Представьте себе человека творческого и разностороннего. Он вам и художник, и музыкант, и поэт, и актер… Таков Михаил Шорников – герой последнего романа Александра Кабакова “Последний герой”. Всю жизнь эту личность, овеянную бытовой мистикой, опекает какой-то призрак в мундире морского офицера (который, например, не позволил герою в детстве сесть голой попкой на некий острый торчащий предмет, а также неразрывно связал в его судьбе низкокачественное спиртное и женщин). К моменту начала романа дела Шорникова на ниве искусства не ладятся, сам он помаленьку спивается, к тому же совсем запутался в женщинах. Таково содержание первой части романа. Во второй части герой попадает в исполненное богатства и сытости будущее России, которое ему так не нравится, что он его разрушает (по заданию упомянутого призрака). В третьей части Шорников возвращается в настоящее, где на почве плохо удовлетворенной любви превращается в бомжа. Но ничего, как-то спасается, воссоединяется со своей пассией в Париже, где зарабатывает музицированием, стоя на панели (это, впрочем, описано не в эпилоге, а еще в прологе).

Как пишут романы

Ближе к концу первой части читатель вдруг натыкается на переписку между героем и автором романа. Шорников как бы пишет: “Вполне отдавая себе отчет в двусмысленности и даже некоторой противоестественности моего поступка, решаюсь, тем не менее, беспокоить Вас нижеследующим исключительно по причине окончательной невозможности дальнейшего существования в предложенных Вами обстоятельствах”. И далее: “Полноте, господин автор, ведь просто чепуха вышла! И любой, хотя бы критик той же “Беспредельной газеты”, вам скажет, что вся эта чертовщина — от бессилия, оттого, что сюжеты иссякли, что эпигонство в крови, что сели писать роман, а романа-то нету-с”. (далее…)

На крыльях вымысла носимый,
Ум улетал за край земной
А. С. Пушкин

Остроумием называем мы не шуточки, столь любезные нашим веселым критикам, но способность сближать понятия и выводить из них новые и правильные заключения.
А. С. Пушкин

ПРЕДИСЛОВИЕ

Авторское воображение, запускающее механизм создания литературного произведения, в процессе работы над произведением обретает определённую форму: превращается в «формулу» произведения. У гениев эта, казалось бы, простая и конкретная формула в действительности неимоверно сложна, и именно сложность её предполагает неисчислимое количество научных и не очень научных трактовок художественного произведения. И тут уж ничего не поделаешь: каждый из открывающих книгу большого писателя волей-неволей попадает в ряды его интерпретаторов. Об интерпретациях и поговорим. (далее…)

О последнем фильме А.Германа

Период нескончаемых разговоров об эпидемии заставил по-новому взглянуть на некоторые мотивы фильма «Трудно быть Богом».

«У меня есть несколько картин, которые я всегда пересматриваю. Это практически весь Тарковский», — сказал в одном интервью Алексей Герман.

Постоянный образ у Тарковского — вода: течет, капает. Природная стихия. У Германа тоже текут и капают жидкости: моча, жидкое дерьмо, сопли и нечто вроде хлорки, чем опрыскивают трупы.

Стихия человеческая. В том смысле, что, по Аристотелю, человек — это животное политическое. В этом определении на первое место вполне логично поставить то, что на первом месте в нем и стоит — животное. Люди Арканара живут, как стая обезьян. Наша этика и эстетика им неведомы, поэтому их жизнь кажется им вполне естественной. Да она такая и есть.

Наш культ чистоты выработала практика — желание избежать эпидемий.

Практические рекомендации принято вкладывать в уста Бога, поэтому Аллах обязывает мусульманина совершать ежедневно пятикратное омовение. Но на планете, где Арканар, нет болезней, передающихся капельным путем, нет потребности и в гигиене. (далее…)

Режиссер, поэт и художник Татьяна Данильянц о бессилии слов перед реальностью, Венеции, любимом кинематографе, русской и армянской родине, об идеале созидательной жизни, «Молодом папе» Соррентино и своей новой книге «В объятиях реки» (Воймега, 2019).

Александр Чанцев: Ты по-возрожденчески занимаешься столь многим — кино, поэзией и фотографией. Что-то на определенных этапах важнее? Что-то, возможно, вообще самое главное для тебя?

Татьяна Данильянц: Все эти занятия связаны с моими, назовем их так, органами понимания/ распознавания окружающей реальности, это результат их работы. Все эти занятия одинаково для меня важны. Работают эти «органы» несколько по-разному, попробую объяснить, как я это ощущаю.

Кино, в принципе, тотальное занятие. Проверено временем, что когда я делаю фильм: снимаю, монтирую, — то не могу писать стихи или делать арт-проекты. И связано это не только с чрезмерной занятостью. (далее…)

Как он входил в русскую жизнь и русскую литературу

Раскат дунайской волны

Началось всё в городе Будапеште. В перестроечном 1987 году там устраивали смычку советских и иностранных/эмигрантских писателей — конгресс «Дни мировой культуры». Лимонов был во французской делегации, но выступил как русский — как советский! — человек. Когда Чеслав Милош начал клеймить позором СССР за Пакт Молотова-Риббентропа, Лимонов напомнил ему о грехах его родины Польши — о договоре о ненападении с Германией, заключенном в 1934 году, и о последующей аннексии Тешинской Силезии.

«Меня окружили журналисты, солидный и седой господин из The New York Times изумленно повторял: “Скажите, это правда, что вы сейчас сообщили? Это правда?” — Это общеизвестные факты мировой истории, — холодно сообщил я и отпустил наконец микрофон», — вспоминает он в «Книге мёртвых-3» (глава «Однажды в Будапеште»). Вспоминает и о том, как дал по голове бутылкой из-под шампанского Полу Бэйли из Великобритании. По рассказам очевидцев, он, кроме того, подрался с Виктором Ерофеевым. И всё это из-за Пакта Молотова-Риббентропа. (далее…)

Какие-то состояния можно описать довольно быстро, буквально одним словом, и этого будет достаточно. Скажем, если я вкратце опишу состояния радости или тревоги, вы без труда представите, о чем идет речь. Однако если чересчур лаконично обрисовать состояние, о котором разговор пойдет ниже, то оно будет уловлено неверно или не уловлено вовсе. Дабы избежать этих неприятностей, предложу ряд примеров.

Представьте, что вы смотрите на льва в огороженном вольере или на акулу в огромном аквариуме и видите, что хищник тоже вас увидел и двинулся в вашем направлении. Он приближается, но вы и не думаете бежать. Вы не реагируете так, как реагировали бы, встреться со львом в саванне или где там они водятся. Вы стоите как ни в чем не бывало. Вы смотрите на опасное животное, вы наблюдаете за его приближением, но ничего из того, что вы должны были бы испытать, окажись один на один с акулой в открытом море, вы не испытываете. Вы как бы игнорируете ее грозность. Да, акула опасна, но не для вас. Да, вид ее угрожающ и даже вызывает инстинктивный страх, но вы легко от него отмахиваетесь. (далее…)

Симона Вейль. Тетради. Том 3: февраль-июнь 1942 / Пер. с фр., сост. и примеч. П. Епифанова. СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2019. 608 с.

Жизнь Симоны Вейль легко умещается в четыре строчки — цитата из предисловия к 1-му тому «Тетрадей» («Издательство Ивана Лимбаха», 2016): «В 26 лет — уход преподавательницы философии на завод, в рабочую среду, в 27 — на испанскую войну, в 32 — участие в зарождающемся движении Сопротивления (эпизодическое, но важен сам факт), в 33 — отъезд в Лондон, в ставку “Свободной Франции”, в 34 — смерть, вызванная истощением и переутомлением». Все это время она напряженно писала — и, несмотря на то, как, из-за той же биографии во многом, ее пытались изобразить то новейшей святой и мученицей, то богоборцем и даже юдофобкой, ее творчество все еще медленно приходит к читателям.

Так, после двухтомника 2016 года, вышел третий том «Тетрадей» Симоны Вейль. Событие далеко не столь шумное, как публикация и переводы «Черных тетрадей» Хайдеггера, где тот что-то все же писал о своих отношениях с национал-социалистической партией и еврейским вопросом, да и заведомо камерное ровно в той же мере, как сама Симона была философом не манифестов, но тишины. О ней, как, например, Владимир Бибихин, она много и пишет — см. ее совершенно исихастское «Нет блаженства, которое стоило бы внутреннего безмолвия». Но сходство с Хайдеггером найдутся в самом нарративе: философствование, но очень свободное, в формате выписок, заметок, мыслей на полях, даже дневника. Из «Тетрадей» потом «вырезали» главную книгу Симоны «Сила тяжести и притяжения», а полное издание, 2600 страниц мелким шрифтом, состоялось во Франции только недавно, в 2006 году. Впрочем, интенция различается — если Хайдеггер предполагал публикацию своих тетрадей, лишь отсрочил их выход, завещав напечатать их в конце собственного ПСС, то Симона — Симона была Симоной. (далее…)

ОН ХОТЕЛ НАЗВАТЬ СВОЙ РОМАН БОДРЫМ ВЫКРИКОМ «ДА!»

Александр Долинин. Комментарий к роману Владимира Набокова «Дар» М.: Новое издательство, 2019

Роман «Дар» (1938) — самый литературный у Набокова. И не только потому, что весь насквозь пропитан цитатами, аллюзиями, аллитерациями и т. д., то же можно сказать и о других его сочинениях. А потому, что «Его героиня не Зина, а Русская Литература» – как, несколько ёрничая, заметил сам Набоков. И объяснил: «Сюжет первой главы сосредоточен вокруг стихов Федора. Глава вторая — это рывок к Пушкину в литературном развитии Федора и его попытка описать отцовские зоологические экспедиции. Третья глава сдвигается к Гоголю, но подлинная ее ось — это любовные стихи, посвященные Зине. Книга Федора о Чернышевском, спираль внутри сонета, берет на себя главу четвертую. Последняя глава сплетает все предшествующие темы и намечает контур книги, которую Федор мечтает когда-нибудь написать, — “Дара”». (далее…)

16 марта 1884 года родился русский советский писатель-фантаст, репортёр, юрист. Один из основоположников советской научно-фантастической литературы, первый из советских писателей, целиком посвятивший себя этому жанру.

Пионер советской фантастики. Ему повезло с талантом, но не везло со здоровьем и личной жизнью. Его называли “Русским Жюль Верном”. Черные полосы в его жизни чередовались с белыми.

Родился в семье православного батюшки в 1884 году. Сестра умерла в детстве от онкологии, брат в студенчестве утонул. Беляев рано открыл в себе талант — сначала он хотел стать музыкантом, для этого он на приличном уровне освоил скрипку и рояль. Увлечение приключенческой литературой едва не окончилось трагедией. В 12-летнем возрасте, прочитав роман Жюль Верна “С Земли на Луну”, он решил сам полетать. Для этого будущий фантаст соорудил себе планёр, залез на крышу родительского дома и совершил свой недолгий полет, закончившийся травмой позвоночника. (В 35 лет травма аукнулась и сделала его инвалидом.)

В 10 лет Александр Беляев поступил в Духовную семинарию, следуя воле отца. В 17 лет он вышел оттуда дипломированным специалистом и убежденным атеистом. На всю жизнь он сделал для себя вывод, что его призвание — наука и творчество. (далее…)

Хлебников О.Н. Заметки на биополях: Книга о замечательных людях и выпавшем пространстве. М.: Время, 2018. («Диалог»).

Когда человек берётся за мемуары, он хочет поделиться великой радостью — общением с прекрасными людьми, какими-то каверзными случаями из жизни, рассказать, как всё было на самом деле… Да мало ли причин? Важно, чтобы эти воспоминания основательно врезались в память читающего, а то и вошли бы в народ (или в малую его часть — интеллигенцию).

Олег Хлебников — поэт, во время Перестройки и в 1990-е, когда хлынула ранее запрещённая литература, в качестве журналиста работал в «Огоньке» и «Новой газете», был дружен со многими деятелями культуры.

«Заметки на биополях» состоят из трёх частей — «Три отца и много дядек» (документальная повесть), «Улица Павленко» (староновогодняя поэма) и «Ушедшие поэты» (эссеистика). В этом и есть весь Хлебников — мемуарист, поэт и журналист, соответственно. (далее…)

О, грустно, грустно мне! Ложится тьма густая
На дальнем западе, стране святых чудес.
А.Хомяков

Чёрт возьми, — думал я, мы тоже изобрели
самовар… у нас журналы… у нас делают
офицерские вещи… у нас…
Ф.Достоевский

1

С детских лет Достоевский мечтал о путешествии по Европе:

«Рвался я туда чуть ли не с первого моего детства, когда в долгие зимние вечера, за неумением грамоте, слушал, разиня рот и замирая от восторга и ужаса, как родители читали на сон грядущий романы Радклиф, от которых я потом бредил во сне и лихорадке». Им овладела, по его же собственным словам, «неутолимая жажда <…> перемены мест».

Однако судьба распорядилась самым неожиданным образом, отправив Фёдора Михайловича не на запад, а на восток. 24 октября 1849 году в 12 часов ночи, когда куранты Петропавловской крепости играли на колокольцах «Коль славен», Достоевского, приговорённого по делу петрашевцев, увозили из Петербурга.

Согласно приговору военно-судебной комиссии, Достоевский за недонесение о распространении преступного, о религии и правительстве письма литератора Белинского¹ был лишен всех чинов, прав, состояния и приговорён к смертной казни «расстрелянием». Приговор был изменён: Достоевскому — четыре года каторги, потом рядовым. Но помилование должно быть объявлено по завершению ритуальной части казни. «Эффектный», невероятный по изощрённой фантазии сценарий был с садистским воодушевлением расписан судом при личном участии Николая I. Согласно режиссёрскому замыслу Николая Павловича вначале должна была состояться церемония гражданской казни на плацу Семёновского полка. Учитывались все детали: преломление шпаг, облачение в белые рубахи, размер эшафота, темп барабанного боя и даже одежда священника. После церемонии гражданской казни барабанная дробь прекращалась, следовала пауза, и — в абсолютной тишине зачитывался рескрипт о помиловании — к потрясению приговорённых и всей публики, собравшей на плацу. Что и было в точности исполнено 2 января (по новому стилю) 1849 г.

Достоевский был заключён в камеру № 9 «Секретного дома» Алексеевского равелина и уже через некоторое время после эшафота писал брату Михаилу: (далее…)

Почему она ушла…

Таня Бек погибла 15 лет назад, 7 февраля 2005 года. Это было принуждение к смерти — доведение до самоубийства.

А началось все с того, что поэты Евгений Рейн, Игорь Шкляревский и Михаил Синельников обратились к Сапармурату Ниязову, более известному как Туркменбаши, с предложением перевести на русский язык его стихи. Под другим письмом к нему, с просьбой «благословить идею издания» антологии туркменской поэзии, подписался и главный редактор журнала «Знамя» Сергей Чупринин.

Эти книксены перед диктатором Туркменбаши были непристойны, тем более для членов ПЕН-центра Рейна и Чупринина — его устав требует бороться против преследования инакомыслящих, за свободу слова и т.д., и т.п. И авторов писем, естественно, за эти книксены слегка покритиковали. Не смогла промолчать и Таня, за что и поплатилась. Симпатизанты Туркменбаши устроили ей настоящую психическую атаку.

Таня мучилась и никак не могла понять, чем заслужила оскорбления и угрозы. Прямая и чистая душа, она хотела, чтобы всё было по правилам. И думала, что остальные хотят того же. Верила искренне, что если все честно и добросовестно объяснить, то люди поймут. Даже те, кто думает по-другому. Но она ошибалась, правил не было.

В ее последних стихах предчувствие гибели: (далее…)

Игорь Караулов подобен коту: всегда сам по себе и гуляет, где захочет.

Можно попробовать его одомашнить (т.е. определить в каких-то наукообразных терминах его поэтику или, если мыслить в более простых категориях, привязать Караулова к тому или иному политическому лагерю), но ничего не получится: он только махнёт своим поэтическим хвостом, развернётся и уйдёт в неизвестном направлении.

Можно сказать, что Караулов — поэт-традиционалист, и поставить его в один ряд с Пушкиным, Некрасовым, Есениным, Евтушенко, Кузнецовым и т.д., но это будет только отчасти правдой.

Поэт работает с традиционной поэтикой. Многие говорят, что это дело заранее обречено на провал, ибо подобные тексты в лучшем случае походят на субпродукты от классики, а в худшем доказывают в очередной раз бесконечное эпигонство наших времён.

Караулов же один из немногих современных поэтов, что показывают явное преувеличение, которым грешит эта теория. (далее…)

Patti Smith. Year of the Monkey. New York: Alfred A. Knopf, 2019. 171 p.

Вряд ли подобные соревнования пройдут в ближайшем будущем, но по степени просветленности сознания Патти Смит даст фору отечественному БГ. И лучше уж вспомнить настоящего буддиста — пожившего по монастырям Леонарда Коэна. Настолько гармонично она растворена в окружающем мире, будь этот мир самый непритязательный — обычные гостиницы, дешевые дайнеры, случайные попутчики. Все это становится источником локальных озарений — и материалом прозы.

В этом смысле книга напоминает «Поезд М» — и не только, кстати, ведь у Патти больше десятка книг, еще не переведённых на русский, — такие же дзуйхицу, такой же дневник, фиксация повседневности и его опыта в виде непривычной, но такой симпатичной новой прозы. Вызывающей удивление иногда даже у опытных читателей — вот, обозреватель The New York Times поместил обзор книги в раздел «нонфикшн».

69-летняя, а потом уже и 70-летняя Смит все часто перемещается, меняя отели, «вписки» у друзей, виды транспорта и жилья. Впадает в кому, а потом умирает ее старинный друг. (далее…)

Как писатели в России пишут об этой войне

Само слово «Донбасс» сегодня не просто топоним. Донбасс — символ, знамя, кровоточащая рана… Некоторые на Украине даже уверяют, что слово это придумал Кремль, и призывают отказаться от него. Главное, о чем надо помнить: донбасские столицы, Донецк и Луганск, не принявшие февральского госпереворота 2014 года, тем не менее вначале хотели не независимости, а только расширения прав областей. Однако майданный Киев не нашел ничего лучше как начать Антитеррористическую операцию (АТО). Название нагло лгало — Донецк и Луганск не устраивали никакого террора, ни на кого не нападали. Нападали на них, они же только оборонялись, защищали свою землю. Чтобы удостовериться в этом, достаточно посмотреть на карту боевых действий — там видно, кто и куда стрелял. И продолжает стрелять. Такая вот подкладка у современной литературы о Донбассе. (далее…)