Умер Олег Давыдов, соооснователь и автор многих текстов «Перемен».

23 апреля 2017 года на 65 году жизни ушел один из основателей и главных авторов интернет-журнала «Перемены» Олег Давыдов. Автор проектов «Места силы» и «Дни силы»; книг «Горбачев. Гений карьеры» (также издана под заголовком «Тайные пружины власти»), «Демон сочинительства», «Кукушкины детки», «Шаманские экскурсы» и других. А также многих текстов, опубликованных на «Переменах», в «Независимой газете», где он работал в 90-х годах заместителем главного редактора, и в других российских и зарубежных изданиях. (далее…)

Инга Кузнецова. Пэчворк. После прочтения сжечь. — М.: Эксмо, 2017 (Серия «Городская сенсация»)

…Жизнь героини в этой нетрадиционной во всех смыслах книге складывается из такого количества событий, что хватило бы не на один, а несколько современных романов. «Нетрадиционная» константа, пролонгированная портретом на обложке — связанная девушка, причем связанная, очевидно, нитями жанра, веригами традиции, стилистической зависимостью от более откровенных предшественниц — присутствует на всем протяжении сюжета.

Нет, чаемых сексуальных перверсий в «Пэчворке» Инги Кузнецовой не так много, как могло бы оказаться, исходя из того, что ей на той же обложке прочат «любовь Чарльза Буковски и Генри Миллера». Дело в том, что критики, одарившие автора флером собственных фантазий, очевидно, не заметили одного, а именно — феминисткой традиции, на которой выстроен сюжет романа. (далее…)

Henrietta Moraes. Henrietta. London: Hamish Hamilton, 1994. 214 c.

«As the model for Francis Bacon’s Lying Figure with Hypodermic Syringe (1963), Henrietta Moraes was a voluptuous icon of the Soho subculture of the Fifties, sprawling across an unmade bed posing for photographs taken by John Deakin for Bacon’s painting»¹, — сказано в некрологе Генриетты в Independent совершенно справедливо.

Она была тем, для кого изобрели слово «икона» (стиля, жизни, не важно), из тех Эди Седжвик, без которых Уорхол состоялся бы гораздо беднее. Она не знаменита ничем конкретным, но — тем, что она просто была. Да, модель Ф. Бэкона и Л. Фрейда, роуди Марианны Фэйтфулл, тусовщица и автор этих мемуаров. Которые рассказывают о той эпохе примерно так же, как биография Джаггера или песни Боуи. Хиппово, весело и трагично. (далее…)

«Бальзак венчался в Бердичеве» — это событие оказалось не столь сокрушительным для писателя, как страсть к искусству, охватившая его, как и других великих французских писателей и художников 19-го века, после того как в 1793 году королевский Лувр превратился в обычный музей. Сделав искусство доступным для новых творцов. Пожелавших его «обновить» и построить новый светлый мир содружества художников и писателей. И что из этого вышло…

Об этом книга «Перо и Кисть: Как страсть к искусству сформировала французский роман 19-го века» француженки, обладательницы Гонкуровской премии Анки Мюльстайн, рецензию на которую выдающийся английский писатель и знаток литературы и искусства Франции Джулиан Барнс поместил в апрельском номере The New York Review of Books под заголовком: «Прекрасное время французских писателей и художников».

…Издалека вы увидели, как она стоит в конце длинной анфилады комнат. (далее…)

16 апреля 1940 родился Константин Константинович Кузьминский — уникальная фигура пантеона современной русской словесности.

Я холоден. Я нищ и гол.
Мой друг единственный — глагол.
Глагол гудит, глагол поет,
глагол один меня поймет.
Константин Кузьминский

Писать об умершем в нью-йоркской провинции сравнительно недавно (2 мая 2015 года) Кузьминском или ККК, как гласит подпись на его письмах и книгах, необычайно трудно. Ибо, во-первых, вся его жизнь — живой миф, а во-вторых, практически невозможно отнести этого поэта и бунтаря (недаром он себя называл Кузьминский-Махно), к какому бы то ни было каноническому жанру.

Характерно, что в программном интервью «Новому Русскому Слову», старейшей русскоязычной газете США, Константин Константинович так охарактеризовал себя: «Я не знаю, кто я. Я человек искусства, попросту искусства целого, не распавшегося на жанры»¹.

Тут же — крайне важная фраза для понимания картины мира нашего героя:

«…главное все-таки — не выглядеть как все, отсюда — моя абсолютная ненависть к униформе. Ведь суть униформы — принадлежность к сословию, будь то солдат, бизнесмен или работяга».

(далее…)

Что происходит с телом, когда означающие превращаются в колоду карт и рассыпаются?

Когда взывание к имени любимой женщины не сулит ничего, кроме пустоты, хотя совсем недавно за ним открывался целый мир. Разрывается символическое полотно и сквозь Имена-Отца зияют дыры небытия. Как сухие листья, срываются с веток дерева означающие, подхваченные вихрем Реального. И только тело остается обнаженным стволом, на который пытаются вновь нацепить листья исчезающие проблески сознания, но эти попытки жалки и нелепы. Дерево содрогается от беззащитности и неопределенности, и единственный путь, который ему остается — уйти в себя, к корням, к истокам, где его подстерегает новый ужас архаических глубин.

В эти моменты пустоты и безмолвия, сворачивания символического тела до состояния дрожащей животной плоти, на передний план выходят довербальные проявления: ощущения кожи-древесины, означивание метаболизма с помощью дыхания. Сначала оно оживляет омертвевшие фрагменты, потом собирает их, как бы нанизывая один за другим синусоидными потоками.

Границы между фрагментами растворяются и ствол оживает, подключая все новые и новые сферы. Также этот процесс сопровождается обонянием, звуком и движением — возникает поле для первичной символизации, на котором постепенно вырастают новые ростки. Или не вырастают. Телесного движения мало. И тут мы можем убедиться в отсутствии телесности как таковой, обесточенной бессмыслицей — без связи с Иным. (далее…)

In memoriam. Анри Волохонский (19.03.1936 — 08.04.2017)

Поэт, философ, переводчик Анри Волохонский — знаковая фигура питерского андеграунда 1960 — 1970-х годов. В Советском Союзе было опубликовано только одно его сочинение — басня «Кентавр» в журнале «Аврора» в 1972 году. А в конце 1973-го он уехал в Израиль. В 1985-м перебрался в Германию.

Одно из не самых известных стихотворений Анри Волохонского — «Похвала Топорову». Посвящено лингвисту, мифологу, религиоведу Владимиру Топорову (не путать с Виктором Топоровым!); его статья «Поэт» в энциклопедии «Мифы народов мира» так восхитила А.В., что он даже назвал её поэмой. Поэт, писал Владимир Топоров, «знает всю вселенную в пространстве и во времени, умеет всё назвать своим словом, …создаёт мир в его поэтическом, текстовом воплощении, параллельный внетекстовому миру, созданному демиургом». Он наделён, подобно жрецу, шаману, магической силой, сверхзрением, «преобразует божественное в человеческое и возводит человеческое на уровень божественного»…. И т.д. (далее…)

О мемуарах Карла Проффера

В издательстве «Corpus» выходят книги про Иосифа Бродского, разрастаясь в полноценную серию. Сначала Эллендея Проффер Тисли опубликовала мемуары «Бродский среди нас» (2015). Потом Елена Якович составила книгу «Прогулки с Бродским и так далее» (2016), основанную на знаменитом walk-movie с участием не только нобелиата, но и его друга и учителя Евгения Рейна. И наконец, вышли воспоминания Карла Проффера — «Без купюр» (2017).

Хотя эта книга идеально вписывается в обозначенную серию, центральное место в ней занимает не Бродский, а «литературные вдовы России»: Надежда Мандельштам, Тамара Иванова, Лиля Брик, Любовь Белозерская и Елена Булгакова.

Мемуары — это всегда брызги шампанского, пусть и с аберрацией памяти. Вспышки — яркие, искрящиеся, искренние. Насколько они правдивы, неважно. Особенно если мы имеем дело с первоклассным рассказчиком. А наш герой — именно такой.

Карл Проффер, неожиданно даже для себя погрузившийся в филологию (а зачастую так и бывает!), стал изучать русский язык и литературу. Оказавшись в СССР, познакомился с отечественными литераторами и литературоведами, которые в свою очередь уже свели его с легендарными вдовами. (далее…)

Фейсбук о Евтушенко

Перемены представляют подборку разносторонних и разноплановых фейсбучных отзывов об ушедшем недавно в мир иной Евгении Евтушенко. На имена всех авторов, использованных в тексте, мы дали гиперссылки с их сетевыми страничками. И заодно заранее всех благодарим. Спасибо большое!

Игорь Дудинский

Ушел последний Великий Русский Поэт — из тех, которые больше чем поэты. Евгений Александрович всю мою жизнь оставался для меня эталоном вкуса и мастерства. Если меня спросят, что я понимаю под современной поэзией, то вот как раз творчество Евгения Александровича и понимаю. Если исполнят его просьбу и похоронят в Переделкино, то появится еще одно место паломничества.

Будем к нему ездить, вспоминать его поэтические шедевры, выпивать, рассказывать молодому поколению о его величии и значении. Не могу даже представить, кто из гениев с такой мощью изменил весь облик современной поэзии — в первую очередь русской, а заодно общественное сознание. С поколения Евтушенко начинается новая страница отечественной не только культуры, но и истории. (далее…)

In memoriam. Евгений Евтушенко (18.07.1932 — 01.04.2017)

Он умер в далёком Талсе (штат Оклахома, США). А завещал похоронить себя в Переделкине, возле Бориса Пастернака. Может, и наивно, но он вообще был наивен и простодушен, хотя кому-то казался слишком искушенным. Носил пёстрые пиджаки и писал берущие за душу простые стихи; некоторые его стихи становились песнями, любимыми народом («Хотят ли русские войны?», «А снег повалится, повалится…», «Со мною вот что происходит»). Составил уникальную антологию русской поэзии XX века «Строфы века» (к ней можно придираться, но другой такой нет!). И много еще чего сделал.

Евтушенко любили, стихи его можно было услышать в самых неожиданных местах — на заводском дворе во время перекура, у костра на стоянке геологов, в каком-нибудь заштатном кабаке…

Притом его нещадно критиковали. Казалось, всё, за что корили шестидесятников, сосредоточилось в нём одном. Кто-то считал его слишком советским, «официальным левым», из тех, кому разрешалось многое. Кто-то — слишком западником и чуть ли не скрытым евреем, при этом ехидно называлась немецкая фамилия его отца — Гангнус. А кто-то просто завидовал — славе, тиражам, стадионам, загранице… (далее…)

Ландыш — самый медленный цветок. Он распускается почти всю зиму под неусыпным контролем кроликов (поэтому у них красные глаза). Он для тех, кто ждал, ждал, а потом уже забыл, что ждет.

Москва сера, как лицо работяги с похмелюги.

Серый снег, серая земля, единство. Окружная. Уходящие вдаль, в заборы сугробы. Машины тоже в налете, как язык. Покрыты пеплом вулканических газов. Перхотью с крыльев моли. Умирающей всегда в демисезон, тот узкий затянувшийся период, что похож на тонкую щелку в двери, из которой досадливо дует. Пыльцой с мертвых.

Книга, которую начнешь читать в этот сезон, всегда пропустит его вперед. А летом будет уже не то, как пальто не по погоде.

В которых спешат сейчас нараспашку люди с трачеными долгими месяцами лицами. (далее…)

«…еврейские анекдоты не всегда хороши. Они особенно плохи, когда не понимаешь их или когда приходится самому играть в анекдоте роль глупую». Горький

Увидеть Бога

Последней великой, по-итальянски: лаудой, — песней-хвалой пращура францискианства (нищенствующего ордена) св. Франциска Ассизского — была «Песнь о Солнце». Восхваляющая абсолютно все божии творенья: Брата Солнце — frate sole, Сестру Луну — sora luna, Брата Ветра — frate vento, Сестру Воду — sora aqua, Брата Огня — frate focu, Мать Землю — matre terra, Сестру Смерть — sora morte.

Написанное практически на смертном одре, за «час до смерти», это произведение античной традиции на умбрийском диалекте стало первым в мире памятником религиозной итальянской литературе.

Вообще такие люди как Франциск появляются на земле довольно редко, считал Максим Горький, называя их по-горьковски остро — весёлыми праведниками.

И ежели Христос, несомненно, праведник, но — увы и отнюдь — не весёлый, точнее даже, в некоем смысле — педант. То родоначальником когорты именно «весёлых праведников» Горький считал собственно Франциска Ассизского. Великого художника страстной любви к жизни. Любившего человека не для поучения любви, — а потому, что, обладая идеальнейшим искусством и счастьем восторга жизни, жизнелюбия, — он не мог не делиться этим счастьем с людьми. (далее…)

Некоторые мысли по злободневному поводу…

Сегодняшняя история с фильмом «Матильда» — всего лишь частный случай, который отражает положение с творческими жанрами у нас в стране.

Ещё в октябре прошлого года министр культуры на одном из ведомственных брифингов заявил, что (цитирую): «Мы бы хотели определять тематику фильмов, на которые будут выделяться бюджетные средства, работать со сценаристом, продюсером». То есть, по сообщению ИНТЕРФАКСА, наш Минкульт планирует согласовывать сценарии фильмов, которые будут финансироваться из госбюджета.

По словам Мединского, после того как в Министерство культуры будут поступать сценарные заявки, специальная комиссия может просить поправить те или иные моменты. И ещё одна очень интересная новость: со следующего года Министерство культуры собирается самым жёстким образом определять тематику игровых, неигровых и анимационных фильмов, которые будут делаться опять же на государственные денежки. Похоже, скоро сбудутся слова великого Федерико Феллини, что цензура это реклама за государственный счёт. (далее…)

Каждый ищет вдохновение в том, что трогает душу и побуждает испытать искренние эмоции.

Как показывает практика, чем печальнее и сложнее материал, тем проще впитать в себя его настрой.

Композитор Игорь Яковенко создал 11 этюдов в стиле классической и академической музыки, изучая работы английских лириков ХV-XX вв. Каждая из них по своему раскрывает общую мысль о хрупкости человеческого сознания, понимаемого в своем прямом значении — состоянии максимальной напряженности во всех направлениях. Что и характеризует душевные неравновесия, свойственные персонажам как прошлого, так и нашей современности.

Этюды будут исполнены Татьяной Качановой (сопрано) и Максимом Щедриным (скрипка). Партию фортепиано исполнит автор. (далее…)

Михаил Бараш — поэт, прозаик, эссеист. Родился в Москве в 1958, биофизик. Участник самиздатовских изданий «Эпсилон салон», «Русская мысль», «Континент». С 1987 года жил преимущественно в Париже. В настоящее время занимается переводами с французского и собственной микропрозой.

*

Александр Чанцев: Михаил, вы ведете очевидно непубличную, тихую, внутреннюю, я бы сказал, литературную жизнь. Это же сознательный выбор в нашем шумном мире, среди подчас крикливой литературной братии? И как вас можно было бы представить в «вводке» к этой беседе?

Михаил Бараш: Последняя истина индивидуальна, я думаю. Типологически я открыт в публичный мир больше, чем это обнаруживалось до сих пор. Правда, немногим больше. Так пока складывалось в моей биографии, в которой нет ничего особенного, кроме того, что я спрашивал с себя больше, чем мог дать. В каком-то смысле, работа не отпускала.

А если меня представлять. Вот как приблизительно пересекаются между собой общее и частное. Факты не такие значительные, но, возможно, красноречивые. Если перечислять в случайном порядке, как приходят мне самому, забывшему о всякой скромности. Мои тексты опубликованы почти во всех интернет-источниках из самых разборчивых (право, не знаю, какие остались среди пригодных по направлению, кроме тех, которые я сам сейчас снобирую с детским упрямством), и моя известность и, возможно, влияние растут (если не самообольщаюсь, как видно по лайкам и комментариям в фб например). (далее…)