Читатель! Проект «PDF-поэзия Peremeny.Ru» продолжается. Оказалось, что он очень востребован. Очевидно, поэзия снова становится важной частью жизни, и не только для авторов, но и для читателей.

Мы получаем все ваши письма и заявки на участие в проекте, но не можем отвечать всем и тем более рецензировать присылаемые стихи. Отнеситесь к этому с пониманием, пожалуйста. Если мы решим опубликовать ваш сборник, мы сразу вам напишем. Если же нет — это вовсе не означает, что мы считаем ваши стихи «плохими». Есть много разных причин, почему мы публикуем не всё, и пока не пришло еще время писать о них.

Сейчас опубликовано уже три сборника. Последний из которых появился вот только что. Это стихи Михаила Рыбина. Скачать можно здесь.

На мгновение свет замирает. Словно Солнце моргнуло. Это за окном пролетела птица. Потом снова, как всегда, яркий свет. Свет, который заставляет закрывать глаза.

Я лежу на кровати, под низким небом квартиры. «Признайся, — шепчу я сам себе на ухо, — признайся: таким ты не хотел быть никогда.» Я охотно признаюсь. Солнце снова моргает: легкое движение ресниц, прекрасное, как полет птицы. Солнце нынче не то, что раньше. Такое отстраненное, забывчивое солнце. И я уже не тот. Тоже отстраненный и забывчивый. Я забыл, что я такое. Ведь это не «я» шепчу себе на ухо, а кто-то шепчет мне на ухо мое «я»…

(далее…)

На странице «О САЙТЕ» обновлена рубрика «История Портала Перемены». В частности, добавлена оценка актуального состояния журнала:

— В начале 2009 года в каталоге Yandex сайт Перемены числился в рубрике «Информационные агентства» и имел ошибочный подзаголовок «Портал долгого действия» (вместо «Портал вечного возвращения»). Такая характеристика как нельзя лучше согласовывалась с естественно сформировавшимся к тому моменту взглядом создателей Перемен на свое творение. Журналу как раз был присвоен титул «Толстый веб-журнал XXI века», и Глеб Давыдов в интервью сайту Look at Me развивал мысль о том, что такое, собственно, толстый веб-журнал. Цитата:

«Это ведь проект совершенно неконъюнктурный. В том смысле, что 95 процентов текстов и фотографий, публикуемых у нас, никак не связаны с какими-либо новостными поводами и поверхностно актуальными темами. А такой подход по определению не может принести популярность и очень высокую посещаемость. По крайней мере, в наше время. Вообще Перемены это такой веб-журнал, который имеет дело непосредственно с вечностью, а не с сиюминутной коммерчески ориентированной повседневностью. В этом смысле мы наследуем литературным журналам 19 века. Так называемым «толстым» журналам. И, если погрузится в историю этого вопроса, Пушкин, например, был весь в долгах в связи с низкими продажами своего журнала «Современник»…»

Перемены стали превращаться в журнал, большинство обновлений которого не привязаны к конкретному времени и с интересом будут читаться как сегодня, так и через лет семьдесят. То есть это периодическое издание именно «долгого действия». Медиа, в котором в качестве актуального временного цикла принята не еженедельность, ежемесячность или ежегодность, а периоды гораздо больших масштабов – например, столетие.

В дальних горах доходят четыре номера газет. В одной читаем о закрытии более двух тысяч банков в Соединенных Штатах. Другой говорит о падении мощного Женевского банка. В третьем узнаем о крахе большого Дармштадтского банка и закрытии банков в Германии. Последняя газета сообщает о закрытии банков в Австрии и в Венгрии. Наконец приходит весть о падении золотой валюты.

Так, так, не приходится ли нам вспомнить, что мы писали десять лет тому назад о грудах “бесценных” в буквальном смысле банкнот. Не приходится ли нам опять вспомнить рассказы из времени первой революции в Германии и России, когда люди, обладавшие колоссальными бумажными состояниями, к ужасу убеждались, что их сокровища поистине бумажны. Когда вместо того, чтобы затрачивать деньги на пивные ярлыки, предприниматели предпочитали наклеивать на бутылке крупные бумажные ассигнации. (далее…)

Мой отец был ребенком в стране, где в главном городе на площади выставили мумию мифического вождя для массового поклонения. С таким же успехом он мог бы жить во времена Хлодвига или Атиллы. Дед отца погиб на стародавней войне, унесшей жизни каждого десятого в стране.

Пионеры собирались в школах на линейки, поднимали флаг. Директор ходил, слегка прихрамывая, мимо шеренги школьников, и рассказывал им сквозь зубы, какие они ничтожества. Начинал директор тихо и презрительно, но с каждой минутой злился сильнее, не мог вынести, как эти ухмыляющиеся, прыщавые, голоногие ничтожества существуют, бьют стеклянные шкафы, чертят по линолеуму ботинками, смеются так, что дрожат стекла. Он возводил очи горе, тряс кулаком и кричал:

— Фашисты! Фашисты! ФАШИСТЫ!

Потом, должно быть, находил трясунец, стекала по подбородку пена, директор падал без сил, а пионервожатые несли его в школу, в красный уголок, где клали на стол, покрытый красной скатертью, головой к ленинскому бюсту. После звали удивленных пионеров, становились кружком над подрагивающим директорским телом и пели «Боже, Цека храни» Такой ежегодний катарсис.

Галстуки мой отец и другие пионеры не очень любили, и чуть что преступно cовали в карман. А на виду полагалось носить всякие редкие и красивые вещи, к примеру часы. В таких часах отец бегал по коридору, счастливый, солнце с каждым взмахом его руки вспыхивало на запястье, и вся школа расступалась перед ним. Пока он не влетел в директора.

— О? Что такое? Безобразие! Что ж ты делаешь, фашист? – удивился директор.

— О? А это что? Часы? Не положено! – деловито отобрав часы у пацана, директор ушел восвояси.

Этот эпизод мог бы стать символом отношения моей семьи и той хмурой страны, однако мать отца, моя бабушка, таки пустяки в расчет не принимала. Партия один раз ее обманула, сказав, что Сталин велик и честен, и больше бабушка этим людям не верила. Директор, гнида, наверняка побледнел, когда она пришла за часами. Бабушка была невропатологом, и всю жизнь тренировалась на чужих рефлексах. Часы вернулись, и так все загладилось еще на двадцать лет. Так вышло, что отец, единственный из семьи, был спокойным и сильным, но в советском аквариуме всю жизнь работал вхолостую.

Мне мало часов, коль скоро в свидетельстве о рождении написано «СССР». Там написано также и «русский», что ж, смотрите на русского. Уйти на войну, как дед, не погибнуть, но и не вернуться, скрыться в лесу, партизаном. Мне бы оружие и свободу, а там справлюсь и со спокойствием, и с силой. Часы? Вот тебе часы, только песочные. Чтобы не «Тик-так, мой фюрер», а только скрежещущий шелест песчинок, еле различимый, но застревающий в голове, чтобы эти палачи не избавились от безумия никогда, а я чтоб слушал тишину и не думал, что проклят веком, на исходе которого родился.

Через пятнадцать минут после того, как закончилась музыка, я встал и включил свет. Немедленно комната озарилась невыносимо ярким блеском, и я вдруг с нарастающей тревогой стал осознавать, что предметы утратили свои прежние очертания и — без моего участия — стали обретать какие-то новые, абсолютно им не свойственные (как раньше казалось) формы.

Мои мысли текут совершенно непонятными мне путями. Как будто я смотрю на высохшие давно русла, по которым мысли текли когда-то, пытаюсь выдавить из-под потрескавшейся на солнце почвы хоть каплю содержания, а оно — содержание — давно уже полноводной рекой невыносимо быстро несется куда-то где-то в других, новых местах, в местах, мне не ведомых.

Хотя если закрыть глаза, заглушить в себе нарастающий с каждой минутой гул отчаянья, не обращать внимание на поглотившую сознания головную боль и прислушаться к тому, что происходит в воздухе, можно различить едва заметные, но сразу действующие благодатно звуки — нет, не звуки даже, а какие-то еле различимые полунамёки на солнце, на свет и тепло, скрытые за облаками моего омраченного мозга.

Если тупо терпеть боль, это не приведет ни к чему. Надо отвлечься от нее и что-то делать.

Чернота. Желтая чернота. Отголоски, звезды — все летит в неизбежную неизвестность. Поет кто-то там, за соседним столиком. Тысячи обезглавленных тел ждут своей очереди — и каждый хочет жить.

Музыка — это гимнастика для души. Она делает человека не просто более восприимчивым, а более артистичным. Душа становится более мускулистой и гибкой. Если много слушать хорошей музыки, можно стать Художником (а ведь это единственный смысл этой чертовой жизни!)

В чём принципиальная разница, воровать яблоки из чужого личного сада или колхозного? А вытаптывать сад и устраивать дикие оргии за оградой того же Храма, где отошедшие от Мира бережно хранят своими трудами и молитвами слабеющие искры чьей-то угасающей жизни? — Ни в чём!..

Всё ЭТО давно за гранью Разума. И мы все об этом знаем, ну или догадываемся. Чувствуем наверняка или хотя бы помним, что это как-то оччень не правильно. Что ЭТО нас до добра не доведёт.
 
 На кого мы сегодня расчитываем в повседневной жизни? На кого полагаемся? На родителей, близких, начальство, деловых партнёров, подчинённых, коллег, знакомых? А те сами на кого полагаются?.. Что мы, что они — на кого угодно, только не на себя самих. Вся эта поголовная тенденция, это чума, что охватила всех нас с конца прошлого столетия. Обычная суть пирамида в качестве единственного навыка прожить.

Всё, что мы планируем, делаем всякий день делается только ради единственной цели — самого факта участия в ней. Участия в чужом Обмане, Воровстве, участия в Тотальной Круговой Лжи. Как бы они не назывались или выглядели со стороны, все эти их нынешние «социальные игры», они как две капли схожи пресловутому посещению игровых залов (бирж) и разница там только в количестве звёзд — ассортименте коек, игровых столов и разнообразии кухни.

Люди давно по-другому не умеют. Люди строят свои замки уже и не на песке, а на каком-то болоте с мусором. Постоянно обманывают друг друга, обещают что-то друг другу, котируют всю это ложь на свободном рынке Иллюзий. Снова и снова эти цепочки рвутся. Рвутся и героически восстанавливаются, с каждым новым разом становясь всё короче. Делая наших людей всё более одинокими, жалкими и беспомощными, раздражёнными и замкнутыми.

Когда-нибудь все они бросают собственный автомобиль на стоянке, с треском хлопают дверцей и на шатающихся ножках ребёнка выходят на свежий воздух. Вдыхают ароматы влажного, слегка подёрнутого уже осенью леса и восклицают: Госсподибожештымой! Какже блять пиздато!

      Не знаю — не знаю. Пугает меня это слово.  То есть, Перемены не пугают, а слово пугает. 

      В большинстве своём, чем люди теперь занимаются называется Онанизм. Верю, ещё чуть-чуть и «толстый журнал» под таким названием обязательно появится.

Както так..

На Look at me появилось забавное интервью, которое Маша Новикова взяла у меня на днях.

— То есть Перемены не очень посещаемый сайт?

— Смотря с чем сравнивать. Это ведь проект совершенно неконъюнктурный. В том смысле, что 95 процентов текстов и фотографий, публикуемых у нас, никак не связаны с какими-либо новостными поводами и поверхностно актуальными темами. А такой подход по определению не может принести популярность и очень высокую посещаемость. По крайней мере, в наше время. Вообще Перемены это такой веб-журнал, который имеет дело непосредственно с вечностью, а не с сиюминутной коммерчески ориентированной повседневностью. В этом смысле мы наследуем литературным журналам 19 века. Так называемым «толстым» журналам. И, если погрузится в историю этого вопроса, Пушкин, например, был весь в долгах в связи с низкими продажами своего журнала «Современник»… Кроме того, надо понимать, что я ведь сделал этот проект в первую очередь для себя и почти без финансовых вложений. А при таком подходе сейчас невозможно сделать что-либо популярное…

вот полностью

Представляешь, сижу вот я тут за новым маком, навожу лоск на фотографию девушки супермодельной внешности, изображенной под пальмами на пустынно-гламурном Turtle beach в Гоа, Индия. Потягиваю кофе с мороженым. Поглядываю в контакты. И думаю: какой бл*дской х*рней я тут занимаюсь!

Объяснить? Ну вот, взять например любопытный такой журнал National Geographic. Когда-то давным-давно, в незапамятные джедайские времена, он был в какой-то степени журналом первопроходцев – в хорошем смысле, пионеров исследования земли, «рупором» смелых и нестандратных людей и идей. Сейчас – глянь в глянец — смесь рекламы часов Ролекс и визуального плежа неважно какой смысловой направленности.

Мне кажется, на земле немало мест, где белые люди бывают нечасто, и которые только и ждут, чтобы быть освещенными (то есть они-то как раз ничего не ждут, им и так хорошо и плохо независимо от нас, а вот мы тут сидим и ждем, чего бы такого живенького увидеть и услышать).. На самом деле, мир – это не туда, куда можно позвонить по мобильному телефону. В бескрайнем море лесов и пустынь светятся ацким огнем точки – города и села гордого отступника- люда человеческого. Но даже они, созданные по образу и подобию один другого, не похожи друг на друга, и везде люди живут и страдают по-разному. Любопытно ведь посмотреть, как там у других? Желательно, у совсем других и подальше.

Отправляясь в Индию, я подсознательно ждал, вопреки очевидным гугло-фактам, что буду одним белым в куче индусов, что Индия — страна-загадка. И что по итогам человек с фотокамерой сможет показать что-то новое.. Наивно, да? Ну, и в итоге я увидел, как в древнейшем городе йогов Варанаси местных жителей просто тошнит при виде человека с камерой, на фотобанках завались отличных фотографий Индии, Индусов, индийской еды и вообще всего, чего только может вообразить больное воображение среднего бильд-редактора.. На фотобанке, с которым я работаю, меня настоятельно просили, чтобы я не снимал никаких нищих, проблем и вообще всей этой грязи. Им хотелось обваленных в розовой краске слонов. Чего я им дал, в каком-то смысле. Это как бы одна сторона медали — медали ужаса.

C другой стороны — какой -нибудь Magnum photo, viiphoto и другие похожие сообщества, которые (по моему личному мнению) завязли в репродуцировании _чисто человеческих_ конфликтов — съемки в горячих точках, почти гламурные красивые картинки с войн. А ведь вор, который ворует жизни — War — never changes. Ты не можешь изменить мир, фотографируя войну. На выходе — шоу. «Магнум» и «Вип» — фото смотрят не генералы и президенты, не корпорации, которые лезут в политику и принимают решения о том, чтобы начать очередную «зачистку», а простые сердечные интеллигенты, «политические пигмеи», которые и так никого не собирались убивать.

What’s left is the Gap. Великая пустота. Невыносимая легкость прикосновения к миру, в котором ты лишь dust in the wind.

Это все, конечно, невыносимо банально. Но эта сартровская тошнота, по-моему, типична.. Tо есть, я понимаю, что может это «что-то что ушло» мало кому нужно (Oh well, whatever, nevermind), что нужны репортажи с глянцевых курортов в глянцевые журналы, с подробным прайсом лакшери услуг и расценками на лакшери шлюх между строк, но мне лично интересно что-то я даже не знаю что — что-то кардинально другое.. Истинное, земляное, сердечное, может быть даже пугающее и животное, жуткое, но — живое..

В связи с этим у меня появилось смутное намерение.. Что надо поехать куда-то «туда» где совсем никто раньше не фоткал и не писал об этом, зафоткать и написать.. Не чтобы дефлорировать местность, а какой-нибудь благородной целью. Ну, хотя бы чтобы показать, как ЕЩЕ ПО-ДРУГОМУ может быть, не как на ТВ и не в метро в час пик. То есть, чтобы в конечном итоге это — если даже это природа — было связано с человеком, не просто дикий угол бесконечной тайги, где даже дядя вася на вездеходе спьяну не проезжал..

Чтобы не быть скотом, чтобы не быть потребителем, биороботом, и чтобы даже просто не было мучительно скучно – нужно вот это «что-то», «где-то». Назовем это «приключение с пользой для человечества». Это даже не мысль, а скорее ощущение, поэтому излагается оно нестройно, и путано. Сорри за путаницу.

Но ведь на самом деле, все предельно ясно и понятно, как песня «Раммштайн». Тебе это тоже знакомо. Ты ведь понимаешь, о чем я? Тебе ведь тоже нужно что-то такое. Ты тоже, читая эти строки с экрана своего нового макбука про, потягивая обжигающий кофе с фисташковым мороженым, пытаешься вникнуть в весь этот бред, что я тут написал. Мы готовы к действию, у нас есть свобода, и у нас есть силы. Но что делать?

С недавних пор начал фотографировать те знаки которые вижу вокруг.

(далее…)

У многих людей есть фильмы, которые они пересматривают регулярно, хотя бы раз в пару месяцев. Даже не потому, что стараются, а просто так выходит. Ну, когда совсем тошно стало,  налить пива или, там, чаю, присесть, включить кино и расслабиться на два часа совсем. Для меня такой «фильм на экстренный случай» — «Цельнометаллическая оболочка» Стэнли Кубрика. Отдыхаешь душой, когда американские морпехи проходят издевательства военной подготовки и вьетнамскую мясорубку.

Дело не в выдуманной нелюбви к американцам и не в злорадстве в связи с проигранной ими войной, нет. Просто это выглядит ужасно смешно. С первых кадров, когда сержант матерно орет на новобранцев – «жидов, ниггеров, макаронников». Может, это цинично с моей стороны, однако и все мои знакомые, кто смотрел этот шедевр, характеризовали по крайней мере предвоенную часть фильма как «прикольную», «смешную».

В чем же дело? Казалось бы, так быть не должно, фильм не на то рассчитан. Кубрик отнюдь не комедийный режиссер; все же американские рецензии, что мне довелось читать, однозначно оценивали фильм как тяжелую психологическую драму, где издевательский «хэппи-энд» только усугубляет впечатление. А нам, русским, ничего – посмеялись, поцокали языком.

Я решил, что восприятие у меня нормальное. Действительно, думаешь, чего уж смешного в доведении рохли-новобранца побоями и издевательствами до убийства командира и самоубийства. А просто это слишком гротескно показано, слишком художественно. Несмотря на эпизоды, сделанные под документальный репортаж, документальности в фильме нет и в помине, напротив, до предела усилена театральная составляющая. Условность происходящего для американца оборачивается символизмом, а для русского – пародией. Что американец воспринимает как зловещее отклонение от реальности, демоническую военщину, работу всеперемалывающей Государственной Машины, то для русского издевательство над реальностью, скоморошество такое. Рядовой Сычев показывает брейкданс. (далее…)

несколько слов о некрофильно-каловых аспектах современной медийно-цифровой культуры

«Не следует путешествовать с мертвецом.»

Как можно общаться с мертвым? Что с ним вообще можно сделать? Можно только вызывать его дух. Взывать к его духу. Как на спиритическом сеансе. Вот как раз это и делают лучшие – я подчеркиваю – ЛУЧШИЕ – произведения современного искусства – взывают к нашему духу, похороненному заживо глубоко-глубоко в наших мертвых, слепых и глухих телах, где-то позади холодного, небьющегося сердца, сжавшегося, как дохлый новорожденный котенок, в один смешной и жалкий кулачок.

Это лучшие. А все остальные – проходя мимо, в бесконечной похоронной процессии потерянного времени, бросают по горсти земли, каждый по-своему, бесконечно разнообразно – на наши трупы, мал-помалу покрывая их землей. Не той матерью-сырой-землей, плотью Большого Кома, животворящей субстанцией, первоэлементом, и даже не тем плодородным краснодарским черноземом, на котором так хорошо растут огурцы – они покрывают нас своей мертвой мачехой-сухой землей, пылью времени и пространства. Покрывают в самом что ни на есть животноводческом смысле, в каком бык покрывает корову. Кроют нас – некрофилы – мертвые мертвых – во все семь отверстий: глаза, уши, рот, и так далее. Уестествляют, делая сам этот процесс – поглощения нами их.. я даже боюсь сказать чего! Медиа-мертво-детородного органа всех дел – в наше естество, суть. В наше цифровое естество, потому что ведь что такое современный человек без электроники и цифр? Без У.Е. ? Дух нельзя вызвать цифрами, цифры напрямую апеллируют лишь к гордыне.

И тут вкусна (медиа-хрен ведь репы слаще, как известно) сама фактура! Вслушайтесь: «Поклонники Майкла Джексона за три дня после его смерти скачали 2,5 миллиона легальных мп3-копий его песен», или «На вашем счету двадцать одна тысяча триста тридцать пять рублей семьдесят одна копейка», или «Московское время…» Стоп!!! Чур меня, чур. Чувствуете слог, чувствуете комья земли? Тяжелые, черные комья мертвой мачехи сухой земли. Eat this. (или, переставив буквы во втором слове – Eat shit). Вкусно?

«Ит щит» до известной степени действительно щит – он защищает обывателя , включившего «первый ка(на)л», от суровой правды жизни, которая заключается в том, что именно ты живешь во тьме, именно ты скорее жив, чем мертв, именно ты пациент межнациональной бессмертной трансгенной корпорации Матрица. Именно твоя жизнь кончается каждую минуту на 60 секунд, которые превращены Ктулху в единицы рекламного времени.

Майклджексон мертв. Это факт. (И это прискорбно, до известной степени. Ровно настолько, насколько любая новостная информация может быть прискорбной.) Хотя я не исключаю, что когда СМИ насытятся подробностями его смерти и предыдущей биографии – и насытят всех желающих (а их легион), будет нелишне возродить ценный сабж, в том или ином виде. Вспомните, как СМИ трезвонили о том, что погибшие в первые же секунды аварии подводники с АПЛ «Курск» якобы общаются со спасателями азбукой Морзе (и это говорилось со слов высокопоставленных военных!), или как якобы обнаружены новые подробности касательно местонахождения тела Сергея Бодрова МЕСЯЦ спустя похорон уже давно найденного тела (баннер одного из ведущих отечественных онлайн-СМИ)! Я даже не говорю о рекламных баннерах с такими заявлениями, которые по определению объективно непахнуще-выгодны. Я говорю о комьях мачехи-сухой-земли, которые бросают на бледное лицо и в тесную могилку НАШЕГО духа. Некоторые считают, что Элвис, Гитлер и Мерилин до сих пор живы. Найдутся верующие в то, что Майкл жив. Ну и на здоровье бы, если бы.. Если бы на здоровье.

Я верю в другое – что есть еще живые люди (последний постинг Глеба тому лишнее подтверждение!), и есть еще живая музыка. Есть живые слова и живые новости. И во мне, где-то там, где-то позади холодного, небьющегося сердца, сжавшегося, как дохлый новорожденный котенок, в один смешной и жалкий кулачок – бьется мое истинное, живое сердце, чем-то похожее на темную точку, которая есть в каждой икринке. Такая икринка есть во всех – зародыш внеземной, потому что неподверженной мачехе-сухой-земле – цивилизации. Это острие нашего духа. А дух есть во всем, что нас окружает. Даже в маленькой улитке. Наверняка. Так что пусть запляшут облака, и Господь судья тем, кто душит сердца, кто тупит наше острие, и тем, кто просто пассивно тупит, позволяя себя покрывать, как скот, и уестествлять в У.Е каждую секунду рекламного времени. Я не хочу быть лунатиком, не хочу быть moonwalker’ом. Хочу вырасти из икры. Поэтому я говорю на языке современного мира: «ФАК Ю!» Поэтому я говорю на языке войны. Поэтому я лучше дальше помолчу. Спасибо за внимание.

Вот все цитируют или каким-то образом касаются Кастанеды. А ведь у нас есть свой шаман. Я уже давно хотел об этом написать, но как-то всё… Видимо время пришло.

Шаман, один из величайших людей на Земле. Это без сомнения великая книга. Я её уже много раз перечитывал. Разумеется её писал не Шаман, ему до фонаря все эти дела. Книгу написал, вернее составил Владимир Сёркин, которому посчастливилось быть с ним знакомым.

Первая часть это текст автора. А вторая часть непосредственно беседы с Шаманом.

Я хочу, чтобы как можно больше людей прочитали это. Когда вы прочитаете, вы поймёте, что я имею ввиду. И совсем не хочется, чтобы этот пост затерялся среди других и прошёл незамеченным. Его бы вынести на главную страницу, сделать постоянной ссылкой, что бы книга была постоянно доступной. Это очень хорошая и полезная книга. Я плохих книг не посоветую). Итак, приятного погружения…