Начало дневника Юрия Олеши — ЗДЕСЬ. Предыдущее — ЗДЕСЬ.

Позавчера во время репетиции моей пьесы «Три толстяка» во МХАТ-1 сломалась конструкция и три актера, изображавшие толстяков, — Ливанов, Кедров, Орлов — упали с четырехаршинной высоты. У всех ушибы. У Ливанова легкое сотрясение мозга. У Орлова (туберкулезного, целый год лечившегося в Крыму) началось кровохаркание. У Кедрова какое-то повреждение в плече, еще не могут определить.

Три артиста, получающих мизерное жалованье, трое хороших, фанатически преданных делу, исполнительных и честных людей страшно пострадали, учась играть выдуманные мною роли. Я умственно огорчен, сочувствую, жалею. В душе — холод. Подлый эгоизм. Это только во мне он? Или все такие же? Если только во мне — значит, я чудовище и мне надо замкнуться, и молчать, и таить, — если такие все, то как же жить? Как относиться к человечеству? Значит, хорошо только то, что хорошо мне? Такие вопросы задает себе человек, живущий в эпоху пересоздания человеческой морали. Новая мораль должна создаваться! Какие заготовки есть у нас для шитья этой новой морали? (Закрадывается мысль: никакого не произошло изменения в человеке. Найти нового человека! Где он? Вот тот-то мужик в европейском платье, который брился вчера вместе со мной. Боюсь, что внутри его то же, что было, скажем, в Тушине толстовском.)

Кончаю. Ночь. Спать. Иногда я вижу такие сны, после которых следовало бы умереть: трудность их физиологическая, ах, — думаешь, просыпаясь, — ну разве может жить долго человек, если ему снятся такие сны, — а вот живу! Работает во сне сознание. И вдруг видишь непередаваемый сон, который нельзя себе представить созданным в результате жизненной работы сознания. Откуда приходят эти сны? Будь они прокляты.

Скучный дневник, самокопание, гамлетизм — не хочу быть интеллигентом.

Происходит странная вещь: массы консервативны в своих художественных вкусах. Казалось бы, массы должны тяготеть к так называемому левому искусству, — в действительности требования их простираются не дальше «передвижничества». Может быть, потому, что так называемое левое искусство является порождением упадочности дореволюционной интеллигенции? А между тем в «передвижническом искусстве» таится яд застывания, успокоенности, оппортунизма.

Я хочу написать пьесу, в которой было бы изображено современное общество: ряд современных типов, та среда, которая перестала быть буржуазией и еще продолжает ощущать себя влиятельным слоем.

Когда ныне говорят «общественность», то под этим словом разумеют профсоюзы, газеты, пролетарские организации — словом, разумеют — пролетариат, правящий класс, потому что иная общественность в пролетарском государстве влиятельной быть не может. Между тем помимо вышеуказанной общественности параллельно, рядом существует общественность, с которой не считаются, но которая слагается из мнений и взглядов того огромного количества людей, которые, не имея права голоса в управлении и регулировании общей необходимости, продолжают участвовать в жизни страны тем, что работают в государственных предприятиях, на строительстве, всюду. Эта общественность никем не регулируется, она живет по каким-то внутренним законам, возникающим помимо профсоюзов, газет и т.п., и видоизменяется, и дышит чуть ли не в зависимости от устойчивости цен на свободном рынке, — без внутреннего сговора она покоится на пружинах, очень могучих и всеми ощущаемых, и эти пружины приходят в действие сами по себе, хотя никто не стоит у рычага, чтобы нажимать его, — даже неизвестно, где и в чем заключен рычаг. Эта вторая общественность, это второе мнение, существующее в советском государстве, и является материалом, на котором хотел бы я построить свою пьесу.

Темой одного из героев этой пьесы должно быть следующее положение:

«Нельзя строить государство, одновременно разрушая общество».

Это герой — вычищенный при чистке учреждения, в котором он служил.

Другой герой — вернее, героиня — мечтает о Европе, о заветном крае, где можно проделать «прыжок от пишущей машинки в звезды ревю», где можно стать знаменитой и богатой в один день.

Третий герой ненавидит себя за свою интеллигентность, за «гамлетизм», за раздвоенность.

Четвертый хочет вступить в партию для карьеры, для утирания кому-то носа — для удовлетворения тщеславия. Пятый ощущает конец жизни, стареет, разрушается в тридцать лет, чувствует отсутствие жизненной воли, определяя себя нищим, лишенным всех внутренних и материальных богатств.

Целая серия характеров, вернее носителей мнений, представляется мне возможной для воплощения в персонажах современной советско-человеческой комедии.

Фон — строительство социализма в одной стране. Конфликт — двойное существование, жизнь собственного Я, кулаческая сущность этой жизни — и необходимость строить социализм, долженствующий раскулачить всякую собственническую сущность.

Вот о чем хочу я написать. Писать я буду в реалистической манере — бытовую пьесу!

Однажды показалась мне литература чрезвычайно легким хлебом. Я понял, что быть литератором — стыдно, потому что легко; я увидел позор в том, что столько внимания уделяется у нас писательскому труду.

Итак, значит: в тридцатые годы двадцатого века некоторые писатели стали задумываться над сущностью своей деятельности в том смысле, что деятельность эта бесполезна и паразитирующа.

Вот эта фраза уже есть чистое сочинительство, и то, что я сейчас собираюсь написать, могло бы отлично без этой фразы обойтись.

Все дело в разбеге руки. Нельзя удержать руку, и затем возникает то, что называют ритмом.

Рассказ начинается так:

«Командарм умер в среду».

Это будет солидный рассказ, вполне почтенных особенностей, рассказ для любого ежемесячника.

Командарм умер в среду. Его молодое тело, ставшее тяжелым и неподвижным, положили в желтый полированный ящик… ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ

Начало дневника Юрия Олеши — ЗДЕСЬ. Предыдущее — ЗДЕСЬ.

5 мая

Вместо того чтобы начать писать роман, я начал писать дневник. Читатель увлекается мемуарной литературой. Скажу о себе, что и мне гораздо приятней читать мемуары, нежели беллетристику. (Последнюю ненавижу.) Зачем выдумывать, «сочинять»? Нужно честно, день за днем записывать истинное содержание прожитого без мудрствований, а кому удастся — с мудрствованиями. Пусть пишут дневники все: служащие, рабочие, писатели, малограмотные, мужчины, женщины, дети — вот клад для будущего! Мы, живущие в эпоху основоположения нового человеческого общества, должны оставить множество свидетельств. У нас есть кино! Как было бы замечательно, если бы имелись кинохроники Великой Французской революции… Есть, между прочим, дагерротипы времен Парижской коммуны. Я видел дагерротип, изображающий Гоголя среди друзей в Риме. Фотография Гоголя! Считаю необходимым бросить беллетристику, да здравствует мемуарная литература! Гниет беллетристика! Как пекут романы! Как противно стало читать эти романы! Неделя проходит со дня объявления очередной кампании, и будьте любезны — появляется серия рассказов с сюжетом, с героем, с типами — с чем угодно: колхозное строительство, чистка, строительство нового города. Необходимо, мол, литературе отражать современность… Но современна ли такая форма отражательства. Рассказ? Поэма? Роман? Другое представляется мне более полезным и ценным: ничего нельзя синтезировать в течение недели, это антинаучно, а смысл искусства — в синтезе… Следовательно, не лучше ли (и не интересней ли) — вместо того, чтобы писать о том, как чистился вымышленный герой, сохранить записи любого из тех, кто подвергался чистке. (далее…)

Начало дневника Юрия Олеши — ЗДЕСЬ. Предыдущее — ЗДЕСЬ.

1 мая

Однажды в Москве слушал по радио пересказ «Девкали-она и Пирры» из «Метаморфоз» Овидия. Как известно, в этом мифе Юпитер и Вулкан попадают, бродя по земле, в бурю и прячутся в хижине двух старых людей — мужа и жены, — проживших долгую и счастливую жизнь. Юпитер и Вулкан перед тем спорили о том, что смертные не умеют любить и быть верными. И тут, в хижине, они видят именно такую чету, существование которой на земле казалось двум богам невозможным. Юпитер собирается вознаградить Дев-калиона и Пирру за их вечную любовь…

Пока шло представление по радио, я про себя воображал, чем же именно наградит Юпитер этих стариков. Я ничего не мог придумать, и вдруг раздалась такая прекрасная, такая точная в художественном смысле награда: Юпитер вернул Дев-калиону и Пирре молодость. Вот как решает композиционные задачи народ.

Утром приказ Сталина. Впервые за время войны лестно одобрены союзники. Верховный главнокомандующий так и говорит: «впервые за время войны…» Еще нужны, по его словам, два-три удара, равных сталинградскому, чтобы катастрофа германской армии стала фактом. Очевидно, еще год войны…

Празднование 1 Мая нарядно, просто. Прошли туркменки большой группой в национальных одеждах, с флагами. Видел также издали удаляющихся старых всадников, ехавших редко один за другим, несколько вразброд, как видно, возвращавшихся после парада. Об этих всадниках на ахалтекинских конях все говорят, что они были на параде замечательны. (далее…)

Начало дневника Юрия Олеши — ЗДЕСЬ. Предыдущее — ЗДЕСЬ.

19 апреля

Читал «Бесы», случайно попавший в руки второй том. Я этого «великого» писателя не люблю. Никто, как он, не навязывает читателю своего характера. Я не вижу унижения там, где он его видит. А он хочет, чтобы я разделял с ним его взгляд на унижение. Он предлагает мне оттенки, а мне даже и основной фон не понятен, чужд, не важен. Это меня раздражает, настраивает против. Он все-таки маньяк.

Интересно в отношении мебели у Достоевского. Сейчас вспоминаю три случая: комната Сони Мармеладовой не имела углов, одна стена; второе — Раскольников жил в комнате, более похожей на шкаф, нежели на комнату; третье — Кириллов перед самоубийством стоит в углу за шкафом (и на это описание, очень старательное и рельефное, отведено много места). Это внимание Достоевского к комнате, углам, мебели — именно к шкафу — мне почему-то неприятно знакомо и будит во мне тоже какую-то манию. Безусловно, здесь кроются начатки сумасшествия — в этом внимании к стене, углу, шкафу.

20 апреля

Вчера поздно вечером стук в дверь. Уборщица сообщает, что меня зовет к себе директорша. Эта директорша — маленькая туркменка, симпатичная, шепелявит по-детски, как они все. Ходит в красной шапке, в синей жакетке и в красной юбке, похожа на игральную карту. Да, на валета… Не пошел к ней, страшно. О чем говорить? Денег нет, платить надо, она права во всем. Оправдываться? Словом, не пошел. Второй стук. Кто стучит, не вижу, опять — слышу по голосу — та же посланная. Вероятно, это одна из тех страшных коротышек, которые ползают здесь по коридорам, считается, что убирают, — наглые, грубые, полуидиотки, ненавидящие жильцов. Я сказал, что болен и приду завтра утром. Через две минуты в дверях звук, на который я сперва не обратил внимания. В комнате было очень хорошо, горела лампа, а в окне светилась лунная ночь с несколькими звездами, неповторимо исчезающая апрельская лунная ночь, внушавшая душе спокойствие, здоровье и ощущение драгоценности мира. Я не обратил внимания на резкий звук в дверях. Потом понял, что это коротышка подкралась и вырвала из скважины ключ. Так оно и оказалось. Ключ отнимается у жильцов, которые не платят за номер. В чем смысл этой процедуры, мне не совсем понятно.

Утром смотрю в зеркало и поражаюсь старости. Как странно! Всю жизнь неодолимо держится уверенность в том, что она еще будет в тех формах, которые уже давно прошли и, конечно, не повторятся. Кажется, что я еще буду не седой и такой, как был лет десять назад. Между тем этого не будет. Однако сознание с совершенной легкостью не то что допускает эту возможность, а прямо-таки шутливо воображает себе эти приятные картины, в которых видишь себя и темноволосым, и элегантным, и примеривающим одежду, которую носят только молодые… Откуда же эта уверенность, этот оптимизм? И чем он питается? Ведь ничто не возникает, если нет физиологической основы, ни одна мысль не может родиться, так сказать, чисто душевно, она обязательно — в этом я твердо убежден — рождается из физической ячейки. Каким же образом рождается эта вера в возврат или, во всяком случае, в задержку молодости? Значит, есть в организме физические ячейки, которые могли бы задерживать развитие старости и сам приход гибели. Иначе не рождался бы этот оптимизм.

Из зеркала смотрит на меня некто — похожий на Ибсена, коротколицый, с челом, окруженным высоко стоящими седыми волосами, довольно злой, с презрительными, поблескивающими глазами педагога, который мог бы держать в руках линейку. Что же общего имеет это отражение в зеркале гостиничного шкафа в Ашхабаде с тем мальчиком в разноцветной одежде футболиста, который стоял в комнате папы и мамы в твердых белых башмаках, отражаясь белым столбом в паркете?

Когда-нибудь я обязательно напишу рассказ о том времени — о самой большой тревоге, которую я пережил в своей жизни.

Неужели пойдет дождь? Вот в.нем было содержание этой тревоги.

Неужели пойдет дождь и испортится спортивный праздник, уже ставший, благодаря мечтам и сновидениям, чем-то огромным, пронизанным любовью, сладострастием. Неужели пойдет t дождь? Это серое утро, набрякшее от готового пролиться дождя, как бы в раме зеленых, готовых лопнуть почек, стоит передо мной до сих пор во всей своей нежности и тревоге. Серое утро одесской весны на футбольном поле, расчерченном белыми полосами, которые в минуту может смыть дождь…

Здесь я преклоняю колени перед тенью Джойса, написавшего рассказ о мальчике и испорченном празднике. Может быть, один из лучших рассказов литературы, называющийся «Аравия».

Внес за гостиницу 460 рублей. Туркменка-директорша очень хорошая. Я говорю: «Я не жулик». Она говорит: «Я тоже хорошая женщина».

В них что-то есть очень милое, в туркменах. А я вообще имел очень туманное представление о их существовании. Никогда не забуду момента, когда, сойдя с теплохода «Дагестан» и очутившись по ту сторону Каспийского моря, в первые дни движения русских людей на Восток, я увидел сквозь пароходы и строения пристани желтое пространство и движущуюся по нему фигуру в красных одеждах. Я не дал себе отчета в том, что передо мной пустыня. Фигура в развевающихся красных одеждах шла как бы над горизонтом, царственно и волшебно. Я не знал, что это туркменская женщина. Видение желтого пространства и красной фигуры поразило меня, и мне показалось, что вокруг стало тихо и все, кто стоял рядом со мной, смотрят в таком же очаровании, как и я.

«Где мы?» — спросил я, не оглядываясь, вполголоса, уверенный, что мой вопрос услышат и ответят на него.

«Туркмения», — ответил кто-то.

Хочется сказать, что дневник — это все-таки литература, все-таки стараешься писать получше, как будто боишься, что кто-то, случайно прочтя эти страницы, подумает, что это написано плохо, — примерно так, как эта фраза.

Еще нужно вернуться к Ибсену в зеркале и мальчику на паркете.

Что же писал Стендаль? Дневник? Записывал просто мысли? Статьи? Странный Стендаль, такой реальный и близкий, такой современный и вместе с тем человек, видевший Наполеона и проделавший с ним поход в Москву. Он был влюблен в Наполеона. Поймем, что это значит, если иметь в виду ум Стендаля. Кто же был Наполеон? Стендаль оставил описание наружности Наполеона, написанное в абсолютно реальной манере, без всякого романтизма. Я прочел его только один раз, спеша и волнуясь, по многу раз перечитывая строчки и ничего не запоминая. Помню только описание широкого лба.

Это все же не дневник — то, что я пишу. Просто фиксация мыслей, следующих не по творческой и гармонической связи, а, скорее, по тому способу, который в психиатрии называется скачкой идей. Так я могу писать целый день. Вероятно, для чтения это тягостно, и если есть крупинки, то они размалываются и пропадают.

Ничего, я научусь писать дневник!

* * *

Главное: необразованность. А великие смущают. Толстой сказал, что вряд ли ум и образованность совместимы. Тот ум, поэтический, мудрость, — китайский ум.

Поэты – китайцы. Китай – вечность, неподвижность.

* * *

Я не хочу быть писателем. Быть человеком искусства, художником – большое несчастье. Это проклятье, и ни богатство, ни слава, ни удовлетворение не искупают беспокойства, оторванности от обыкновенных людей и постоянной устремленности в себя, которая обязательно приводит к мысли о смерти, к страху смерти и желанию поскорей избавиться от этого страха, — т.е. к пуле в лоб.

* * *

Ветер войны дует нам в лицо.

Это был разговор в гостинице, простой разговор в ожидании чаепития.

— Ты знаешь, будет война.

И я смеюсь.

И потом разговор о таинственных изобретениях.

А вечером таял снег, пахло, как в марте, вечером я стоял над Невой, положив ладони на чугун ограды. Я ощущал две холодные чугунные ладони.
Вдали чернел купол. Он делал громадную пустоту. Это был мир, масштаб мира, пустое звонкое поле столкновений.

Ветер шевелил волосы на обнаженной голове. Я испытывал очень чистую гордость. И я подумал вдруг, что в этой наступающей войне я хотел бы быть убитым.

* * *

Багрицкий шел не оглядываясь.

— Ну, хоть оглянитесь, мой друг. Ну, хоть оглянитесь! Багрицкий оглянулся и помахал профессору рукой.

— Простите меня! — кричал профессор. — Я верю вам! Верю! Хоть и трудно поверить, но верю! Трудно поверить, трудно! Непревзойденный Данте…

Багрицкий, не дослушав, повернулся и пошел дальше. Все дальше и дальше. Все дальше и дальше. ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ

«Алиса в стране Чудес», илл.: А. Кошкин.

Скучна жизнь без цветов! Одна серость и слякоть вокруг. Настолько постоянно, что просто тошнит. Тошнит так, словно когда-то я был окружен цветами, жил в них, вдыхая чудные, и не очень, ароматы, вникая в волшебство, которое было столь обыденным, которому словно не было бы и конца никогда. Как маленький дикарь на бесконечной поляне.

Да что я, врать себе сам буду? Не было никогда этого, и вряд ли будет, хотя есть ботанические сады, есть домашние цветы и тому подобная чертовщина. И я мог бы пойти навстречу этому на самом деле, но это ниже моего достоинства, ибо мне просто смешно от этого всего безобразия.

«Эй, погоди-ка!» — возразите вы. — «Ведь ты так восторгаешься цветами, тебе так не хватает этих чудных, и не очень, ароматов, так какого черта ты смеешься над ботаническими садами?»

А я вам отвечу – фальшивка всё это! Все эти сады, все эти искусственные опыления и ежедневные поливания из лейки. Я хочу цветов настоящих, естественных и независимых от участия человека. Все эти искусственные опыления напоминают мне детей из пробирки, а вы все отлично знаете, как я к этому отношусь.

Человек перечеркивает все естественное, играя роль божка на Земле, хочет всё делать САМ, признавая, однако, с этим свою второстепенность, называя свои создания «искусственно выращенными» и «искусственно выявленными».

Ботанические сады неестественны по природе своей, ибо происхождение у них человеческое. Я скорее отрублю себе руку, чем займусь искусственным опылением цветов – растений. Пусть этим занимаются жуки и пчелы. Почему их нет в ботанических садах?! Ведь у них это получается гораздо лучше!

Люди, сволочи, уберите свои руки прочь от природы. Ботаник для цветов – это как Адольф Гитлер для евреев.

Начало дневника Юрия Олеши — ЗДЕСЬ. Предыдущее — ЗДЕСЬ.

17 марта, Ленинград

Вчера был удар по мне. Выступал в зале Филармонии с писателями. По-моему, успеха не имел. Правда, выступал в начале, третьим номером и после прозаика — обычно следует между двумя прозаиками вставлять поэта.

Успех-то, конечно, был, и порядочный, но могло бы быть лучше. Я читал сцену из пьесы — первую, наиболее разговорную. Однако слушалась хорошо. Успокаиваю себя, таким образом, ссылками на объективные причины: дескать, после прозаика, дескать, сцена разговорная и т.д. Не в том дело. (далее…)

Когда я писал материалы про Бьорк и про Бритни и ее «ошибочную коронацию», я, разумеется, подумал о том, кто же, собственно, сменил Майкла Джексона и Фредди Меркьюри на высоком престоле Короля Попа. Я упомянул там, что Бритни вроде как хотела сотрудничать с Томом Йорком. А Том Йорк — сотрудничал в итоге не с ней, а с настоящей поп-королевой — Бьорк. Что ж, вот вам еще одно доказательство того, что Йорк и никто иной — Король Попа: новый клип Radiohead с нового альбома «The King of Limbs». Альбом уже на днях будет, насколько я понимаю, бесплатно доступен в сети.

Утром, сквозь сон, включив радио и просыпаясь, обнаружил подозрительное сходство между стихами Федора Чистякова «Песня о настоящем индейце» и Мандельштама «Отравлен хлеб и воздух выпит»…

Сравните:

Ну, а если наш индеец вдруг немного загрустит,
Он достанет папиросу и покурит, посидит.
Посидит, подумает, что-нибудь придумает,
Ну, а если грустно станет, так он песню запоет.

…

А под вечер все индейцы соберутся у стола,
Заколотят трубку мира — прояснится голова.
И про прерии простор поведут свой разговор:
«Где ж вы, кони, наши кони, что несут во весь опор?»

и

Под звездным небом бедуины,
Закрыв глаза и на коне,
Слагают вольные былины
О смутно пережитом дне.
Немного нужно для наитий:
Кто потерял в песке колчан,
Кто выменял коня, — событий
Рассеивается туман.
И, если подлинно поется
И полной грудью, наконец,
Все исчезает — остается
Пространство, звезды и певец!

Недавний выплеск в Блоге Перемен был услышан где-то там… то ли в Чехии, то ли среди интернет-шутников. Легализованы наркотики в Чехии. В ограниченных количествах, но носить и употреблять можно и героин, и экстази, ну и траву само собой… Об этом пока сообщили некоторые новостные сайты. А также и серьезные аналитические издания (что дает уже нешуточные основания полагать, будто все это чистая правда). Например, на «Look at me» (новость который день уже висит там на самом видном месте на главной странице) пишут: «…с 1 января 2011 года в этой стране вступает в силу закон о легализации наркотических веществ. Согласно решению правительства страны, со следующего года в Чехии будет разрешено иметь при себе до 15 граммов марихуаны, до четырех таблеток экстази, двух граммов амфетамина, полутора граммов героина, и одного грамма кокаина». Я посмотрел — в чешском интернете эта информация как-то подозрительно не муссируется. Есть что-то в паре англоязычных изданий про Чехию, но смущает дата… там написано «с 1 января 2010 года». А в рунете активно обсуждают именно легализацию с 1 января 2011 года… В английской Википедии сказано, что в Чехии действует с 1 января текущего года закон, в соответствии с которым человека не посадят в кутузку, обнаружив у него указанное количество материалов, но их — отнимут у него. А это уже не совсем легалайз… И совсем не то, о чем вдруг стали трубить некоторые отечественные СМИ сейчас (к тому же — про 1 января 11 года).

Интернет это ведь такая штука, где мистификацию запустить (а особенно на такую живую тему) можно с одного-двух кликов мыши — и пошло-поехало…

Очевидно, это сознательно спровоцированный кем-то в рунете медиавирус, целевой вброс (если так, то с какой целью активирован этот вирус? Прощупать общественное мнение? кому это может быть нужно? для чего?). Или всё же это просто чья-то дурацкая ошибка, подхваченная невнимательными блоггерами и журналистами?… Но случаются ли такие ошибки на пустом месте?

Вы как думаете, что это?

Мне кажется, я абсолютно не представляю себе жуткое пространство отечественной поэзии, в которое я желаю войти, распахнув свою душу. Надо честно признать, что наша, россиянская поэзия, это уже не искусство уединения со всеми, а сплошная интеллектуальная и духовная проституция на заплесневелой панели толстых журналов.

Пока ехала с работы на краснорылом трамвае, набросала это  стихотворение:

дождит
нет целую вечность солнца над крышами
и запотелые окна
целуют расцелованных тоской

какая осень странная в округе
прежде навсегда нестало лета
после навечно забудется зима
а вдруг
эта осень и есть врата райские
для тех которые исчезнут навсегда
а небо не!брито
а небо в похмелье
небо — дождит

дин-кап-дин-кап
наверное
и в подобном звучании дождя есть
огромное важное ускользающее
от меня сегодня
а впрочем то же было и вчера
и то же самое случится и завтра
дин-кап-дин-кап

в моём УЖАСНО одиноком обиталище
чуть западнее руин
Петербурга Достоевского
жизнеутверждающе наброшена петля на люстру
и тень моя гамлетизирует её дрожь

разверзлось трамвайное чрево
открылось трамвайное нутро

и входят лица
и выходят затылки
и тьма желаний укутана в плащи
и тонны раздумий обтянуты куртками
а некоторая печальность облачена в пальто
с каракулевым воротником
и в этом постоянном непостоянстве
моё освобождение
от
осеннего недомогания
одиночествующей лесбиянки

Захотелось прогуляться, и я вышла на перекрёстке Стачек и Ленинского. Направилась в сторону метро. По дороге разглядывала рекламные вывески салонов красоты и прикидывала через сколько дней после изнуряющей, но обожаемой, экзекуции над собой придётся звонить дальнему родственнику и взять взаймы у него пару тысяч на пропитание и книги. Насчитала семь дней.

Вчера видела соблазнительный полупрозрачный комплект белья, красного цвета, от Marc&Andre. Майка на тонких регулируемых бретельках, украшенная оборками на плечах и снизу. Трусики-шорты. В нём, я думаю, замечательно читать стихи, философские трактаты или просто есть мороженное, когда за окном октябрь и дождит. Стоит эта замечательная вещица около полутора тысяч рублей. Для меня – дороговато…

А для вас?

Вчера же, мне давилось встретиться с Валерой. У многих блондинок, обычное дело, самые умные подруги, почему-то, это сероглазые брюнетки. Она, после всевозможных ухмылок на моё повествование о похождениях по семи кругам торгового комплекса, шикарно обозванным «Французским Бульваром», достала из своей сумочки какую-то книжечку и заявила, что этот новый бестселлер талантливейшего интеллектуала и литератора Андрея Максимова, отчасти оправдывает моё существование. О, как!

Она ещё не устала от собственной интеллигентности. Ей уже двадцать восемь, в её гражданском браке нет ничего кроме унылой перспективы свою жуткую привычку надоедать умными цитатами из толстых книг личному пучеглазому сожителю по выходным, перевести в разряд официально оформленной обязанности.

Она вообще не носит чулки. Говорит, что это пошло. Иногда она забегает в гости, и я принуждаю её к просмотру порнографии. Ей это нравиться: и моё принуждение, и порнография на экране плазмы. Но она ещё ни разу не призналась мне в этом.

Наверное, она ещё и не подозревает о существовании оргазма… (далее…)

Вчера услышал по телевидению образцово-показательную весть о том, что в Афганистане совместными усилиями российско-американских войск обнаружены и уничтожены потайные заводы по добыче и производству и фасовки наркотика героина. Показали огромные мешки с опийным сырьем и двух гордых командиров в форме. Один по-русски спрашивал:

— Опиум?

Второй по-английски отвечал:

— Yeah-yeah opium…

Типа нашли общего врага. Сплотились на почве единодушной ненависти к отвратной наркоте.

А потом прозвучала сумма. «Всего было уничтожено в ходе операции героина на миллиард долларов». И тут меня вскрыло. Как же это глупо! Ну в самом деле, лучше бы поставили продажу наркотиков под контроль, а не боролись бы с ними. Чем наркотики хуже алкоголя? Тем, что от них люди мрут? Ну хотят умирать — и пусть умирают. У нас свободный мир. Свобода воли, свобода выбора. Подростки неразумные умирают? Ну что значит неразумные. Ну не продавайте их детям, не продаете же детям водку и пиво?

Да, продажу наркотиков (любых!), я считаю, нужно разрешить. В особых магазинах и по строгим правилам. Ведь если люди хотят травиться и умирать (получать кайф, расширять сознание, избавляться от боли, забываться), то зачем им это запрещать?

Лично я не употребляю наркотики. Вообще. И считаю, что это гадость. Но я сделал этот выбор сам. Не потому что мне государство запретило их потреблять, а потому что я человек разумный и просто лучше себя чувствую без них. Но:

Потребление наркотиков (в частности, опиатов) — это древнейший ритуал, древнейшая культура. Их просто так все равно не запретишь и не истребишь. Хоть потрать ты на это миллиарды и века… Поэтому, дорогие США и Россия, давайте смотреть правде в глаза и извлекать прибыль и пользу из этого неизбежного зла. Поставьте под контроль оборот (под реальный контроль, а не под иллюзорный. под такой же контроль, под который вы поставили табак, алкоголь, продукты с вредными консервантами и прочую вредоносную байду, которая продается в магазинах), разрешите — в ограниченном режиме — и получайте большие налоги в казну. И хватит травить бедных афганцев и пакистанцев… Они жили этим и будут жить всегда. Это их национальная сельскохозяйственная культура.

В конце концов, от наркотиков меньше вреда, чем от нефти, это уж по-любому в масштабах вечности и всемирной экологии.

P.S. Конечно, они никогда этого не сделают… Потому что у них есть «совесть» (точнее слабоумный электорат).

Тысяча атмосфер давят на кровать,

потому что это понедельник утра,

ты встаёшь, ты пытаешься встать, переставляя будильник каждые пять минут, чтобы  ещё раз окунуться в шабашно-прерывающийся сон и тут на самом фееричном переливающимися смыслами сонном моменте ты ощущаешь, что глаза открыты, ты ещё во сне, но начинаешь осознавать что проспал, судорожно встаёшь, руки! чортовы руки занемели, они мешают, но тут же отвлекаешься на секунду и наслаждаешься яркими лучами солнца, которые ворвались в комнату или ты к ним ворвался открыв глаза именно сегодня и именно утром… начинаешь ходить по комнате соображая как одеться с такими дурацкими руками. И вот когда борьба с конечностями преодолена ты уже в сонном метро, почему-то именно сегодня там, я вспомнила первое столкновение с жизненной реальностью, помню как маленькая попробовала на вкус шампунь «Кря-кря», это да, это было сильнейшее разочарование.

Поговорим теперь про литературных критиков. Ведь именно они, по идее, должны бы были помогать пробиваться новым талантливым писателям к читателю, который — хочет не хочет — но нуждается в переменах, как в воздухе. А значит — нуждается в новой литературе, которая бы приходила на смену старой. Обновляя язык и сознание, давая новую форму мифам, которыми живет человечество. Вращая мир.

Нет, конечно, это все идеализм. Ничего такого критик не должен. Ведь критик кто? Критик зачастую это неудавшийся писатель. Причем часто такой, который склонен желчь своих литературных неудач изливать на более удачливых коллег по перу.

В романе «Побег» (кстати, вот здесь в рамках проекта Неудобная литература мы начинаем публикацию четвертой части этого текста) есть момент про критиков. Герой романа приходит в гости к своему приятелю по фамилии Марлинский и неожиданно для себя попадает на публичное чтение и разбор романа, только что начатого этим самым Марлинским. Слушатели — интеллигенция, критики, какие-то знакомые Марлинского. Прослушав начало будущего романа, они устраивают ему разнос. Ирония в том, что автор (он же главный герой) решил не изображать (то есть «не цитировать») опыты Марлинского, а позволил этому выдуманному им литературному собранию критиковать на страницах своей истории не что иное, как непосредственно начало этой истории, первые ее три главы, которые прекрасно знакомы и читателю (ведь так читателю проще будет понять механизм критики). Вот этот фрагмент. То есть критики критикуют автора самих же себя (с одной стороны тут как бы такая постмодернистская самоирония — а роман написан, напомню, в 1982 году, — но с другой это ведь вполне реалистическое отражение действительных ситуаций, имевших место во время подобных чтений, а сейчас -– имеющих место в заметках лит.критиков).

И вот один критик говорит:

— Понимаешь? — не зацепляет, крови нет, каких-то кровавых лепешек, — со страданием в голосе сказал Букин. — Слишком удобно у тебя там: ногу не натирает. Ну, хоть покраснение бы какое. Правда, вот с этой Сарой… Но тоже ведь… ты позволяешь себе писать, как Достоевский, — «она побледнела как полотно», — но ты же не Достоевский… — понимаешь? — хоть запах какой изо рта у нее пусть будет или одна ягодица больше другой… А так вот — возбудишься и впустую — нет продолжения, нет трения… Ты не обижайся, но так никто читать не будет.

А другой:

— Да разве это события? — на них не падает отсвет… трагедии нет… Воскрешение Лазаря у Достоевского — это я пережил — вот трагедия! А у тебя что? — тыщу шагов прошел, две тыщи, какие-то привидения — скукотища! Просто неприлично. Сейчас такое время… Война в Афганистане. Вот ты на сколько страниц размахнулся? на тысячу? — сейчас читатель ленив; он твои рассуждения пропускать будет; бульвары он и сам в окошко видит; ему подавай крови, детективов, приключений! — ты хоть бы детективом оживил все это… Не обижайся, для твоей же пользы говорю.

А что же автор?

Расстроенный Марли только кивал им в ответ. Да и что ж ему было? Не защищаться же! Марлинский молчит, но я-то поражен в самое сердце. Больше того, я снимаю с этих ненароком подвергшихся такому разгрому глав свое авторство — пусть уж и на самом деле Марли их написал, а я в них лишь действовал. Пусть! — ему-то не привыкать, а меня раздражает доморощенная критика, под которую я так неудачно подвел свой текст. Лучше бы я, право, подобрал для этого что-нибудь из Гончарова или Лермонтова — вот кому болтовня никак бы не повредила.

И апофеоз литературной критики:

— Здесь главное другое, — сказал вдруг Мудраков, и всё смолкло, — главное, что автору кто-то внушил, что он большой писатель. Это самое неприятное. Он, конечно, бессовестно у всех понадергал: и у Кафки, и у Пруста, и у Джойса, и у Платонова, и у Булгакова — у всех, но самое главное: он почему-то считает себя большим писателем, тогда как он вовсе не большой писатель, и я даже не побоюсь сказать — не писатель вовсе.

После этого Марлинский с главным героем (автором) напиваются с горя.

Пророческая история про «не впечатлило» (невозможность продать) и «месячные»…

Впрочем, критики бывают разные. Например, в Хронике Неудобной литературы можно было и еще можно будет прочитать мнения критиков вполне порядочных.

***

Хроника Неудобной литературы будет продолжена, если к тому появятся поводы. А вот Содержание Хроники проекта Неудобная литература – в том порядке, в котором я рекомендую вам ее читать, чтобы получилась занятная драматургия (впрочем, это гипертекст, и у вас могут возникнуть свои соображения на эту тему):

— Переписка с Александром Ивановым из Ад Маргинем и представление романов «Побег» и «Мотобиография»
— Виктор Топоров и его Опция отказа. Как это работает, или как найти издателя
— Ответы Дмитрия Быкова
— Ответы Сергея Шаргунова
— Ответы Вячеслава Курицына
— Ответы Николая Климонтовича
— Ответы Владимира Сорокина
— Ответы Дмитрия Бавильского
— Ответы Александра Иванова
— Невозможность продать (в символическом смысле)
— Ответы Льва Данилкина
— «Хорошая вещь пробьется», или Неудобность Галковского
— Ответы Андрея Бычкова
— Ответы Лидии Сычевой
— Ответы Виктора Топорова
— О том, как в толстых журналах 80-х понимали «гласность», а также об отношении издателей к сетевой литературе
— Ответы Алексея Варламова
— Ответы Игоря Панина
— «Новый мир» реагирует на Неудобную литературу. Михаил Бутов VS Виктор Топоров
— Ответы Льва Пирогова
— Ответы Евгения Лесина
— КУКУШКИНЫ ДЕТКИ. Роман Олега Давыдова (к началу первой публикации)
— Ответы Лизы Новиковой
— Ответы Сергея Белякова
— Ответы Ефима Лямпорта
— «А вокруг скачут критики в мыле и пене…» (про литературных критиков)
— Роман «Побег» и МИТИН ЖУРНАЛ
— Ответы Романа Арбитмана
— Переходный период. Битники, Пелевин и — ответы Виктории Шохиной
— Ответы Макса Немцова
— Ответы Юрия Милославского
— Ответы Дениса Яцутко
— Таба Циклон и Джаз на обочине. Гонзо-стайл и антихипстеры
— Игры пастушка Кришны

— Книги проекта Неудобная литература

Вся Хроника Неудобной литературы всегда доступна вот по этой ссылке.

Сейчас будем читать ответы на вопросы Неудобной литературы от писателя Дениса Яцутко. Впрочем, может и не писателя. Сам Денис Яцутко как-то сообщил по этому поводу в Блоге Перемен следующее: «Я – участник современного литературного процесса. Потому что написал книжку. И даже издал. И даже номинировался на какую-то премию. Газеты и журналы писали на меня рецензии и брали у меня интервью, а в одном клубе ко мне даже пару раз подошли за автографами. С тех пор некоторые несознательные личности называют меня писателем и время от времени приглашают на разные литературные мероприятия». Скорее, Яцутко как раз из тех писателей, которых некоторые издатели именуют «сетевиками» (об этом – здесь). То есть он пишет и публикуется в основном в интернете. В последнее время – в собственном блоге.

Ответы Дениса Николаевича:

Читаете ли вы современную художественную литературу, публикуемую в издательствах и толстых журналах? Если да, то как часто? Многое ли нравится? Если есть, назовите, пожалуйста, последнюю из понравившихся книг (роман, повесть, рассказ), ее автора и, по возможности, время и место ее публикации.

Журналы не читаю вообще никакие, ни толстые, ни тонкие, уже давно, много лет. Книги читаю, когда есть время. В основном, переводную литературу, современную английскую, австралийскую, американскую, латиноамериканскую, европейскую континентальную прозу. Русское не читаю почти совсем. Иногда пробую, но, как правило, всё очень сильно не нравится. Со временем пробую всё реже. После покупки читалки, читаю, в основном, fb2. Недавно перечитал «Камешки на ладони» Солоухина. Опять понравилось. Последнее, что понравилось из прочитанного на бумаге, это «В обличье вепря» Лоуренса Норфолка (я немного об этом писал).

Часто бывает так, что издательства и толстые журналы отказываются публиковать по-настоящему хорошие тексты, называя разные причины отказа, либо без объяснения причин. Как вы думаете, почему это происходит? Каковы, как вы полагаете, настоящие причины таких отказов?

Ни разу не интересовался, потому что никак не могу ничего довести до завершения. Соответственно, издавать мне пока нечего.

Читаете ли вы статьи литературных критиков и обозревателей книжных новинок?

Нет.

Как вы думаете, переместится ли в ближайшие лет десять хорошая (большая) литература окончательно в интернет? Отпадет ли необходимость в бумажных изданиях? Если нет, то почему вы так думаете?

Окончательно — нет. Но с развитием беспроводных сетей и подключаемых к ним мобильных электронных читалок — в немалой степени. Но я всё равно продолжу время от времени покупать книжки. Потому что привык.

***

Хроника Неудобной литературы будет продолжена, если к тому появятся поводы. А вот Содержание Хроники проекта Неудобная литература – в том порядке, в котором я рекомендую вам ее читать, чтобы получилась занятная драматургия (впрочем, это гипертекст, и у вас могут возникнуть свои соображения на эту тему):

— Переписка с Александром Ивановым из Ад Маргинем и представление романов «Побег» и «Мотобиография»
— Виктор Топоров и его Опция отказа. Как это работает, или как найти издателя
— Ответы Дмитрия Быкова
— Ответы Сергея Шаргунова
— Ответы Вячеслава Курицына
— Ответы Николая Климонтовича
— Ответы Владимира Сорокина
— Ответы Дмитрия Бавильского
— Ответы Александра Иванова
— Невозможность продать (в символическом смысле)
— Ответы Льва Данилкина
— «Хорошая вещь пробьется», или Неудобность Галковского
— Ответы Андрея Бычкова
— Ответы Лидии Сычевой
— Ответы Виктора Топорова
— О том, как в толстых журналах 80-х понимали «гласность», а также об отношении издателей к сетевой литературе
— Ответы Алексея Варламова
— Ответы Игоря Панина
— «Новый мир» реагирует на Неудобную литературу. Михаил Бутов VS Виктор Топоров
— Ответы Льва Пирогова
— Ответы Евгения Лесина
— КУКУШКИНЫ ДЕТКИ. Роман Олега Давыдова (к началу первой публикации)
— Ответы Лизы Новиковой
— Ответы Сергея Белякова
— Ответы Ефима Лямпорта
— «А вокруг скачут критики в мыле и пене…» (про литературных критиков)
— Роман «Побег» и МИТИН ЖУРНАЛ
— Ответы Романа Арбитмана
— Переходный период. Битники, Пелевин и — ответы Виктории Шохиной
— Ответы Макса Немцова
— Ответы Юрия Милославского
— Ответы Дениса Яцутко
— Таба Циклон и Джаз на обочине. Гонзо-стайл и антихипстеры
— Игры пастушка Кришны

— Книги проекта Неудобная литература

Вся Хроника Неудобной литературы всегда доступна вот по этой ссылке.

Извините, опять я.. Поперёк Вашей Литературы и Йвреев, со своими глупостяме.. Но у меня Тоже Важное! (ломая руки, в сердцах, изогнувшись вопросительным знаком — нужное подчеркнуть)

Наболело, нндас.. Дело в том (я тут случайно узнал) — пробки в Мск создаются не сами собой, а СПЕЦИАЛЬНО!

Так ОНИ махом убивают целую кучу зайтсев! То бишь, агнцев, я хотел сказать.. То есть, отрицательным отбором вытесняют за обочины Настоящих Хороших Людей ™.

Ибо, как известно, Настоящий Хороший Человек ™, он у нас даже если и в маршрутке, только самой старой и плохой — которая вся дребезжит и где дождь летит на шиворот.. Такая у него вечная бытовая непруха. И никакой ему нигде Компенсации.

А тут ещё вдобавок подгоняют ему особый вредительский бензин! На котором карбюраторные машины ездить не способны И НЕ ДОЛЖНЫ. Особенно летом, вечерами и в пятницу! Набитые тёщами, мелкими засранцами И ПСОВЫМИ. А также рассадой паслёновых..

Понимаете, ВСЁ У НАС ОТ ЭТОГО! Всё!!! И, как следствие, вынуждено истерить, трепыхаться и глохнуть. Веерно. И наглухо закупоривая наши трассы. Подзуживая в социуме взаимную слепящую ярость, ненависть к отечественной продукции и требования срочной отставки правительства.

И единственная тут версия — треклятые западники не унимаются (и эффективно, между прочим!). Ссут нам в слуховые проходы и удивлённые глазницы. А такжн проникают внутрь наших бензобаков. Вероломно используя для этого термоядерные инфо- и нано- технологии. Наседают сучары против кротких и незлопамятных славянофилов. Вот, и сколково ещё пролоббировали. А противоядия этому пока не обнаружено.
(далее…)