Заметки на полях романа Евгения Сорокина «Пуштунвали»

Предстоящей 39-й годовщине начала боевых действий в Афганистане и 30-летию вывода советских войск посвящается.

***
Что сейчас для нас и прежде всего для поколений ещё «советских» — та далёкая, не совсем понятная нам тогда Афганская война?.. Боль отдалённых знакомых, свежие похороны молодых орденоносцев на Хованском, изредка — бодрые военные сводки по программе «Время»…

Да, теперь мы осознаём, что многое было сделано неправильно. Никто наверху не учел условия, приведшие к трагическому столкновению культур, религий, обычаев двух разных миров и — в конечном счёте — к неизбежным военным неудачам.
Да, тема бессмысленности войны, войны «спрятанной» от глаз россиян, тема абсурда и неприятия войны вообще пронизывает практически каждое современное произведение данной тематики. При этом принято считать, что для нашей новейшей военной прозы характерна множественность точек зрения на современные конфликты.

Так, в общем-то, и есть: с 90-х годов в афганской прозе присутствуют две главенствующие тоники — обличение и героизация. Олег Ермаков, сам ветеран, уже почти «афганский классик» (Арифметика войны, Знак Зверя, Возвращение в Кандагар, Афганские рассказы), «эту войну не одобряет и не оправдывает. Читателей ранних афганских рассказов, должно быть, поражали сцены, где советские солдаты убивали ни в чем не повинных или едва-едва подозрительных афганцев, снимали с трупов часы». (далее…)

ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ ЗДЕСЬ

Шерлок Холмс в преисподней

Из «страшного мира» романтиков — мрачного мира, полного тайн, зловещих предзнаменований, обреченности и чудовищных обстоятельств, ломавших судьбы персонажей, — вышел светлый герой, принимавший все эти превратности судьбы с иронической и чуть надменной улыбкой; герой, который не бежал от ужасов этого мира, а, напротив, искал их, чтобы разоблачить их призрачную суть; солнечный герой, не пугавшийся ночи, но любивший ночь и ее чудовищ. Речь идет о персонаже нескольких детективных рассказов Эдгара Алана По С.- Огюсте Дюпене, интеллектуале и мечтателе, занимавшемся раскрытием преступлений ради собственной забавы.

Лаконичное описание Дюпена, данное Эдгаром По, не оставляет сомнений в истоках происхождения этого образа:

«Еще молодой человек, потомок знатного и даже прославленного рода, он испытал превратности судьбы и оказался в обстоятельствах столь плачевных, что утратил всю свою природную энергию, ничего не добивался в жизни и меньше всего помышлял о возвращении прежнего богатства».

В этом описании без труда прочитывается герой французского «комического» романа, рыцарь и плут, образ которого характеризуют «проделки, совершаемые ради одного удовольствия» и «проделки с намерением наказать порок». Разумеется, Дюпен — не Франсион и даже не Жиль Блас. Французский «комический» герой переосмыслен Эдгаром По в контексте романтизма; более того, ему переданы некоторые черты характера самого По. И тем не менее, истоки образа Дюпена очевидны.

Некоторые авторы, впрочем, полагают, что на создание образа Дюпена Эдгара По вдохновил небезызвестный Эжен Франсуа Видок, мошенник и каторжник (получивший прозвище «король риска» и «оборотень»), ставший главой полицейской бригады «Сюрте», а позднее — первым частным сыщиком. Автобиография Видока «Мемуары Видока, шефа полиции Сюрте» пользовались в свое время большим успехом и, по всей видимости, были знакомы Эдгару По. (далее…)

О книге Юрия Нечипоренко «Плыви, силач!»

Ещё не вечер. Мы сидим с писателем Юрием Нечипоренко в золотом и хрустальном дворце, какой бывает лишь в волшебных сказках. Дворец называется кафе «Пушкин».

Почти двадцать лет назад, на строительстве кафе, Юрий Нечипоренко руководил здесь бригадой художников-оформителей. Они и создали это блистательное чудо. Из-за дружеской прихоти мы заказали чайник чаю и один пирожок.

Чай выпили, пирожок преломили, как это делали в прошлые века все ребята-школята. Мы обменялись подарками. Я ему — повесть для подростков «На спине у ветра». Он мне — повесть для них же (и не только) «Плыви, силач».

Сфотографировались. Это теперь, как ритуальное царапанье ладони лезвием ножа.

Итак, проза о русском богатыре «Плыви, силач!»

Юрий Нечипоренко написал сенсационную повесть. Сейчас поясню, почему она неординарная.

В ней «наше всё», солнце русской поэзии выглядит не как записной бретер и развратник с разными уклонами. Он даже не негр, которому поставили памятник в Эфиопии. (далее…)

ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ ЗДЕСЬ

Мифопоэтика Достоевского

Наиболее полно мифопоэтика «страшного мира» выразилась, впрочем, не у «ясных» французов, а у «мрачного» Ф. М. Достоевского.

Мифопоэтические мотивы пронизывают все творчество Достоевского; их осмыслению посвящены работы самых разных авторов: от Н. А. Бердяева, характеризовавшего мир Достоевского как «мир огненных человеческих отношений» до В. Н. Топорова, описавшего мифопоэтику «петербургского текста», где Петербург Достоевского был представлен как преисподняя («Петербург — бездна, «иное» царство, смерть», но «творчество … всегда происходило над бездной, во всяком случае то, что связано с высшими взлетами художественного, научного, философского и религиозного гения»).

Такое проникновение мифопоэтических мотивов в творчество Ф. М. Достоевского было обусловлено его ранним детским переживанием, создавшим предпосылки для развития всей его психопоэтики:

«Когда я в детстве жил в Москве в больнице для бедных, рассказывал Достоевский, где мой отец был врачом, я играл с девочкой (дочкой кучера или повара). Это был хрупкий, грациозный ребенок лет девяти. Когда она видела цветок, пробивающийся между камней, то всегда говорила: «Посмотри какой красивый, какой добрый цветочек!» И вот какой-то мерзавец, в пьяном виде, изнасиловал эту девочку, и она умерла, истекая кровью. Помню, рассказывал Достоевский, меня послали за отцом в другой флигель больницы, прибежал отец, но было уже поздно. Всю жизнь это воспоминание меня преследует, как самое ужасное преступление, как самый страшный грех, для которого прощения нет и быть не может…»

(далее…)

Олег Шишкин. Последняя тайна Распутина. — М.: АСТ, 2018

…Среди вороха пожелтевших новостей и бесчисленного количества инсинуаций эта книга — настоящая сенсация, о которой хочется сказать, используя официальный стиль: «Написанному верить».

Дело в том, что новое расследование Олега Шишкина основано на секретном до недавнего времени «Деле об убийстве Распутина», которое было найдено автором в архиве Министерства юстиции Российской империи. И стоит сразу отметить, что упомянутая выше «сенсационность» — не преувеличение, поскольку этот документ полностью переворачивает представления о покушении на царского фаворита, влияние которого на государственные дела в Российской империи во времена Первой мировой войны называли «параллельным самодержавием».

В принципе, неудивительно, что история судебного дела об убийстве Распутина кануло в лету, время от времени выплывая на свет то в конторе немецкого антиквара, то на страницах эмигрантских газет. В конце 1916-го—начале 1917 года это самое дело велось Петроградской судебной палатой, после, еще до февральских событий его затребовал к себе Николай II и якобы уничтожил в Царскосельском дворце как опасный документ. Однако это все это лишь легенды, которые традиционно сопровождают тень Распутина. (далее…)

Размышление по поводу фильма Ларса фон Триера «Дом, который построил Джек»

Черный кадр подобен белому листу бумаги, и мы слышим за ним голоса. Один рассказывает, а другой задает вопросы, возражает. Видеть и выражать увиденное, тем более в речи, — это разные вещи. Мы редко говорим о том, что видим сейчас, чаще говорим об этом после. Герой фон Триера путешествует в ад и рассказывает о своем путешествии. Серийного убийцу Джека сопровождает некий Вёрдж, на поверхности психоаналитик, в символической глубине уподобленный Вергилию, но в еще более глубокой глубине двойник, потаенная часть самого Джека. Их диалог пронизывает фильм параллельно тому, что мы видим на экране. Так вербальность одновременно и поддерживает видимое и разрушает его в комментарии, создавая более значимый символический пласт. Да и сам Джек разрушает жизнь своих жертв, чтобы придать ей смысл, который по его теории можно найти лишь после смерти. Кино от фон Триера, вопреки историческому определению себя как искусства движущихся образов, возводится в некий иной ранг, возвращая долг и искусству в целом, и, что особенно для нас интересно, — и литературе. Мимоходом стоит отметить концептуальное сходство поисков Ларса с поисками Годара. Оба режиссера ищут новый уровень киновысказывания. В каком-то смысле они реконструируют старую бергсоновскую доктрину, согласно которой интеллект суть киноаппарат. (далее…)

ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ ЗДЕСЬ

Поэт в страшном мире

Если средневековые поэты открыли внутренний мир человека, творцы европейского романтизма придали ему статус второй реальности.

Программное заявление Новалиса может быть отнесено ко всему романтизму в целом:

«Мы грезим о странствиях по вселенной; разве же не в нас вселенная? Глубин своего духа мы не ведаем. Внутрь идет таинственный путь. В нас или нигде — вечность с ее мирами, Прошлое и Будущее».

Для самих романтиков внутренний мир человека являлся, собственно, первой — более истинной и ценностной — реальностью. По словам Фридриха Шлегеля, тот, кто приобщился романтическому миропониманию, «живет только в незримом», для него «все зримое имеет лишь истину аллегории».

Разумеется, не каждый человек способен жить в незримом. Подавляющее большинство людей даже не подозревает о нем. Только художник — будь то чародей, пророк, философ или поэт — способен, отрешившись от мира повседневности, приобщиться надмирному.

Новалис был убежден:

«Художник непременно трансцендентален».

Ему вторил Фр. Шлегель:

«Каждый художник — Деций, стать художником — значит посвятить себя подземным божествам. Лишь вдохновение гибели открывает смысл божественного творения. Лишь в средоточии смерти возжигается молния новой жизни».

(далее…)

Помню, когда читала про Китай, — в числе прочего, ставившего меня в тупик, была теория гармонии масс…

Когда китайцы пытаются сформулировать разницу между картиной мира самих китайцев и, скажем так, всех остальных, то одним из обязательных пунктов будет «гармония масс», наблюдаемая у китайцев и кардинально отличающаяся от индивидуальной гармонии разных других национальностей.

Я всегда с возрастающим раздражением воспринимала эту гармонию как превалирование общего над частным и полную победу коллектива над личностью. Постепенно у меня из ушей начинал идти пар, и я поскорее забрасывала дальнейшие размышления по этому поводу. И вот только совсем недавно, опять-таки, гоняя на велосипеде по городу, я начала кое о чем догадываться…

Наверное, вы никогда не поймете настоящий Китай, не почувствуете его скрытую сущность, не проникнитесь уважением к нему, если не прокатитесь на велосипеде по улицам. Со стороны это кажется чистым безумием: сотни тысяч велосипедов, мотоциклов, машин, жуткий шум, невообразимая грязь. Нет никакого общего четкого плана, нет понятных правил, все, казалось бы, отдано на волю чистой случайности и полного произвола. (далее…)

ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ ЗДЕСЬ

Плут в преисподней

Наряду с рыцарским романом существенное влияние на роман нового времени оказал испанский плутовской роман. Появившийся в средневековье, он обыгрывал все тот же мифологический мотив героя, странствующего по преисподней. Только героем плутовского романа был не «печальный» воин, спасавший погибающих и воскресавший мертвецов, а комичный пройдоха, пытавшийся обхитрить всех и вся (изначально такой плут пытался обхитрить смерть, позднее — хозяев царства мертвых, черта и, наконец, недостойных людей, погрязших в грехе, с которыми, согласно плутовскому наставлению, «надо быть хитрее самого черта»).

Уже в «Пополь-Вух» герои ведут себя как хитрецы, фокусами и превращениями одерживающими верх над владыками преисподней. В шаманских легендах хам нередко похищает душу человека у хозяев царства мертвых с помощью хитрости и плутовства. Первый собственно плут в преисподней античного мира — раб Ксанфий («Рыжий» — традиционная характеристика «солнечного» героя, так рыжеволосым представлялся Одиссей) из комедии Аристофана «Лягушки», спустившийся вместе со своим господином богом-трикстером Дионисом в Аид, чтобы вернуть из царства мертвых почивших великих поэтов, ибо «одних уж нет, а те, кто есть, — ничтожество» (литературное безвременье живо ощущал уже Аристофан). (далее…)

ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ ЗДЕСЬ

Рыцарь в преисподней

Мотивы романного сюжетосложения, намеченные в «Метаморфозах» Апулея — странствия одинокого героя во враждебном мире, воспитание героя жизнью, познание им мира и самого себя, — в полной мере выразились в средневековом рыцарском романе, созданном на фундаменте кельтской мифологии и фольклора.

Композиция рыцарского романа строится как серия приключений-испытаний героя. Для рыцарского романа, так же как и для героической сказки, характерны странствия в чудесных иных мирах, поиски противника и обидчиков, а также чудесных объектов, часто ради выполнения трудных задач, освобождения и спасения похищенных или плененных красавиц, поединков с соперниками, чудовищами. Героическое сватовство также находит место в рыцарском романе, как, например, в романах Кретьена де Труа (женитьба Эрика, Клижеса, Ивена, вероятно, и Персеваля, как это описывается у Вольфрама фон Эшенбаха).

В «Рыцаре Телеги» брак заменен мотивом любовного свидания, а в «Тристане и Изольде» — устройством брака для другого и любовными свиданиями. (далее…)

Двадцать лет Россия не участвовала в книжных ярмарках в Хорватии. Но вот собралась — по инициативе директора местного отделения «Россотрудничества» Натальи Якимчук и при поддержке «Роспечати» небольшая делегация русских писателей оказалась на пять ноябрьских дней в Загребе на ярмарке «Интерлибер».

Для меня дорогу на Балканы проложил Гайто Газданов — это его книги в переводах Душко и Зорислава Паунковича из Сербии и Ирены Лукшич из Хорватии стали востребованы в странах бывшей Югославии ещё в трагические времена распада страны и сопутствующих войн. После того, как мы создали в Москве Общество друзей Газданова и провели несколько международных конференций в Москве, Владикавказе и Калининграде, Балканы притянули и меня. (далее…)

Наверное, после такого начала дальше должно быть что-нибудь грустное…

Особенно когда к сорока годам у тебя так и нет своего жилья, машины и взрослых, устроенных в жизни детей. Наверное, ты должна остро осознать, что подошла уже к середине жизни (а многие ж и умирают уже к этому времени), и попусту потратила первую половину, а на вторую уже не осталось ни здоровья, ни сил, ни средств.

И ещё, наверное, ты должна остро осознать, что если уж не сделала чего-то, — то вряд ли наступающий преклонный возраст поспособствует тебе в этом… И если уж ты не стала лётчиком в первой половине, а также не тушила пожаров, не стреляла из мчащегося автомобиля и даже не прыгала с парашютом, то вряд ли после сорока выполнение этих задач станет более осуществимо.

И раз уж ты не стала кинозвездой, миллионершей или знаменитым изобретателем, то вряд ли успеешь сделать это после сорока. И если ты не родила пятерых детей и не построила дом, то, пожалуй, после сорока тоже уже как-то того, немного поздновато, что ли? (далее…)

Беседа с переводчиком, литературоведом и критиком Зориславом Паунковичем (Белград) о жизни в Москве 70-х, цензуре в советские времена, памятнике Николаю II, комиксах по Н. Олейникову и о том, что без сербов у русских не было бы Пушкина.

Александр Чанцев: Ты выучил русский в Москве в детстве, когда тут работали твои родители. Какой была Москва для тебя, какие самые яркие воспоминания остались?

Зорислав Паункович: Пребывание в Москве сильно повлияло на мое развитие. Это первая половина семидесятых годов (1971—1976). Я учился в русской средней общеобразовательной школе с пятого по девятый класс (№779, на улице Вавилова). Уже поэтому можно сказать, что я достаточно глубоко вошел в русскую жизнь. Как иностранцы мы тогда находились в привилегированном положении.

В чем конкретно это выражалось? (далее…)

О находке надлежит немедленно сообщить…
Словарь нумизмата.

Смертная стихия денег

В кругу человеческих прав и возможностей нет большей силы. Деньги бесстрастно идут через все руки, но оседают только в некоторых. Деньги дают свободу, но ставят в зависимость от себя самих. Люди самозабвенно отдаются деньгам. Болеют деньгами.

Деньги — соблазн, которым проверяется достоинство. Любовь к деньгам — земная страсть, неистовая и разрушительная, ведь предмет страсти не объект, ощущение или процесс, а ничто. Люди умирают, а деньги остаются. Память о тридцати сребрениках хранится в истории как память об историческом герое. Зло правдоподобнее любви. Зло объяснимо, а любовь нет. Зло измеримо, а любовь нет. За зло можно расплатиться, а за любовь нет. Образ убийцы ярче и убедительнее образа жертвы.

Иуда Искариот ведал общими расходами общины учеников Христа, нося с собой «денежный ящик» для подаяний (Ин. 12, 6); этот род служения часто ассоциируется с корыстным характером его устремлений (евангельский текст прямо обвиняет Иуду Искариота в недобросовестном исполнении обязанностей казначея). Далее евангельское повествование сообщает, что Иуда Искариот пошёл к «первосвященникам» и предложил свои услуги: «что вы дадите мне, и я вам предам его?» (Мф. 26, 15; ср. Мк. 14, 10; Лк. 22, 4). Назначенная цена — тридцать сребреников (ср. Зах. 11, 12-13). «Кого я целую, тот и есть, возьмите его» (Мф. 26, 48 и др.). (далее…)

…он близок с демонами, ведая, что одного с ними
происхождения; он пренебрегает в себе самом частью,
составляющей то, что есть в нем человеческого,
целиком полагаясь на божественность другой части
себя.
«Асклепий»

Twin Peaks lost

Третий сезон «Twin Peaks» вызвал бурную неоднозначную реакцию как среди почитателей творчества Дэвида Линча, так и среди сторонних наблюдателей, привлеченных к просмотру сериала ажиотажем, созданным поклонниками первых двух сезонов. Две диаметрально противоположные оценки сериала — равнодушие не в счет — можно выразить двумя лаконичными фразами: «What the hell?» и «This is awesome, just awesome!» На вопросы, почему это чушь или почему это гениально, звучит один и тот же ответ: потому что непонятно. Действительно, чему посвящен третий сезон «Twin Peaks»? Расследованию убийства Лоры Палмер, за которым наблюдали зрители первых двух сезонов? Ни в коей мере. Драматичным отношениям жителей небольшого американского городка, потрясенного жестоким убийством девушки? Тоже нет.

Twin Peaks lost. Во всех смыслах. В третьем сезоне сериала вместо комфортного для восприятия мира североамериканской глубинки перед зрителем предстал «страшный мир» маниакальной Америки — мир убийц, безумцев, воров, садистов и всевозможных чудовищ, совершающих самые нелепые поступки. И в этом инфернальном мире — герой, странствующий в поисках потерянной души. Необычный мир, странный герой, загадочная история. (далее…)