Как всегда, сначала несколько слов о писателе, который будет отвечать сегодня. (Напомню: я намеренно не комментирую ответы писателей, на то есть причины, и главная из них — в мои цели не входит вступать в полемику; все, чего я хочу добиться, читая ответы на поставленные мной вопросы, это получить срез мнений относительно происходящего сейчас в литературе и в литературном процессе. А потом уже попробую предпринять что-то вроде анализа полученных ответов — всех сразу.) Итак, Роман Сенчин. Родился в городе Кызыл. Учился в Ленинградском строительном техникуме, в Кызылском педагогическом институте. Окончил Литинститут. Работал монтировщиком в театре, вахтером, сторожем. Преподает в Литинституте, занимается музыкой, пишет рассказы, повести и романы. Имеет несколько литературных премий. И чуть было не получил премию «Национальный бестселлер» в прошлом году, за роман «Елтышевы». На днях в Хронике Неудобной Литературы появился текст Олега Павлова, обращенный к Роману Сенчину и вызванный реакцией Сенчина на ответы Олега Павлова (ответы на те же самые вопросы, на которые сам Роман тоже ответил и примерно в то же самое время, что и Олег Павлов, однако читать сенчинские ответы мы будем только сейчас). А сегодня утром я получил сообщение от Романа: он обещает через некоторое время прислать свой ответ Олегу Павлову. Который мы, конечно же, тоже опубликуем. Следите за Хроникой!

Есть ли среди Ваших знакомых писатели, чьи тексты отказываются издавать, хотя эти тексты вполне достойны быть изданными и прочтенными публикой? Если возможно, назовите, пожалуйста, примеры. Каковы причины отказов?

С одной стороны, время сейчас для вступления в литературу очень благоприятное. Это продолжается уже лет десять – в 2001 году возникла мода на молодых, и продолжается до сих пор. И это отлично: литературный процесс требует свежую кровь. С другой же стороны, к дебютантам лет сорока-пятидесяти отношение скорее ироничное, чем серьезное. Но нельзя забывать, что еще в 90-е молодых писателей мариновали и выдерживали, и многие на долгие годы оставили попытки опубликовать свои произведения. Некоторые пробуют сделать это сейчас, и порой их произведения становятся событием. Например, Владимир Сотников в последние два-три года по-новому раскрылся, стал известным, но как писатель он существует уже давно, хотя и судьбу его творческую нельзя назвать гладкой. Среди моих сверстников есть талантливые люди, которым не везет с изданием произведений. Анна Андронова из Нижнего Новгорода, к примеру, Андрей Иванов из Кемерова. Не думаю, что кто-то кого-то умышленно не пускает, но в литературе вообще невозможна справедливость. Сейчас с ней немного лучше, чем было лет двадцать – сорок назад. Впрочем, талантам по-прежнему необходимо помогать.

Есть ли в литературном произведении некая грань, за которую писателю, желающему добиться успеха (например, успеха, выраженного в признании читателями), заходить не следует? Может быть, это какие-то особые темы, которые широкой публике могут быть неприятны и неудобны? (Если да, то приведите, пожалуйста, примеры.)
Или, возможно, существует какая-либо особая интонация, которая может вызвать у читателя отторжение и из-за которой весь потенциально вполне успешный текст может быть «самоуничтожен»?

Я не специалист в теории литературы, поэтому на эти вопросы мне отвечать трудно. Гранью, на мой взгляд, должны служить не темы, не способ их изложения, а некоторый камертон в душе писателя. Если он уверен, например, что без матерного слова в определенном месте своего произведения не обойтись, пусть пишет, если ему нужно описать нечто аморальное, что ж, никто ему запретить не может… Рецептов для достижения читательского успеха полно, но каждый успешный писатель достигает успеха по-своему. Это касается и интонации. Можно выбрать крайне наглую, оскорбляющую любого читателя, и добиться успеха, а можно и совершенно нейтральную. Что могу сказать точно, это то что не хватает эпической интонации в современной прозе, а без эпоса, хотя бы камерного (вспомним, например, рассказ Распутина «Василий и Василиса») литература мельчает и теряет свое значение.

Если такие темы и интонации, по Вашему мнению, существуют, то держите ли Вы в уме эти вещи, когда пишете? И насколько это вообще во власти писателя – осознанно управлять такими вещами?

Для каждого своего текста я, пусть и не совсем осознанно, выбираю определенную интонацию. Рассказ «Афинские ночи», например, невозможно было писать интонацией нейтральной. Это эмоционально-окрашенный текст, молодежный, тем более повествует о тех, кого принято называть лузерами. Повесть «Елтышевы» нужно было предельно засушить – эмоции скрываются в подтексте… Но я не сидел перед листом бумаги и не размышлял, как нужно писать. Это приходит как-то само собой.

Что приносит писателю (и, в частности, лично Вам) наибольшее удовлетворение:

— или более всего Вас удовлетворяет метафизический и психологический факт самореализации – т.е. тот факт, что произведение написано и состоялось (благодаря чему Вы, например, получили ответы на вопросы, беспокоившие Вас в начале работы над текстом)? Достаточно ли для Вашего удовлетворения такого факта или Вы будете всеми силами стремиться донести свое произведение до публики, чтобы добиться первых двух пунктов?

В общем-то авторское участие заканчивается в тот момент, когда рукопись становится журнальной публикацией или книгой. Позже, при переиздании, автор что-то может поправить, изменить, но это мелочи… Что касается авторского самолюбия… Я хочу раздражать читателей своими текстами. Русская литература, на мой взгляд, для это и существует, начиная с «Героя нашего времени» и кончая, хоть и с оговорками «Черной обезьяной». (Надеюсь, продолжение литературы будет.) Конечно, нужно писать так, чтобы это читали, чтобы читать было интересно. Даже самая умная и глубокая проза, которую читаешь с великим трудом, теряет все свои качества… Пусть бы лучше тогда автор писал философские трактаты…

Мне больше симпатична отрицательная реакция на свою прозу. Когда-то – в конце 90-х – первой половине 00-х таких отзывов было большинство. Это значит для меня, что мои вещи действительно цепляют, заставляют людей реагировать. Положительные отзывы вызывают тревогу… Не люблю хамства, которое цветет, главным образом, в Интернете. Злит, в большей степени, хамство, даже не направленное на меня лично, а на других писателей. Можно критиковать как угодно жестко, но без хамства.

Насчет самореализации… Когда я пишу вещь, обрабатываю, несу в редакцию, я уверен, что эта вещь самая лучшая, что было создано за всю историю литературы. И когда идет редактура – тоже. После выхода вещи, читая ее, я нередко краснею. Но это, думаю, обычная реакция автора – стыдиться опубликованного текста. Хотя чувство, что пишешь то, что самое главное – искупляет многое.

Что Вы думаете о писателях, которые активно себя раскручивают – как лично, так и через друзей и знакомых? Должен ли писатель заниматься этим не совсем писательским трудом?

Если да, то почему?
Если нет, то почему?

Навязчивая самораскрутка некоторых авторов мне противна. Да это и вредно, — насмотревшись, наслушавшись, напитавшись определенным писателем вживую, я очень редко беру его книги. Думаю, и многие другие тоже. Но есть писатели, для кого писательство – лишь одно из составляющих их натуры. Дмитрий Быков, например, Сергей Шаргунов, Захар Прилепин, Сергей Минаев. Не думаю, что занимаясь другими вещами, они раскручивают свои книги. Но к откровенной самораскрутке, повторюсь, отношусь отрицательно. Впрочем, жаль, что в Москве, например, в последние лет семь не встречал непризнанных гениев, продающих свои самиздатовские книги в метро и на Тверском бульваре. Это способ самораскрутки, на мой взгляд, самый честный и действенный. В разные эпохи он давал истории такие имена как Тиняков, Пригов, Лимонов.

* * *

Далее: ответы Олега Ермакова

Впереди у нас еще ответы Михаила Гиголашвили, Елены Колядиной, Игоря Яркевича, Натальи Рубановой, Андрея Бычкова и других.

А пока предлагаю ознакомиться со следующими материалами, если вы еще этого не сделали раньше:

* * *

Предыдущее:

— Ответы Ильи Стогоffа
— Обнуление. (Ответ Олега Павлова Роману Сенчину)
— Серая зона литературы. «Математик» Иличевского. Ответы Александра Иличевского
— Ответы Марты Кетро
— Ответы Андрея Новикова-Ланского
— Виктор Топоров и Елена Шубина. И ответы Олега Зайончковского
— О романе Валерия Осинского «Предатель», внезапно снятом с публикации в журнале «Москва»
— Точка бифуркации в литературном процессе («литературу смысла не пущать и уничтожать», – Лев Пирогов)
— Курьезный Левенталь
— ответы Валерия Былинского
— ответы Олега Павлова
— ответы Сергея Шаргунова
— ответы Андрея Иванова
— ответы Владимира Лорченкова
— Где литературные агенты
— Новый Опрос. Вопросы к писателям и причины, вызвавшие их
Более ранние части Хроники (Оглавление) — здесь.

* * *

КНИГИ ПРОЕКТА НЕУДОБНАЯ ЛИТЕРАТУРА:

ВАЛЕРИЙ ОСИНСКИЙ. «ПРЕДАТЕЛЬ»
ОЛЕГ СТУКАЛОВ «БЛЮЗ БРОДЯЧЕГО ПСА»
ОЛЕГ ДАВЫДОВ. «КУКУШКИНЫ ДЕТКИ»
СУЛАМИФЬ МЕНДЕЛЬСОН «ПОБЕГ»

Лет десять назад мне подарили книгу Ильи Стогоffа «Мачо не плачут». В выходных данных книги обнаружилось несколько фундаментальных сообщений: 1. «Проект Павла Крусанова и Вадима Назарова», 2. «Книга издана при информационной поддержке радио Европа Плюс», 3. «Данный роман рассчитан на чтение при одновременном прослушивании в плейере альбома «The Fat Of The Land» группы «The Prodigy», В ПРОТИВНОМ СЛУЧАЕ МОЖЕТ НЕ ТОРКНУТЬ!». Слушать не самый лучший (хотя в тот момент очень популярный) альбом The Prodigy мне совершенно не хотелось, и я решил отложить книжку до следующего раза. Да так и не прочитал. На днях в издательстве «АСТ» вышел новый роман Стогова «Тело в дело, или история сексуальной революции в 6 млрд. Оргазмов», периодически его лысая голова показывается в телевизоре и, в общем, он знаменитый писатель. Но были и другие времена. Цитата из Википедии: «…Стогов пишет свой наиболее известный роман «Мачо не плачут». Сам автор уверяет, что текст был написан всего за девять дней. Однако опубликовать роман Стогову не удается на протяжении почти двух лет. Всего роман был отвергнут четырнадцатью издательствами. Чтобы добиться согласия на публикацию он устраивается работать в издательство «Амфора» пресс-секретарем и постоянно напоминает руководству о своем романе». Короче, нелегкий путь к славе. Читаем ответы Ильи Стогоffа.

Есть ли среди Ваших знакомых писатели, чьи тексты отказываются издавать, хотя эти тексты вполне достойны быть изданными и прочтенными публикой? Если возможно, назовите, пожалуйста, примеры. Каковы причины отказов?

Сегодня книжный рынок в России перенасыщен в разы. Последние годы перед кризисом издавалось приблизительно в пятнадцать раз больше, чем потенциальная аудитория способна прочитать. Поэтому отказ в издательстве для начинающих авторов это скорее правило, чем исключение. Редактор крупнейшей издательской структуры в стране как-то сказал мне, что для нормальной работы ему нужно от силы сорок хитовых писателей, а у него в обойме около семидесяти, так что он собирается половину своих авторов просто выгнать на улицу.

Если же говорить о конкретных примерах, то лет семь назад я решил опубликовать свою собственную книжку под псевдонимом. Стал рассылать заявки по издательствам с анонимного автора. И где-то через семь месяцев обнаружил, что затея абсолютно провальная: НИ ОДИН издатель мою рукопись даже не прочел. Писали: «Спасибо, не нужно», и все. При том, что когда я плюнул и все же напечатал книжку под собственной фамилией, те же самые люди потом говорили, что это лучшее из всего мною написанного.

Есть ли в литературном произведении некая грань, за которую писателю, желающему добиться успеха (например, успеха, выраженного в признании читателями), заходить не следует? Может быть, это какие-то особые темы, которые широкой публике могут быть неприятны и неудобны? (Если да, то приведите, пожалуйста, примеры.)
Или, возможно, существует какая-либо особая интонация, которая может вызвать у читателя отторжение и из-за которой весь потенциально вполне успешный текст может быть «самоуничтожен»?

Нет никакой «публики» вообще. То, что с восторгом принимают в книжках охранники (а это самая серьезная часть сегодняшней аудитории), вызывает изжогу у студентов. Очередная сага о клубах, бабах и кокаине с восторгом воспринимается в провинции, но вообще не катит в столицах. Если книжка соответствует очень трудноопределимому критерию «качественно написанное», то есть шанс, что ее хоть кто-то прочитает. Но в целом у меня есть ощущение, что коллапс, в котором сегодня пребывает этот рынок, штука совсем безнадежная.

Если такие темы и интонации, по Вашему мнению, существуют, то держите ли Вы в уме эти вещи, когда пишете? И насколько это вообще во власти писателя – осознанно управлять такими вещами?

В смысле, можно ли просчитать успех книги? Опять-таки: успех среди кого? Большинство книжек, которые представлены сегодня в шорт-листе премии «Национальный бестселлер» имеют тираж в сотни экземпляров. Скоро, наверное, будут распространяться и в рукописных списках и тиражом три-пять копий. То есть критики это фуфло читают, но больше уже никто. С другой стороны самый тиражный автор сегодняшней России Дмитрий Глуховский, жаловался мне, что вообще в жизни не видел ни единой приличной рецензии на свои книги. То есть людям нравится, они покупают, но видимых знаков успеха нет и тут. Вообще слово «успех» применительно к такой маргинальной нише, как книжки, сегодня по-моему лишено смысла.

Что приносит писателю (и, в частности, лично Вам) наибольшее удовлетворение:

— или более всего Вас удовлетворяет метафизический и психологический факт самореализации – т.е. тот факт, что произведение написано и состоялось (благодаря чему Вы, например, получили ответы на вопросы, беспокоившие Вас в начале работы над текстом)? Достаточно ли для Вашего удовлетворения такого факта или Вы будете всеми силами стремиться донести свое произведение до публики, чтобы добиться первых двух пунктов?

Мне кажется вы плохо представляете себе жизнь человека, зарабатывающего на этом рынке. Во-первых, никакого признания критики вы никогда в жизни не видите. Узнаваемость даже самых бестселлерных авторов составляет от силы сотую часть процента даже по сравнению с телочками, которые по телеку зачитывают прогноз погоды. А за пределами круга Акунин-Донцова-Быков составляет и вообще твердый ноль.

Во-вторых, что касается «признания литературного сообщества». В этой канализационной системе никто никогда никого не хвалит. Если только не надеется, что похваленный похвалит его в ответ. И наконец самореализация. Гении, работающие для вечности, бывают только в фантастическом кино и детских учебниках литературы. Если ты не хочешь, чтобы тебя читали, зачем ты вообще сел за стол? Разумеется все хотят миллионных тиражей. Но когда выпускают наконец свою книжку, то обнаруживают, что тираж как был, так и остался пять тысяч экз. И поделать тут ничего нельзя.

Что Вы думаете о писателях, которые активно себя раскручивают – как лично, так и через друзей и знакомых? Должен ли писатель заниматься этим не совсем писательским трудом?

Зарабатывание на книжном рынке это все равно часть шоу-бизнеса. Так что почему нет? Красивая писательница с большой грудью всегда будет иметь больший тираж, чем морщинистый и старый писатель. Брутального мачо чаще станут приглашать на ток-шоу чем лысого суслика с неприятным тембром голоса. Так что пусть конечно самораскручиваются. Другое дело, что известность писателя плохо коррелирует с его тиражами. Вон, Дмитрия Быкова благодаря телеку знают все. А тираж его последних опусов уже меньше, чем у какой-нибудь нигерийской поэтессы. А уж про чемпионов пи-ара, типа Виктора Ерофеева я и не говорю: у этих ребят тиража нет вообще никакого.

* * *

Далее: ответы Романа Сенчина.

Скоро: ответы Александра Мильштейна, Олега Ермакова, Сергея Болмата, Михаила Гиголашвили, Елены Колядиной, Игоря Яркевича, Валерия Осинского, Маргариты Меклиной и других.

* * *

Предыдущее:

— Обнуление. (Ответ Олега Павлова Роману Сенчину)
— Серая зона литературы. «Математик» Иличевского. Ответы Александра Иличевского
— Ответы Марты Кетро
— Ответы Андрея Новикова-Ланского
— Виктор Топоров и Елена Шубина. И ответы Олега Зайончковского
— О романе Валерия Осинского «Предатель», внезапно снятом с публикации в журнале «Москва»
— Точка бифуркации в литературном процессе («литературу смысла не пущать и уничтожать», – Лев Пирогов)
— Курьезный Левенталь
— ответы Валерия Былинского
— ответы Олега Павлова
— ответы Сергея Шаргунова
— ответы Андрея Иванова
— ответы Владимира Лорченкова
— Где литературные агенты
Более ранние части Хроники (Оглавление) — здесь.
— Новый Опрос. Вопросы к писателям

* * *

КНИГИ ПРОЕКТА НЕУДОБНАЯ ЛИТЕРАТУРА:

ВАЛЕРИЙ ОСИНСКИЙ. «ПРЕДАТЕЛЬ»
ОЛЕГ СТУКАЛОВ «БЛЮЗ БРОДЯЧЕГО ПСА»
ОЛЕГ ДАВЫДОВ. «КУКУШКИНЫ ДЕТКИ»
СУЛАМИФЬ МЕНДЕЛЬСОН «ПОБЕГ»

Ответы Олега Павлова, недавно опубликованные в Хронике Неудобной Литературы, многих задели. Их активно обсуждают и цитируют. Например, в еженедельной газете писателей России «Литературная Россия» появилась статья Романа Сенчина «С биографией (без)». Роман Сенчин цитирует ответы Олега Павлова и отзывается на них.

Олег Павлов решил, в свою очередь, ответить на статью Романа Сенчина. И задать ему несколько вопросов. Ниже я транслирую текст Олега Павлова, полученный мною сегодня утром.

ОЛЕГ ПАВЛОВ.
ОБНУЛЕНИЕ

Поколения в литературе – это стаи… Кому-то хочется существовать по стайному принципу. Существовать по стайному принципу, конечно, проще. Но все эти стаи рано или поздно распадаются. В своём интервью для Неудобной Литературы я употребил понятие «формация». Не называя никаких имён, сказав о формации новых авторов: что это скорее партия, группа, сформированная в определённое время.

Кажется, Роман Сенчин в своей статье «С биографией (без)» озабочен именно этим вопросом – но прозвучало что-то очень странное: «Да, биографию сегодня сделать очень сложно.»

Читая такое, не понимаешь… О чём речь… О каком-то продукте, который кем-то делается? Или о литературной судьбе?..

Он пишет о «новом поколении»…

Но что мне делать со своей памятью, если самого Сенчина я помню и знаю ещё до рождения этого поколения… То есть писали мы и публиковались, как минимум, в одно время. Сенчин долго не воспринимался всерьёз – но это пока не были опубликованы «Афинские ночи»… А новое поколение с новым реализмом воспринимать всерьёз, в общем-то, принуждали. Происходило это на форуме молодых писателей – и с того времени, как он появился. Оправдать существование этой фабрики по открытию новых талантов могли только, собственно, таланты. Но это был отбор. Так как я вёл там много лет мастер-классы, то я понимаю, кого и почему там отбирали.

Всегда и оказывается, что н о в о е – это лишь ставшее в очередь, что дождалось своего времени. Но в самом простом смысле слова. Пространство литературы отнюдь не свободно для всех. Оно каждое время именно что формируется – и даже не скажешь, что предпочтениями читателей.

Но всё-таки о новом поколение…

Свою единственную литературную премию за «Елтышевых» – свой лучший роман – Сенчин получил от писателей, о которых сам, похоже, предпочитает не помнить. Подержали его Варламов, Василенко, Отрошенко… И поверх всяких «поколенческих интересов». Его – и его прозу. Более того, я бы сам голосовал так же – но не за автора или его поколение, а за правду этой книги. Мне неловко об этом писать – но это, тогда уж, факт биографии писателя Романа Сенчина, так они ведь и делаются, биографии.

Уже прямо обращаясь к моему интервью, Сенчин пишет следующее: «Да и сегодня агрессивностью объясняет популярность нового поколения, например, Олег Павлов. <…> Это, конечно, личное мнение Олега Павлова, и я не хочу с ним спорить. Но и недоростками, которые явились в литературу, распихали предшественников (Павлов приводит и фамилии – Дмитрий Бакин, Андрей Дмитриев, Михаил Бутов, Владимир Шаров, Владислав Отрошенко, Светлана Василенко, Василий Голованов, Михаил Тарковский, Юрий Петкевич) и захватили книжный рынок, новое поколение не считаю. На мой взгляд, наоборот, новые ведут себя слишком скромно и тихо».

Действительно, зачем же спорить?

Лучше скромно и тихо в который раз заявить о популярности «нового поколения»…

В своём собственном интервью Российской газете писатель Роман Сенчин отвечает, очевидно, на судьбоносный для себя вопрос: «Вас относят к «новым реалистам», а чем новый реализм отличается от старого?»

И вот ответ – данный, надо думать, за всё поколение:

«Это словосочетание я стал употреблять в начале 2000-х. Тогда вовсю еще гремели постмодернисты, авангардисты и т.д., а собственно реализма почти не было. Не кондового, а именно нового — свежего, свободного, яркого, предельно достоверного. Потом появилась статья Сергея Шаргунова «Отрицание траура», где тоже было о новом реализме. И как раз во многом благодаря форумам молодых писателей, первый из которых состоялся осенью 2001 года, в литературу пришло немало тех, кто писал именно в духе нового реализма – Денис Гуцко, Дмитрий Новиков, Илья Кочергин, Василина Орлова, Александр Карасев, Ирина Мамаева, Захар Прилепин, Аркадий Бабченко, Антон Тихолоз…»

Пусть приходит кто угодно и пишет в духе реализма – но я хочу задать в общем-то тот же вопрос… Значит, всё-таки, никого не было? И на этом фундаменте строите вы свои биографии, то есть банальное благополучие?

Не было «Дурочки» Светаланы Василенко?
Не было «Острова» Василия Голованова?
Не было «Рождения» Алексея Варламова?
Не было «Извести и Свободы» Михаила Бутова?
Не было «Знака Зверя» и «Афганских рассказов» Олега Ермакова?
Не было «Замороженного времени» Михаила Тарковского?
Не было «Хорька» Петра Алешковского?
Не было «Двора прадеда Гриши» Владислава Отрошенко?
Не было «Синдрома Фрица» Дмитрия Бортникова?

Не было реализма Андрея Дмитриева, Андрей Волоса, Владимира Шарова, Юрия Петкевича, Марины Палей, Александра Терехова, Антона Уткина, Валерия Былинского, Владимира Березина, Ирины Полянской…

Не было Астафьева, Распутина, Владимова, Маканина, Петрушевской, Фазиля Искандера, Леонида Бородина…

Не было всей русской прозы, бывшей до вас?

Но и главное: почему же должно-то не быть?

* * * * * * * * * * * *

P.S.: Таков ответ Олега Павлова Роману Сенчину. И хотя, на первый взгляд, может показаться, что непосредственно с темой Неудобной Литературы он не связан, на самом деле это все та же важная история — про своих (стаю) и чужих (другую стаю), которая то и дело возникает у нас в Хронике. Раньше неудобными были новые реалисты, их не воспринимали всерьез. Потом они стали удобными, а те, кто их вытащил на свет, ушли в тень и в каком-то смысле стали неудобными… Как сказал мне на днях упомянутый выше Сергей Шаргунов (мы как раз обсуждали с ним ответы Олега Павлова на нашу писательскую анкету), «раньше они были на коне, а теперь они недовольны, потому что на первый план вышли мы» (за точность цитаты не ручаюсь, беседа была устной, но смысл был таков).

Впрочем, есть еще и совсем другие неудобные писатели. Незамеченные, возможно, по той причине, что они вообще никогда не прибивались к какой бы то ни было стае. И вот на их книги (см. ниже список и ссылки на книги Неудобной Литературы) я и стараюсь обратить внимание читателей этим проектом.

А теперь — на жестком контрасте с мэссиджем Олега Павлова — почитаем ответы на нашу анкету, которые прислал Илья Стогоff. Повторю: хотелось бы избежать какой-либо клановости и стайности в нашем проекте и предоставить слово максимально возможному количеству сторон.

По теме полемики Романа Сенчина и Олега Павлова читайте также: Кровавые мальчики, или Мало ли в Бразилии донов Педро

Также скоро в Хронике Неудобной Литературы будут опубликованы ответы на нашу писательскую анкету, полученные от Александра Мильштейна, Олега Ермакова, Романа Сенчина, Сергея Болмата, Михаила Гиголашвили, Елены Колядиной, Игоря Яркевича, Валерия Осинского, Маргариты Меклиной и других.

* * *

Предыдущее:

— Серая зона литературы. «Математик» Иличевского. Ответы Александра Иличевского
— Ответы Марты Кетро
— Ответы Андрея Новикова-Ланского
— Виктор Топоров и Елена Шубина. И ответы Олега Зайончковского
— О романе Валерия Осинского «Предатель», внезапно снятом с публикации в журнале «Москва»
— Точка бифуркации в литературном процессе («литературу смысла не пущать и уничтожать», – Лев Пирогов)
— Курьезный Левенталь
— ответы Валерия Былинского
— ответы Олега Павлова
— ответы Сергея Шаргунова
— ответы Андрея Иванова
— ответы Владимира Лорченкова
— Где литературные агенты
Более ранние части Хроники (Оглавление) — здесь.
— Новый Опрос. Вопросы к писателям

* * *

КНИГИ ПРОЕКТА НЕУДОБНАЯ ЛИТЕРАТУРА:

ВАЛЕРИЙ ОСИНСКИЙ. «ПРЕДАТЕЛЬ»
ОЛЕГ СТУКАЛОВ «БЛЮЗ БРОДЯЧЕГО ПСА»
ОЛЕГ ДАВЫДОВ. «КУКУШКИНЫ ДЕТКИ»
СУЛАМИФЬ МЕНДЕЛЬСОН «ПОБЕГ»

Ровно 15 дней назад, 13 июня, исполнилось 45 лет Григорию Перельману. Математику, доказавшему гипотезу Пуанкаре и отказавшемуся от премии в миллион долларов.

Раннее утро, петербургские трущобы, дебри спальных районов – сквозные арки, лабиринты двориков, ряды безликих изваяний-домов. Задранные ввысь острые сучья рябины со скукожившимися потемневшими плодами. Над головой воспаленное пасмурное небо, в атмосфере знобит утренний холодок. Ранняя весна или поздняя осень, сейчас это не имеет значения.

Смуглолицый дворник-мигрант принимается за свой каждодневный нелегкий труд. Открыв облупившуюся дверь подсобки, он берет метлу и выкатывает на свет тележку – дырявое жестяное корыто на четырех колесиках. По колотому, залитому ночным дождем асфальту всюду снует не поспевающий на работу люд. Шлепают по лужам в школу младшеклассники – с цветастыми, еще по-детски нелепо болтающимися за спинами ранцами. Торопятся и студенты, прибавляя шаг. Чуть более вальяжно спешат на место службы взрослые мужчины — с портфелями, в аккуратных костюмах. Среди них до метрополитена добирается и наш герой. На нем дешевая китайская куртка, мешковатые, от времени растрепавшиеся брюки, старые разношенные сапоги и высокая, чуть свисающая назад зимняя шапка. Из-под нее торчит копна длинных и неухоженных волос. Такой же небрежной представляется и темная курчавая борода. Из-за нее этого человека по ошибке зачастую принимают за старика, несмотря на то что он еще сравнительно молод. (далее…)

Позвольте мне сделать одну важную ремарку относительно происходящего сейчас (и происходившего прошлым летом) на страницах проекта Неудобная литература. Дело вот в чем: далеко не все писатели из тех, кто любезно согласился ответить на вопросы проекта, могут быть отнесены к разряду литераторов неудобных. Напротив. Кроме того: далеко не все из них автоматически могут быть рекомендованы мною к прочтению. Мы просто получаем максимально возможный срез мнений по интересующим вопросам. Чтобы потом проанализировать этот срез и, возможно, прийти к какому-то интересному выводу и что-то понять новое о современном писательстве и актуальном литературно-издательском процессе.

Вчера я получил ответы Юрия Милославского, писателя, живущего в США. Ответы (как и сам писатель) очень интересные и глубокие, и они будут опубликованы в свое время. Но одна его мысль, прозвучавшая в этих ответах, сейчас как нельзя кстати, а потому я ее процитирую: «С точки зрения историко-литературной гораздо любопытней, на мой взгляд, разбираться, зачем и почему определенную книгу (сегодня – вполне определенный подтип книг) публикуют, усиленно распространяют, настойчиво внедряют». Действительно, интересный поворот. Тем более что, разбираясь в этом, мы одновременно все-таки отвечаем и на вопрос, почему другие вещи – не публикуют, не распространяют и не внедряют. От противного. (далее…)

Премьера спектакля «Русский репортёр» в Центре Высоцкого

Шла на спектакль с изрядной долей скепсиса: слишком часто работы и знаменитых режиссеров оказываются при ближайшем рассмотрении пародией на искусство; во всяком случае, после виктюковского «Короля-Арлекина» да отрывков из «Проекта J. О концепции Лика Сына Божьего» Ромео Кастеллуччи в театр меня уже никаким калачом было, пожалуй, не заманить. Что же говорить о более скромных именах! И все-таки рискнула. Рискнула, потому как уже познакомилась с текстами Марины Ахмедовой – спецкора журнала «Русский репортёр». Названия её книг, вышедших и готовящихся к выпуску в АСТ, – «Женский чеченский дневник», «Дом слепых», «Хадижа. Дневник смертницы», – говорят сами за себя. Но речь не о них. Речь о самой энергетике ахмедовской прозы, которая легко превращается в невероятную по силе воздействия пьесу. О спектакле «Русский репортёр», родившемся благодаря творческому союзу режиссёра Оксаны Цехович, драматурга Марины Ахмедовой и актрисы Ольги Прихудайловой. Ну а чем неожиданнее открытие, тем ценней… И тем радостней, что проект этот прозвучит в рамках киевского фестиваля «Институт театра одного актера» и Третьего всероссийского фестиваля «Профессия: журналист» (ЦДЖ, 10-15 октября 2011). (далее…)

Предыдущий выпуск (Виктор Топоров и Елена Шубина. И ответы Олега Зайончковского) читайте здесь

Короткая справка из Википедии: Андрей Новиков-Ланской — русский поэт, прозаик и публицист. Заведующий кафедрой телевизионной критики Высшей школы (факультета) телевидения МГУ имени М. В. Ломоносова. Действительный член МЕАТР (Международная евразийская академия телевидения и радио (МЕАТР)). В повести-притче «Кто против нас?» (2002) изображена Сталинградская битва в её религиозном аспекте, по мотивам повести снят документальный фильм. Роман «Аристократ» (2007) исследует психологические корни аристократизма, номинация на премию Национальный бестселлер в 2008 г.

Есть ли среди Ваших знакомых писатели, чьи тексты отказываются издавать, хотя эти тексты вполне достойны быть изданными и прочтенными публикой? Если возможно, назовите, пожалуйста, примеры. Каковы причины отказов?

Я думаю, у большинства писателей, включая замечательных, есть тот или иной объем текстов, которые они не могут издать. Главная причина – экономическая цензура. У издательств есть четкое, хотя порой и ошибочное, представление о рентабельности форматов. Главное ошибочное представление – о нерентабельности малых жанров, сборников повестей и рассказов. Писателям с коротким дыханием – Пушкину и Чехову, Бунину и Куприну — издаваться сегодня было бы крайне трудно.

Есть ли в литературном произведении некая грань, за которую писателю, желающему добиться успеха (например, успеха, выраженного в признании читателями), заходить не следует? Может быть, это какие-то особые темы, которые широкой публике могут быть неприятны и неудобны? (Если да, то приведите, пожалуйста, примеры). Или, возможно, существует какая-либо особая интонация, которая может вызвать у читателя отторжение и из-за которой весь потенциально вполне успешный текст может быть «самоуничтожен»?

В модернистской (по сути романтической) традиции, которую современная элитарная литература никак не может преодолеть, грань неперехода предельно отдалена, сливается с горизонтом. Я сознательно культивирую классицистскую (в широком смысле) эстетику, посему ограничений здесь куда больше, чем вольностей. Но ограничений скорее стилевых и вкусовых: при деликатном обращении со словом возможны любые темы. А что касается литературы популярной, там, где читательская аудитория понимается как клиент, действует закон рынка: предлагать то, что покупают, потакать массовому вкусу и меняться вместе с ним.

Если такие темы и интонации, по Вашему мнению, существуют, то держите ли Вы в уме эти вещи, когда пишете? И насколько это вообще во власти писателя – осознанно управлять такими вещами?

Я думаю, что любая интонация и тема имеют своего потенциального читателя. Но маргинальная поэтика ограничивается маргинальной аудиторией. Если амбиции автора не знают границ, то эти границы должны присутствовать в его творческом сознании. Профессиональный автор обязан уметь контролировать себя, конечно. Во всяком случае, контролировать в процессе редактуры.

Что приносит писателю (и, в частности, лично Вам) наибольшее удовлетворение:

— или более всего Вас удовлетворяет метафизический и психологический факт самореализации – т.е. тот факт, что произведение написано и состоялось (благодаря чему Вы, например, получили ответы на вопросы, беспокоившие Вас в начале работы над текстом)? Достаточно ли для Вашего удовлетворения такого факта или Вы будете всеми силами стремиться донести свое произведение до публики, чтобы добиться первых двух пунктов?

На мой взгляд, масштаб авторской личности возрастает как раз от первого пункта к третьему в этой схеме. Но все три по-своему важны, конечно.

Что Вы думаете о писателях, которые активно себя раскручивают – как лично, так и через друзей и знакомых? Должен ли писатель заниматься этим не совсем писательским трудом?

Лично мне нарочитый самопиар кажется неприличным, но, в конечном счете, это больше говорит о человеческих, нежели творческих качествах автора. Гений и прагматик-карьерист – две вещи вполне совместные.

* * *

Далее: ответы Марты Кетро.

Также вскоре мы ознакомимся с ответами Ильи Стогова, Юрия Милославского, Виталия Амутных, Елены Колядиной, Александра Иличевского, Михаила Гиголашвили, Сергея Болмата, Игоря Яркевича, Романа Сенчина, Валерия Осинского, Александра Мильштейна и других.

* * *

Предыдущее:

— Новый Опрос. Вопросы к писателям
— Виктор Топоров и Елена Шубина. И ответы Олега Зайончковского
— О романе Валерия Осинского «Предатель», внезапно снятом с публикации в журнале «Москва»
— Точка бифуркации в литературном процессе («литературу смысла не пущать и уничтожать», – Лев Пирогов)
— Курьезный Левенталь
— ответы Валерия Былинского
— ответы Олега Павлова
— ответы Сергея Шаргунова
— ответы Андрея Иванова
— ответы Владимира Лорченкова
— Где литературные агенты
Более ранние части Хроники (Оглавление) — здесь.

* * *

КНИГИ ПРОЕКТА НЕУДОБНАЯ ЛИТЕРАТУРА:

ВАЛЕРИЙ ОСИНСКИЙ. «ПРЕДАТЕЛЬ»
ОЛЕГ СТУКАЛОВ «БЛЮЗ БРОДЯЧЕГО ПСА»
ОЛЕГ ДАВЫДОВ. «КУКУШКИНЫ ДЕТКИ»
СУЛАМИФЬ МЕНДЕЛЬСОН «ПОБЕГ»
ДИМА МИШЕНИН «МОТОБИОГРАФИЯ»
УШЛЫЙ ПАКОСТНИК. «ДРОМОМАНИЯ»
ПАВЕЛ ТЕРЕШКОВЕЦ. «ДЖАЗ НА ОБОЧИНЕ»

В воскресенье на 6-м Московском Международном Открытом Книжном Фестивале. Сидим мы с Виктором Леонидовичем Топоровым и Еленой Владимировной Колядиной, говорим о литературе и летней жаре, и тут подходит вдруг к нам незнакомая мне женщина. Среднего роста и среднего возраста. Белые волосы убраны в пучок. Лицо строгое, недовольное. Волевой прищур голубых глаз, искривленные уголки губ. И начинает она общаться с Виктором Топоровым – причем так, словно ни меня, ни Елены Колядиной не то чтоб нет рядом, но даже просто не существует в природе. Это меня очень заинтересовало.

— Я одного не понимаю, — спрашивает ее Виктор Леонидович, — зачем вы стали издавать Зайончковского?

— Как зачем? – с удивленным апломбом отвечает женщина (с такой интонацией, мол: «скажешь тоже!»)

— Ну он ведь писатель на самом деле так… посредственный…

— Нет, ну… я бы так не сказала!

— …

— А вы в АСТ работаете? – вмешиваюсь я.

— Да.

Даю ей свою визитную карточку. Она (все с тем же холодным прищуром) смотрит на визитку (где крупно написано «ПЕРЕМЕНЫ»), понимающе кивает и говорит: «А, понятно».

После этого женщина убрала визитку в сумочку, попрощалась с Топоровым и ушла.

— Кто это? – спросил я.

— Это Елена Данииловна Шубина, главный редактор отдела Современной русской прозы в издательстве АСТ, – ответил Виктор Топоров.

— Производит впечатление.

— Какое? – спросил Топоров.

— Тяжелое. Но хорошее, в смысле — сильное.

Впрочем, в этот раз у нас анкета писательская, поэтому ответов Елены Шубиной не будет. А будут ответы Олега Зайончковского, которого она издает и которого совсем не ценит Виктор Топоров. Но зато Зайончковского ценит, например, Лев Пирогов, да и многие другие читатели и критики его тоже ценят. В 2004 году роман Зайончковского «Сергеев и городок» чуть было не завоевал премии «Букер» «Нацбест». В 2005 году роман «Петрович» вошел в длинный список Букеровской премии. А в 2010 года роман в новеллах «Счастье возможно» попал в финал «Большой книги» (главный герой этой книги – писатель, которому все никак не везет, но он продолжает верить в «возможность счастья» и, в общем, все кончается хорошо).

Есть ли среди Ваших знакомых писатели, чьи тексты отказываются издавать, хотя эти тексты вполне достойны быть изданными и прочтенными публикой? Если возможно, назовите, пожалуйста, примеры. Каковы причины отказов?

Никто из знакомых мне прозаиков не жаловался на то, что его не печатают. В свет благополучно выходят даже такие тексты, которые с моей точки зрения вовсе не стоят того, чтобы «быть изданными и прочтенными публикой». Думаю, что на сегодняшний день возможности наших издательств значительно превосходят писательские возможности. (далее…)

Я позвонил Лёке Ж. с неожиданным для нее предложением.

— Лёка, пойдем на концерт поликомпозитора Арсения Трофим.

— Поликомпозитора? — переспросила Лека Ж. — А это что такое?

— Хм… Ну, видимо, это такой… многогранный композитор. Он и фортепианную музыку пишет, и электронную… В общем, всякую…

— Нет такого слова — «поликомпозитор»! — строго сказала Лёка Ж. после длительной паузы.

— Как это нет? — удивился я.

— А вот так. Есть понятие «полифонист». Крупнейшими полифонистами были, например, Бах, Гендель, Джон Тавернер, Джон Редфорд, Николае Людфорд… — блеснула познаниями Лёка Ж.

— Лёка! Ты-то откуда все это знаешь? Для тебя ведь даже Орф с Пахельбелем — просто набор букв. — Но тут до меня дошло: — Ты сейчас «Википедию», что ли, открыла?

— Ну, открыла, — нехотя созналась Лёка Ж. — Как любой уважающий себя культурный человек, я должна получить достоверную информацию о том явлении, с которым мне предстоит столкнуться.

— Достоверную — это вряд ли. Все-таки музыка это дело такое, эфемерное. Ее лучше один раз услышать, чем сто раз про нее прочитать. Иначе все равно ничего не поймешь. Я могу очень подробно описать тебе какую-нибудь кантату Шнитке, но если ты ни разу не слышала такого композитора, то тебе это не поможет… (далее…)

24 августа 1899 года родился Хорхе Луис Борхес

Жить долго нужно не только в России. Для художника в любой точке земного шара долгая жизнь обладает тем преимуществом, что позволяет все-таки дождаться признания. Случай это не самый распространенный. Куда больше гениев умерло молодыми и никому не известными, как Рембо или Кафка, чем познало славу в преклонном возрасте. К Хорхе Луису Борхесу, культовой фигуре и иконе постмодернизма, мировая слава пришла, когда ему было уже за 60. В 1961 г. Борхесу – напополам с Сэмюэлем Беккетом – дали престижную литературную премию Форментора. С этого момента начинается его всемирная слава: его переводят, печатают по всему миру, приглашают читать лекции в американские и европейские университеты. Он умрет спустя четверть века, увешанный, словно рождественская елка игрушками, разнообразными премиями, орденами, докторскими степенями. Не хватало только Нобелевской премии. «Я футурист», — говорил он. – «Каждый год жду присуждения Нобелевской». Футуристом он был всю жизнь. (далее…)

14 июня 1951 года родился кинорежиссер Александр Сокуров.

За рубежом Сокурова считают единственным котируемым российским кинорежиссером. Его ценят в Японии, Италии, Германии, Франции, Голландии, Греции. Многочисленные награды, от призов имени Робера Брессона и Витторио Де Сики до премий Ватикана и ООН, а также активное участие иностранных инвесторов в финансировании его картин — лишнее тому подтверждение. Имя Александра Сокурова это залог высококачественного российского кино мирового уровня. Так же, как имя Вима Вендерса в Германии, Тео Ангелопулоса в Греции, Ларса фон Триера в Дании, братьев Каурисмяки в Финляндии.

Поэтому фильмы Сокурова, пусть с разной степенью успешности, но все же идут в зарубежных кинотеатрах. В России же их прокат ограничивается по большому счету двумя городами, Москвой и Петербургом, и ретроспективными телепоказами. Российские прокатчики воспринимают неспешные, тихие картины этого странного режиссера как продукцию, способную заинтересовать лишь очень узкий круг интеллигенции. (далее…)

Новая книга проекта Неудобная литература. Роман Валерия Осинского «Предатель», который чуть было не вышел этой весной в толстом журнале «Москва», но в последний момент (возможно, по цензурным соображениям) был снят с публикации по указанию главного редактора. Почему это произошло? В чем специфика этого текста? Попробуем разобраться, не раскрывая при этом всех карт.

С одной стороны, роман Валерия Осинского «Предатель» — история современная. Настолько современная и актуальная, что недавний судебный процесс над обвиняемыми в убийстве адвоката Станислава Маркелова и журналистки Анастасии Бабуровой внезапно заставил меня задуматься: а не эти ли обвиняемые выведены в романе Осинского?

С другой стороны, внутри романа «Предатель» вложен другой роман. Действие которого происходит в библейские времена. И вот тут, в силу этой мифологической зацепки, происходит странная, почти мистическая штука, уже отразившаяся на судьбе «Предателя». Дело в том, что история, которая произошла с этим романом (история его «внезапной непубликации» в журнале «Москва», о которой чуть ниже еще будет сказано подробнее), эта история, как фигура фрактала, повторяет одну из сюжетных линий самого этого романа. Как такое возможно? Сейчас поясню. И прибегну для этого к помощи Томаса Манна.

В своей речи «Фрейд и будущее» Томас Манн выводит своего рода «формулу мифа». Миф – происходит всегда. И любой поступок, любой жест человека – это в той или иной степени воспроизведение того или иного мифа. «Испанский философ культуры Ортега-и-Гассет выражает это так: древний человек, прежде чем что-либо совершить, делает шаг назад, как тореадор, чтобы замахнуться для смертельного удара шпагой. Он ищет в прошлом образец, в который он влезет, как в водолазный колокол, чтобы так, одновременно защитившись и преобразившись, ринуться в теперешнюю проблему. Поэтому его жизнь есть некое оживление, некая постоянная архаизация… Но именно жизнь как оживление, воскрешение и есть жизнь в мифе».

Добавим, что не только древний человек так живет. Бессознательно такие штуки делает каждый из нас. И обвиняемые в убийстве Маркелова и Бабуровой, и наш прекрасный президент, и премьер, и разнообразные судьи, и вообще все люди… В том числе и главный редактор толстого журнала «Москва» Леонид Бородин.

«Жизнь, во всяком случае значительная жизнь, была, таким образом, в древности восстановлением мифа в плоти и крови; она с ним соотносилась и на него ссылалась; лишь мифом, лишь соотнесенностью с прошлым она подтверждала свою подлинность и значительность. Миф – это легитимизация жизни; лишь через него и в нем она обретает чувство собственного достоинства, находит свое оправдание и освящается. До самой смерти Клеопатра торжественно вела свою характерную роль – и можно ли жить, можно ли умереть значительней и достойней, чем празднуя миф? Подумайте также об Иисусе и его жизни, которой он жил, “чтобы сбылось слово Писания”. При таком отношении к жизни как к исполнению написанного нелегко отличить стилизации евангелистов от собственного самосознания Иисуса; но его слова на кресте в девятом часу, это “Элой, Элой! ламма савахфани?”, были, конечно, вопреки видимости взрывом отнюдь не отчаяния и разочарования, а, наоборот, высочайшего чувства мессианства. Ибо слова эти не “оригинальны”, это не спонтанный вопль. Ими начинается 21-й псалом, от начала до конца представляющий собой возвещение Мессии. Иисус цитировал, и цитата означала: “Да, это я!” Так цитировала и Клеопатра, когда она, чтобы умереть, приложила к груди змею, и опять цитата означала: “Это я!”…»

При чем здесь Томас Манн, Иисус Христос и миф? Тут надо повторить, что роман Осинского – многослойный. В том числе и в непосредственном смысле слова: это – двойной роман. Роман, вложенный в роман. Один роман относится ко временам библейским. Другой проецирует библейские события в наше время. Прием этот хорошо известен, и он может вызвать эффекты поистине магические (первый же пример, который приходит тут на ум, это, конечно же, «Мастер и Маргарита», текст, который зажил своей отдельной жизнью, текст, вокруг которого сложилась целая мифология, культ). В основе этого магического приема – осознанное заземление современного сюжета мифологическим.

«Цитирующая жизнь, жизнь в мифе есть род празднования; будучи претворением в явь, она становится праздничным действом, свершением предписанного, торжественной службой, обрядом, праздником. Разве смысл праздника не повторение как претворение в явь? Каждое Рождество снова родится на свет младенец Спаситель, которому суждено страдать, умереть и вознестись на небо. Праздник – это уничтожение времени, процесс, торжественное действие, разыгрывающееся по запечатленному прототипу; происходящее на празднике происходит не в первый раз, а церемониально и по образцу; оно становится явью и повторяется, как повторяются во времени и сами праздники и как фазы их и часы следуют друг за другом во времени в соответствии с первоначальным событием. В древности каждый праздник был, по сути, театральным действом, маскарадом, исполняемой священниками инсценировкой божественных историй, например истории жизни и страданий Осириса. У христианского средневековья были на то мистерии с Небом, Землей и ужасной Пастью ада – все это пышно воспроизводится в гётевском “Фаусте”; был масленичный фарс, был популярный мим».

Это снова была цитата из Томаса Манна. А теперь история романа «Предатель», как мне рассказал ее сам Валерий Осинский: «В течение полутора лет с редактором отдела прозы журнала «Москва» Татьяной Александровной Неретиной мы готовили рукопись к публикации. Адаптировали ее к формату журнала. (Притом, что наши взгляды с Неретиной по вопросам религии и политики не всегда совпадают; так же как они не всегда совпадают с точкой зрения других сотрудников журнала, но это не мешало нам находить общий язык.) В конце февраля начале марта началась непосредственная подготовка публикации рукописи в №№ 7 и 8 сего года. Рукопись для чтения затребовал главный редактор ж. «Москва» Леонид Иванович Бородин. В начале апреля он пригласил меня к себе. Мы беседовали около часа по онтологическим вопросам, затронутым в тексте. Расстались вполне доброжелательно. Бородин сказал, что будет читать дальше. В конце месяца редактор отдела прозы сообщила мне, что Бородин категорически отказался публиковать роман в журнале «Москва», сославшись на то, что с его точки зрения, я очеловечил Христа, заявил, что это «протестантская литература», она хороша на Западе, и «роман никогда не появится на страницах журнала». У него были еще какие-то идеологические нарекания. Но природа их мне не известна. Возможно, Бородин советовался с кем-то со стороны, ибо принимал решение самостоятельно (он главный редактор и последнее слово за ним), и никого в редакции об истинных мотивах (кроме того, что он озвучил) этого решения в известность не ставил. Реакция Бородина в своем роде напоминает ситуацию, которая описана в романе».

Что тут скажешь? Бородин просто попался на крючок. Поддался архе (т.е. смысловому и энергетическому потоку, см. подробнее об этом) одного из персонажей романа Валерия Осинского, был вовлечен в сценарий мифа, оживленного писателем настолько вдохновенно и точно, что поток этот неизбежно затягивает читателя и делает соучастником событий, описанных в романе. Бородин может и не хотел отказываться от такого текста, но бессознательное отдало сознанию четкий сигнал: не пускать. И его понесло: сила архетипа заставила редактора – невольно! – тоже воспроизвести этот сценарий, уже на новом витке. И отказаться от публикации отличного текста! А мы — решили его опубликовать, потому что это текст действительно достойный самого пристального внимания. Начало романа — здесь.

* * *

ДАЛЕЕ: Ответы Олега Зайончковского на вопросы писательской анкеты Неудоблита (в ролях: Виктор Топоров и Елена Шубина).

Предыдущее:

— Новый Опрос. Вопросы к писателям
— Точка бифуркации в литературном процессе («литературу смысла не пущать и уничтожать», – Лев Пирогов)
— Курьезный Левенталь
— ответы Валерия Былинского
— ответы Олега Павлова
— ответы Сергея Шаргунова
— ответы Андрея Иванова
— ответы Владимира Лорченкова
— Где литературные агенты
Более ранние части Хроники (Оглавление) — здесь.

* * *

КНИГИ ПРОЕКТА НЕУДОБНАЯ ЛИТЕРАТУРА:

ВАЛЕРИЙ ОСИНСКИЙ. «ПРЕДАТЕЛЬ»
ОЛЕГ СТУКАЛОВ «БЛЮЗ БРОДЯЧЕГО ПСА»
ОЛЕГ ДАВЫДОВ. «КУКУШКИНЫ ДЕТКИ»
СУЛАМИФЬ МЕНДЕЛЬСОН «ПОБЕГ»
ДИМА МИШЕНИН «МОТОБИОГРАФИЯ»
УШЛЫЙ ПАКОСТНИК. «ДРОМОМАНИЯ»
ПАВЕЛ ТЕРЕШКОВЕЦ. «ДЖАЗ НА ОБОЧИНЕ»

Рецензию Левенталя, о которой я уже говорил, предлагаю считать точкой бифуркации в том процессе, который по некоторым смежным причинам называется литературным. Во-первых, рецензия эта окончательно прояснила некоторые схемы, образующие этот самый процесс (сам по себе никому, конечно же, не интересный, но зато если взглянуть на него шире — как на некую уменьшенную модель того, что вообще происходит в российской культуре и в российском обществе, то получается очень дурацкая и неэстетичная картина). Собственно, о схемах этих (комплексах, движущих деятельностью многих наших уважаемых литературных критиков) я подробнее уже рассказал, разбирая левенталевский опус. Но дальше возникает «во-вторых».

Во-вторых: благодаря прояснению означенных схем мы ясно увидели, почему никакая другая модель в лит.процессе не работает. Да потому что земля наша — велика и обильна, но порядка в ней нет.

Лев Пирогов сначала написал два открытых письма (одно Левенталю и другое — Виктору Топорову), а потом совершил самоубийственное признание: «не люблю литературу». Прекрасно. Тем самым Лев рвет с литературным процессом (как, впрочем, и я, показывая в Хронике Неудобной литературы всю подноготную этого процесса).

Уважаемый поклонник Астафьева и Аркадия Гайдара, Лев Васильевич Пирогов, отвечая на упреки комментаторов в некоторой пошлости отдельных пассажей Былинского, пишет:

Я сейчас читаю рассказ, в котором среди прочего идет речь о маленьком мальчике, оставшемся сиротой. И давлюсь комками в горле. Я его уже второй раз читаю и второй раз давлюсь. Перед этим читал роман, там был безнадёжно больной младенец — и тоже давился! И мне эти произведения очень нравятся. И мне не то чтобы похер, — я не различаю, как они там написаны. Как совершенно верно заметила Колядина, мужчине должно быть похер, какого размера задница у любимой женщины. Или что там. Околососковые кружки.

Я читаю сквозь это. Для меня литература не имеет значения. Я, как, надеюсь и все люди, не считая кучки экзотических некрофилов, не люблю литературу. Что там с ней, мне всё равно. Мне интересно лишь то, что эта литература делает: успокаивает, развлекает, будоражит, искушает, совращает, возбуждает, лечит, калечит. Но — это делает не она. Не литература. Не окно показывает вид за окном. А кто? Не знаю. Можете сказать «я сам себе его показываю». Можете — как-то иначе.

Всё очень просто. Есть, условно, Система и Антисистема. Люди Антисистемы навязывают такую точку зрения: до пизды, к чему, зачем, о чём будет литература, лишь в ней было «литературное вещество», лишь бы она возбуждала чей-нибудь эстетический нерв. И, чем ниочёмистей она будет, тем больше в ней простора для «литературного вещества». Оно, мол, задыхается там, где начинаются нравомучения и прочая «социалка».

Почему они это делают? Потому, что как только станет не до пизды, и люди станут придавать значению тому, что там в этой литературе внутри, понадобится СМЫСЛ. А смыслы для людей Антисистемы крайне нежелательны. Все смыслы — это «трюизмы». И все сводятся к одному: «Вас, вонючих говнюков, нет».

И вонючие говнюки будут лезть из дресён, чтобы всеми средствами, повсеместно, литературу смысла не пущать и уничтожать. В крайнем случае, закидывать своими какашками. Какашки-то есть, вот они!

Разумеется, мы видим в этом посте прямое влияние проекта Неудобная литература.

О том, что иные произведения, которые внешне выглядят как литературные, лучше не оценивать с литературной точки зрения, я уже предупреждал: например, тут. Повторюсь: издательствам (да и читателям) не слишком удобно издавать (и читать) тексты, в которых живое и стихийное проявилось настолько, что ставит эти тексты как бы над литературой, тем самым нарушая привычное течение жизни..

И вот, наконец-то, после нескольких упреков в неэстетичности и банальности «Адаптации», поклонник Астафьева и Гайдара Лев Пирогов прозрел: «литературу смысла хотят не пущать и уничтожать». Емко. Я не сумел всем своим проектом более четко выразить эту простую мысль, а литературному критику Пирогову удалось. Тут я только добавил бы: не столько литературу смысла, сколько литературу, которая своим смыслом сильно угрожает комфортной картине мира участников «удобного литературного процесса». Они ведь боятся («подсознательно, глубоко подсознательно») поколебаться в комфортной картине мира. Но об этом я уже не один раз писал в Хронике Неудобной литературы. И я рад, что меня внимательно читает московский критик Лев Пирогов (хотя его картина мира тоже, насколько я понимаю, трещит по швам от некоторых книг и высказываний Неудобной литературы).

* * *

Предыдущее:

— Курьезный Левенталь
— ответы Валерия Былинского
— ответы Олега Павлова
— ответы Сергея Шаргунова
— ответы Андрея Иванова
— ответы Владимира Лорченкова
— Где литературные агенты
Более ранние части Хроники (Оглавление) — здесь.

* * *

КНИГИ ПРОЕКТА НЕУДОБНАЯ ЛИТЕРАТУРА:

ВАЛЕРИЙ ОСИНСКИЙ. «ПРЕДАТЕЛЬ»
ОЛЕГ СТУКАЛОВ «БЛЮЗ БРОДЯЧЕГО ПСА»
ОЛЕГ ДАВЫДОВ. «КУКУШКИНЫ ДЕТКИ»
СУЛАМИФЬ МЕНДЕЛЬСОН «ПОБЕГ»
ДИМА МИШЕНИН «МОТОБИОГРАФИЯ»
УШЛЫЙ ПАКОСТНИК. «ДРОМОМАНИЯ»
ПАВЕЛ ТЕРЕШКОВЕЦ. «ДЖАЗ НА ОБОЧИНЕ»

О романе Валерия Былинского «Адаптация» на Переменах было уже много всего. Если вы еще не читали предыдущий выпуск Неудобной литературы, как раз связанный непосредственно с «Адаптацией» и посвященный Вадиму Левенталю, то прочитайте его, вот он (там, в частности, идет речь о том, почему литературные критики предпочитают Прилепина и Елизарова Валерию Былинскому).

Есть ли среди Ваших знакомых писатели, чьи тексты отказываются издавать, хотя эти тексты вполне достойны быть изданными и прочтенными публикой? Если возможно, назовите, пожалуйста, примеры. Каковы причины отказов?

Таким моим знакомым писателем был Фарид Нагим, книгу «Танжер» которого долго отказывались издавать (а часто и просто читать) издательства и журналы. Через несколько лет после написания этот роман все же вышел книгой. Я думаю, что при определенном упорстве автора – и если он убежден, что в его произведении есть что-то стоящее – рано или поздно броня издательств проламывается. Можно, по крайней мере, начать с издания книги за свой счет, как это делал Хэмингуэй в Париже (он даже сам печатал на издательском станке свой первый сборник рассказов). Многое зависит от личности автора. Джек Лондон однажды подрался с редактором журнала, который не хотел ему платить, и получил свои деньги. Писателю необходимо иметь побольше знакомств в литературной среде: это сильно повышает шансы встретить профессионалов, которые поймут тебя и то, что ты пишешь, и возможно, помогут напечататься. (далее…)

Сегодня появилась еще одна рецензия на роман Валерия Былинского «Адаптация». Написал ее Вадим Левенталь, и сделал он это, судя по некоторым оговоркам, сам того особо не желая. Нехотя. Зачем же написал? Отвечает он на этот вопрос так: «Поскольку восхваляющих «Адаптацию» рецензий вышло уже несколько, а всем остальным читать этот 600-страничный том в лом, нужно наконец рассказать всем правду об этой книге».

То есть Вадим и рад бы, по известной литературоведческой традиции, «замолчать» роман и не писать о нем ничего (я уже говорил, что так оно принято в литературной среде – когда на горизонте появляется книжка, которая среде этой по тем или иным причинам неудобна, о ней стараются не писать и не говорить). Рад бы не обратить внимания на «Адаптацию» Вадим. Как не обращают внимания многие литературные критики (насколько я знаю, среди написавших про «Адаптацию», до сих пор нет, кроме Льва Пирогова, ни одного известного лит.критика, – все они молчат, потому что хотят «Адаптацию» не заметить, как «не замечают» они, например, книг проекта Неудобная литература, вообще про критиков и их роль я уже писал). Рад, но… волна накатила, читатели читают, в СМИ (не лит.критики, а другие какие-то московские писаки) пишут об этой книге. И вот уже профессиональные критики больше не могут молчать! Иначе читатели (их читатели) будут иметь к ним неудобные вопросы…

Но сперва пару слов о том, кто такой Вадим Левенталь.

Вадим Левенталь (слева) на вручении литературной премии «Национальный бестселлер 2011»

Знакомлю: молодой, приятный и чрезвычайно интеллигентный литературный менеджер из Санкт-Петербурга. Ответственный редактор издательства «Лимбус-пресс», создатель нашумевшего в прошлом году проекта «Литературная матрица», председатель фонда премии «Национальный бестселлер». То есть типичный представитель современного литературного процесса. Активно делающий на этом поприще карьеру. Но поскольку он еще молод, молчать у него в такой ситуации (когда как бы уже читатели введены в заблуждение и почти уже начали задавать критикам «неудобные вопросы») не получается. Не сдержался Вадим и решил восстановить справедливость.

И вот он пишет заметку об «Адаптации». И первым делом почему-то касается известной (выдуманной петербуржцами) легенды о мифическом противостоянии между Петербургом и Москвой. И тут же — вдруг — пересказывает историю с «Нацбестом» (о которой я тут уже писал).

Цитата: «Когда же ни один из членов жюри не проголосовал за «Адаптацию» ни баллом, Пирогов написал у себя в журнале, что некий влиятельный московский деятель (деятельница?) обзванивал всех членов большого жюри, требуя ни в коем случае за «Адаптацию» не голосовать. Что ж, если у вас паранойя, это еще не значит, что за вами никто не следит, и если и впрямь был в Москве такой деятель, то это значит, что в Москве есть как минимум один человек со здравым смыслом и хорошим вкусом».

Что, по сути, тут сказано? Расшифровываю на всякий случай: этой фразой Вадим признает, что да, все правильно, так и нужно было поступить единственному здравомыслящему москвичу с хорошим вкусом: надавить своим авторитетом на членов жюри, зависимых от него. Очевидно еще, что члены жюри (конечно же, «лишенные вкуса и соображения москвичи») непременно бы проголосовали за «Адаптацию», не найдись на них такой своевременной и справедливой управы… ОК, понятно, смотрим дальше. (далее…)