кто захочет понять, — поймет; я же, раз констатировав пройденное и установив внутреннюю связь событий, сочту своим долгом замолчать.

Прежде, чем приступить к описанию тезы и антитезы русского символизма, я должен сделать еще одну оговорку: дело идет, разумеется, не об истории символизма; нельзя установить точной хронологии там, где говорится о событиях, происходивших и происходящих в действительно реальных мирах.

Теза: «ты свободен в этом волшебном и полном соответствий мире». Твори, что хочешь, ибо этот мир принадлежит тебе. «Пойми, пойми, все тайны в нас. В нас сумрак и рассвет» (Брюсов). «Я — бог таинственного мира, весь мир — в одних моих мечтах » (Сологуб). Ты — одинокий обладатель клада; но рядом есть еще знающие об этом кладе (или — только кажется, что и они знают, но пока это все равно). Отсюда — мы: немногие знающие, символисты. (далее…)

«Я открыл глаза. Еще немного – сейчас отпустит. Я стал немного покачиваться на стуле. Вдох – выдох. Вдох. Выдох…

Наконец-то».

Мужчина за столом склонился над чашкой с чаем. Казалось, он вот-вот нырнет в нее.

«Чай все еще горячий. Люблю вдыхать его тепло – оно успокоительно. Заледеневшая кровь словно оттаивает и разливается по жилам. Мысли, путаясь друг с другом, сбиваются в равнодушие. Все тело разваливается, как хлебный мякиш – будто в нем и вовсе нет костей.

Люди так часто говорят о желанном покое, но вопреки себе все время увязают в суете. С самого рождения человек стремиться к спокойствию, но никто не признается, что больше всего боится когда-нибудь получить желаемое. Все наши решения – лишь бег от самих себя, бегство от уныния. Никто из нас так до сих пор и не готов оказаться наедине с самим с собой, взглянув в лицо собственным страхам. И мы спасаемся бегством. Мы скорее упиваемся городским шумом, погрязая в суете, вслушиваемся в пустословие, терзая в напряжении обостренные чувства и без того воспаленный слух – лишь бы не слышать невыносимый глухой крик, рвущийся изнутри. Лишь бы не слышать собственного голоса.

Так много слов о губительном воздействии внешней среды уже было сказано. Так часто мы пытаемся оправдаться, спасаясь в лицемерной лжи, придумывая, как от него защититься. А на самом деле, именно внешняя среда защищает нас от самих себя – иначе мы бы, наверное, были бы обречены сгинуть в бездне собственных недостатков…

Окна моей квартиры выходят прямо на окна соседнего дома. Сейчас они пусты, а раньше я часто любил наблюдать за жильцом напротив. Ворчливый старик, живший в полном одиночестве, кажется, всю свою жизнь, провел ее, постоянно жалуясь на то, что окружающие причиняют ему беспокойство. Бывало, он днями просиживал на кухне за чашкой чая и замасленной газетой – что бы уже давно извело обычного человека, – только изредка открывались окна и хриплый голос ругался впустую, надеясь распугать дурачащуюся шантрапу. Вскоре он захлебнулся очередным глотком горячего чая.

Совершенно безвкусная оранжевая кружка из толстой керамики, принесшая смерть своему хозяину, стояла на столе. На дне ее были остатки нерастворившегося сахара. В густой сладкой жиже почти наполовину погрязла комнатная муха.

…Еще одна утонула в собственной нелепости…

Последнее время меня часто одолевает чувство нездоровой тревоги. Порой оно перерастает в истерику, и тогда я становлюсь будто глух и слеп – теряю способность трезво рассуждать. (далее…)

Опустись же. Я мог бы сказать —
Взвейся. Это одно и то же.
Фауст, вторая часть.

Я дышу. Может быть, этот воздух отравлен? Но это единственный воздух,
которым мне дано дышать. Я ощущаю то смутно, то с мучительной остротой
различные вещи. Может быть, напрасно о них говорить? Но нужна или не нужна
жизнь, умно или глупо шумят деревья, наступает вечер, льет дождь? Я
испытываю по отношению к окружающему смешанное чувство превосходства и
слабости: в моем сознании законы жизни тесно переплетены с законами сна.
Должно быть, благодаря этому перспектива мира сильно искажена в моих глазах.
Но это как раз единственное, чем я еще дорожу, единственное, что еще
отделяет меня от всепоглощающего мирового уродства.

Я живу. Я иду по улице. Я захожу в кафе. Это сегодняшний день, это моя
неповторимая жизнь. Я заказываю стакан пива и с удовольствием пью. За
соседним столиком пожилой господин с розеткой. Этих благополучных старичков,
по-моему, следует уничтожать. — Ты стар. Ты благоразумен. Ты отец семейства.
У тебя жизненный опыт. А, собака! — Получай. У господина представительная
наружность. Это ценится. Какая чепуха: представительная. Если бы красивая,
жалкая, страшная, какая угодно. Нет, именно представительная. В Англии,
говорят, даже существует профессия — лжесвидетелей с представительной
наружностью, внушающей судьям доверие. И не только внушает доверие, сама
неисчерпаемый источник самоуверенности. Одно из свойств мирового уродства —
оно представительно. (далее…)

1 сентября 1896 года родился Шрила Прабхупада, основатель и духовный лидер Международного общества сознания Кришны

Существует три величайшие угрозы советскому образу жизни: западная культура, рок-н-ролл и Харе Кришна.

С. Цвигун, зампред КГБ, 1981г.

Стать пылью с лотосных стоп Шри Санатаны, Шри Рупы и
Рагхунатхи Госвами — вот что должно быть нашей конечной целью.

Бхактисиддханта Сарасвати, духовный учитель Ш. Прабхупады

Один из последователей Прабхупады, Гопал Гхош, рассказывал, что как-то раз в 1960-м году зашел к нему, когда он жил в своей аскетичной комнате в храме Радхи-Дамодары во Вриндаване (Индия). Прабхупада сидел за маленьким столиком и писал бенгальский перевод “Бхагават-Гиты” американской авторучкой “Паркер”. Такая ручка была (да и теперь остается кое-где!) в Индии редкостью. Прабхупада показал ее Гхошу и сказал: “Пар-кар”. На бенгальском “пар” означает “океан рождения и смерти”, а “кар” означает “переплывать водную преграду на лодке”. Прабхупада пояснил: если ты будешь регулярно петь мантру “Харе Кришна”, Господь Кришна сам перенесет тебя через океан рождений и смертей… Этот случай хорошо показывает, насколько погружен был Прабхупада в свой духовный мир, и в то же время насколько ясно он видел соприкосновение духовного с материальным, с нашей повседневной реальностью, где он публиковал свои книги – книги, изменившие мир. (далее…)

«Герой нашего времени» лишен таких качеств настоящего человека, как честность и храбрость. Это сегодня не модно. Нужно жить, извиваясь как уж на сковороде, чтобы чего-то добиться. Тут схитрил, тут устроил какую-нибудь интригу и глядишь, перепадет тебе кусок поинтересней. Виноват ли человек в этом?

Сегодня не нужны Люди с большой буквы, наделенные вышеназванными качествами. Ибо их боятся. И стараются всячески задавить массой по заданию лидера. Если толпой не получается, у лидеров всегда есть «верные псы», находящиеся в тени, которые выполнят любой приказ. И эти «верные псы» давят тех, кто посмеет даже просто что-то сказать против их вожака. И так по всему миру на всех уровнях. «Демократические штаты» здесь ничем не отличается от Белоруссии или Северной Кореи. Тот, кто не угоден слабому лидеру, должен быть уничтожен морально или физически, если, допустим, просто сказал или попытался сказать в СМИ людям правду, пролил свет на что-то. Недавние убийства журналистов и оппозиционеров в разных странах подтверждают это. Свободно высказаться человек, как и две тысячи лет назад сегодня не может. У него есть два варианта: либо быть с лидером заодно, либо попробовать захватить часть власти, вступая на путь обмана и крови. Мужчина проявить себя как защитник того, что дорого именно ему – своей семьи, малой родины, где он родился, вырос и где жили его предки — часто не может. Он вынужден быть солдатом империи. Он воюет за очередную сверхдержаву, но не за благополучие своих родственников.

Ну и откуда взяться таким качеством как честность и храбрость сегодня, время, когда нам навязывается то, что основа всего гедонизм. Главное для большинства остается убить драгоценное время. И хороший помощник простого обывателя в этом, например, – бесполезные разговоры в социальных сетях и просмотр ТВ шоу. Средний человек убивает на это не менее 4 часов в сутки.

…В четверть четвёртого пополудни, они уж и запамятовали – которого дня – атаман нежданно остановил продвижение войска… В тишине бескрайних просторов лета громовым раскатом прозвучал зычный глас атамана:

«’Эй, а щчо цэ прэд вамы, козачэнькы-хайдамаце?!»

Не найдя объяснения сему слову, молчали или чуть слышно переговаривались спрошенные, кони фыркали, переминаясь, местами звенела сброя… дышала степь…

«А ну, хто скажэ, видповы – ишчо ж цэ такэ?!»

«Як шчо — стэп, батьку» наконец вымолвил один токмачанин по прозвищу Гульба-Гульбулат, бывалый хайдамак и старинный друг атамана.

«А ось и ни! Стэп — тикы мрия, мара, покров, тилькы здаецця… хоч и так… Цэ ж Зэмлья прэд намы – цэ Маты наша ’Осподарыня! То розумиетэ?!»

Глас уже не рокотал, не рвал воздух, но звучал, пел, как поёт кобзар былину и как нараспев читает молитвослов священник иль заклинатель-жрец.

Ещё приснопамятный славный литератор пан Гоголь-Яновски Николай Васильич, царство ему небесное, правдиво живописал о колдовских т.е. магических склонностях и способностях запорожцев-казаков. Атаман же не токмо был сего роду, но его признавали и боялись безумно чёрныя колдуницы цыганския и почитали своим волхвы лесныя руския и – так гутарють – шаманы степных да горных татар, с чьими народами не воевал он никогда и не ссорился, а напротив, заключил Великий Союз и явился одним из немногих основателей и признанных управителей Новой Великой Орды… но это потом… (далее…)

26 августа 1880 года родился поэт Гийом Аполлинер, один из создателей сюрреализма

Я буду писать только стихом, свободным от всяких пут, будь то даже путы языка.
(«Гниющий чародей», Г. Аполлинер)

Приоткрыть завесу тайны над каким-то вселенским секретом. Писать незыблемые строчки, не ведая, в каком направлении устремится его лирическая баркарола. Называться поэтом, слыть безумным адептом стихотворства. Таковы привилегии, по праву принадлежащие поэту. Настоящему поэту. Возможно, это в очередной раз блеснуло в сознании мсье Аполлинера, когда, подхватив испанку в свои 38, он приготовился уйти в иное измерение. В измерение, таинство которого он пытался раскрыть своим современникам. Впрочем, Гийом Аполлинер не писал «некропоэзию». Его стихи — о том, чего нельзя поставить на паузу или остановить навсегда. Любовь, смерть, страдания, изящество боли, невыносимость счастья. Вечное. (далее…)

Начало — здесь.

Гипноз

К сожалению, то что называется гипнозом мало походит на исторические сеансы Кашпировского по перестроечному TV. Действие проходит в просторной комнате, по периметру обставленной уютными глубокими креслами. Аквариум действительно есть, но предназначается он, очевидно, для самого врача-гипнотизера, так как смотреть на него с любой другой точки можно только вывернув шею. Да и рыбы обычно не показываются.

Кроме меня на процедуру приходят, во-первых, старушки. Приходят, как будто только чтобы вздремнуть лишних полчасика, но если сеанс задерживают, они проявляют ощутимое беспокойство и ходят взад-вперед около дверей, как кошки, обеспокоенные задержкой выдачи корма.
Во-вторых, появляется несколько мужчин разного возраста. С виду они относятся к мероприятию индифферентно, с некоторой скукой, но после гипноза просят врача переписать им на диск фоновую музыку.

Также есть черноволосая красивая девушка, которая выглядит всегда раздраженной и подчеркнуто не замечает ни «контингент» ни персонал, отгораживаясь плеером и книгами. Правда, никто к ней, кажется, и не лезет. Есть немного восторженная блондинка, читающая книги психологов в ярких обложках. Она будто хочет, чтоб кто-нибудь с ней заговорил, но тоже безуспешно. Есть полная девушка с толстой косой и доброй улыбкой, она прячет ото всех взгляд. И девушка из восьмидесятых – с диско-прической, в леопардовых лосинах и туфлях на платформе.  Она самодостаточна.

Сеанс начинается  с заполняющей зал заунывной музыки из трех тягучих нот на синтезаторе, перемешанных с «природными» звуками. Женщина в белом халате зачитывает вроде бы наизусть нехитрую мантру-инструкцию о расслаблении мышц, органов и «каждой клеточки Вашего организма». Голос у нее как у матери, которая рассказывает ребенку знакомую сказку на ночь, а сама глядит в окно на падающий снежок и думает, что завтра купить к обеду, и не забыть бы починить куртку, и достать зимние ботинки.

В общем, хороший голос, я бы может даже загипнотизировался, но меня раздражает фраза про мысли, которые «подобно облакам в безветренную погоду плывут куда-то далеко-далеко». Безвоздушное плавание облаков меня сбивает, и я тихонько приподнимаю веки, пытаясь угадать, кто вокруг меня спит, кто действительно под гипнозом, а кто тоже приоткрыл глаза.

**

Старушка с сиреневыми волосами  рассказывает: (далее…)