Отрывки из романа Дугласа Коупленда «Поколение А» (издательство «АСТ»). Предыдущий фрагмент был опубликован здесь.
ЖЮЛЬЕН
Военные прибыли быстро. Спецназовцы оцепили весь парк. Действовали, как всегда, безыскусно — грубо и жестко. Никакого понятия о манерах. Одно слово, уроды.
Старая грымза номер раз сфотографировала пчелу камерой в сотовом телефоне. Потом позвонила в полицию — или в службу спасения, я не знаю, — переслала им фотку и вернулась к своим молитвам. Я поднял пчелиный трупик с земли, положил на ладонь и принялся рассматривать жало. У меня очень хорошее зрение. Жало было совсем крошечным, но все равно выглядело оно грозно. Кожа вокруг укуса слегка покраснела и жутко чесалась. Но я решил потерпеть и не расчесывать, чтобы не стало хуже. Когда я поднял глаза, к нашей скамейке уже подошел целый взвод полицейских. Со злобными лицами и с пистолетами наголо. Старых кошелок подхватили под руки и отвели в сторонку, где оставили под присмотром троих полицейских. Кто-то из офицеров схватил меня за руку и принялся орать: «Где пчела?». Я молча указал на пчелиный трупик, который буквально за пару секунд до того положил на скамейку. Судя по бурной реакции стражей порядка, можно было подумать, что это не крошечное насекомое, считавшееся вымершим, а как минимум пусковое устройство для межконтинентальной ядерной ракеты. Кто-то из полицейских дал подтверждение по рации, что это действительно самая что ни на есть настоящая Apis mellifera. Меня спросили, что произошло. Вокруг уже собиралась толпа любопытных. Наверное, думали, что я какой-нибудь мелкий воришка, задержанный доблестными служителями закона. Ну и ладно. И пошли все в жопу. На парковую дорожку вырулил небольшой автофургон с белым прицепом, какие обычно не ездят по городу. В таких домах на колесах жирные америкосы разъезжают по своим бескрайним пустыням и ждут, когда за ними придет смерть. Машина заехала на лужайку рядом с моей скамейкой и остановилась. Из прицепа выбрались какие-то люди в белых халатах. Я так понял, ученые. Потом послышался рев вертолетов. С севера, со стороны Монтрея, к нам приближались пять SA-330. Больше всего мне хотелось вернуться в мир «World of Warcraft», исчезнуть с этой несчастной планеты с ее деревьями, набожными старушенциями и причинно-следственными связями.
Один из ученых — наверное, главный; про себя я назвал его «альфа-самец» — велел мне забираться в прицеп. И я забрался в прицеп. А что еще остается, когда у тебя перед носом размахивают полицейскими дубинками?! Уже внутри меня запихнули в какую-то тесную кабинку из толстого прозрачного плексигласа. Козлы. Я спросил одного из сопровождавших меня строгих дядек, можно ли мне позвонить по его сотовому телефону. Похоже, они удивились, что у меня нет своего мобильника, и жутко переполошились по этому поводу. Интересно, с чего бы? Мне сказали, что аппарат мне не дадут, но если я назову номер, они сами его наберут, и я смогу поговорить по громкой связи. Вот уроды. Ну и пошли они в жопу. Да и кому бы я стал звонить? Маме? Маму надо сперва оторвать от YouTube. Она вся — в далеком прекрасном прошлом, как воткнется в экран, так и смотрит свое разлюбезное видео с выступлением Торвилл и Дина под «Болеро» на Олимпийских играх в Сараево в 1984 году. Снова и снова, по кругу. Позвонить папе? Ну, да. Дайана Росс поет заглавную песню из фильма «Махогани»: «Ты точно знаешь, куда идешь?»… чернокожая девочка из Детройта в первый раз видит Рим, в первый раз приобщается к истории, сидя на заднем сиденье старого раздолбанного такси. Сплошные блики в объективе. Плохонькая дешевая фотокамера. «Я всего-навсего бедная черномазая девчонка из Америки! Но за эту короткую поездку от аэропорта Да Винчи я стала другим человеком! Если бы все люди увидели Рим так, как я — хотя бы в течение трех с половиной минут, — мы бы жили в эротическом сне генерального продюсера какой-нибудь студии звукозаписи, в его воплощенной мечте о посткапиталистическом будущем!»
Папе хочется верить, что внешний мир легко поддается пониманию. Так что пусть они с мамой увидят меня в новостях по телику. А пока что я просто уселся на синий пластмассовый стул в своей тесной прозрачной кабинке. И сидел под присмотром двух полицейских, пока ученые — про себя я назвал их «ученые обезьяны» — суетились снаружи в связи с прибытием еще парочки передвижных лабораторий в автоприцепах.
Потом к моему плексигласовому «аквариуму» подошел тот самый альфа-самец. Сказал, что его зовут Серж, и принялся задавать мне вопросы. Спросил, живу ли я сам по себе или до сих пор с родителями. Да сих пор? Вот урод. Я сказал, что это не его дело, а он кивнул и улыбнулся:
— Значит, с родителями.
Он был невысокого роста, худой как щепка. В белом халате поверх делового костюма, в каких ходит вся бюрократия.
Женщина, сопровождавшая Сержа, спросила, где работают мои родители. Я ответил, что мама работает в «Asea Brown Boveri», а папа — в ЦЕРНе*, в отделе программного обеспечения расчета зарплаты.
— У тебя есть братья? Сестры?
— Брат работает в отделе маркетинга в «Kellogg’s». Сестра — в «Nokia», в хельсинкском отделении. Наша семья — показательный пример всеобщей глобализации. Я сам изучаю английский всю жизнь. И еще в детском саду ездил в Англию по обмену.
— А сейчас ты где учишься?
— В университете. В Сорбонне.
Ага. Nous avons un genie ici a notre milieu. И что изучаешь?
— А это не ваше собачье дело.
Серж повернулся к женщине:
— Селин, ты понимаешь, как нам повезло? Наш первый европеец, ужаленный пчелой — впервые, заметь, за последние шесть лет, — не кто иной, как Шон Пенн. Будь добра, посмотри в холодильнике, там где-то должен быть антидот от безудержно гениального лицедейства, достойного премии «Оскар».
— Очень смешно.
Серж угрюмо взглянул на меня.
— Слушай, Жюльен, тебе двадцать два года, и у тебя недоразвиты лобные доли мозга. Можешь сколько угодно сейчас возмущаться и спорить, но это научный факт. Кстати, когда человек уверен, что он весь такой из себя замечательный и поэтому якобы вправе презирать всех и вся — это как раз показатель, что его лобные доли еще не развились до конца. На самом деле все твое поведение — это обычное биологическое клише. Для окончательного становления твоему мозгу нужно еще два-три года, а пока что ты просто биологический робот, и все твои мысли и чувства суть продукты неполноценных кортикальных сигналов и минутных капризов, обусловленных буйством гормонов. Так что не надо выделываться, молодой человек. Потому что ты можешь считать себя самым крутым, но для меня твое хамство — не проявление яркой индивидуальности, а всего-навсего нежелательная и до смерти скучная помеха на пути наших исследований.
— И что вы исследуете?
Он выдержал паузу — одну из тех пауз, на которые ты сперва не обращаешь внимания, а потом вспоминаешь и думаешь: «Черт, вот когда надо было быть более внимательным».
— Нам надо узнать, что в тебе есть такого, чего нет во всех остальных, и что привлекает пчел, — сказал он. — Это может быть важно. Для всей планеты.
— Ага.
— Поэтому прекрати выступать и веди себя, как мужчина.
Селин сказала:
— Просто поговори с нами, ответь на вопросы. Ты сегодня пользовался одеколоном? Читать дальше »
Журнал "Перемены" в ВК >>
Вы можете поблагодарить редакторов Перемен >>