Из своей ссылки Стасик вернулся преображенным, и первыми это почувствовали на себе всё те же студенты нашего вуза. Так, пятый курс обучения прошел для Стасика под знаком высокой морали: он вдруг полюбил проводить с окружающими долгие задушевные разговоры, в которых любезно пояснял собеседникам, как им следует жить, и отныне срывался на крик и агрессию только в тех случаях, когда видел, что кто-нибудь из первокурсников предается алкоголю или же табаку. Стоит ли говорить, сколь сильно возросла к Стасику в тот год неприязнь.
Также мой добрый товарищ в который раз попытался стать жильцом общежития и теперь он преследовал воистину благородные цели. Он собирался врываться в комнаты по ночам и проверять, не нарушает ли кто режим. Этот проект Стасик осуществить так и не успел, поскольку закончилась учеба, однако, ради хорошего дела, он был готов специально оставаться там на ночь после работы. Ему предельно вежливо отказали. Читать дальше »
Когда-то очень давно, уже не помню точно когда, мы с моим добрым товарищем по имени Стасик решили отныне всё делать исключительно в шутку, не снимая с себя различные образы и разнообразные личины, словом, даже мыслить и чувствовать начать не всерьёз.
Сложно сказать, собирались ли мы стать какими-то сверхлюдьми или это был эксперимент над собой, послание миру, либо ни к чему особенному мы не стремились, однако, задуманное стало даваться нам довольно легко – если только мы вообще хоть что-то задумывали, возможно, шутка сама выбрала нас для каких-то своих таинственных целей.
Всецело отдавшись течению, что навязала нам та самая священная шутка, мы беззаботно порхали по жизни, равнодушные ко всему – как к обстоятельствам, так и к собственным судьбам. Читать дальше »
Бывает, что детство иногда тянется за человеком всю жизнь.
Джеральд Даррелл
«Моя семья и другие животные» — и другие книги Джеральда Даррелла тянутся к нам со времён детства, и порой не отдаёшь отчёта, где и когда и это было? Вчера, «до войны», после войны?
Это было всегда!
Мальчишка Джерри, державший в постельке черепах и лягушек. Небывалые пауки по потолкам и стенам, заменяющие ему игрушек нелюбознательных и скучных детей. Его мир — зоопарк острова Корфу, зоопарк острова Джерси.
Старший брат, Лоуренс Даррелл, поэт и путешественник, один из самых знаменитых англичан-экспатов. Читать дальше »
Первое, что приходит в голову, когда читаешь новый роман Платона Беседина «Дети декабря» — это обман. Нет, война на Донбассе, мир в Крыму и воспоминания детства и юности у него описаны вполне достоверно, наверное, многие могли бы подтвердить слово в слово, что именно так и было.
Обстрелы, разруха, очереди на пропускных пунктах. Так в чем же обман?
А ведь он — это главное, что движет главным героем на протяжении всех четырех разделов, озаглавленных, словно старые песни о главном.
«Стучаться в двери травы» напоминает об Уитмене, «Воскрешение мумий» — Эдгара По, «Дети декабря» — название альбома «Аквариума», а все вместе — какую-то большую Книгу жизни, в которой не свалены в кучу воспоминания, рефлексии, зарисовки, а произведена тщательная классификация и даже ревизия прошлого и настоящего. Будущее в каждой из глав — под вопросом, оно как бы ускользает от рассказчика, переходя в следующий рассказ с узнаваемым героем. Читать дальше »
Летопись культурной жизни русского зарубежья была бы абсолютно невозможна без Леонида Ржевского1. Несмотря на тридцать один год, прошедший со дня смерти яркого прозаика второй волны эмиграции и одного из авторитетнейших профессоров русской литературы в США в XX веке, коллеги вспоминают этого неординарного человека с огромной теплотой и уважением.
Поэт Наум Коржавин, метафорически называемый совестью русской диаспоры, признавался, что ему очень не хватает Леонида Денисовича, в личности которого его «привлекала точность и умеренность в суждениях». По мнению Коржавина, «Ржевский был хорошим, талантливым и культурным писателем, проза которого была очень выразительна, точна и лишена всяких крайностей»2.
А исследователь русской словесности Вероника Туркина-Штейн, старейшина Русской Школы Норвичского университета (Вермонт, США), отмечая масштабность дарований Леонида Ржевского, ставит ему в заслугу то, что он был не только настоящим носителем русской культуры, но и кропотливым исследователем и талантливым преподавателем русской литературы. Читать дальше »
Беседа с композитором Ольгой Раевой, живущей ныне в Берлине выпускницей ЦМШ и Московской консерватории (где её учителями были Э. Денисов, В. Тарнопольский, Н. Корндорф, Ю. Холопов), лауреатом многих международных премий и стипендий, автором оперы на либретто В. Сорокина, о метафизике детства, новой музыке, языке, об Арто, А. Лосеве, Пазолини и некрореализме.
Александр Чанцев: Ольга, кем вы хотели стать в детстве?
Ольга Раева: Хм…, первое, что пришло в голову (или, точнее, на язык — выговорилось как-то само) — отцом… Но это нуждается в объяснении/истолковании. Надо подумать… В общем, я хотела стать собой, но в преображенном, усовершенствованном виде. Ежели говорить о роде занятий, то мне хотелось вначале стать художником (самое раннее) — рисовать, придумывать пластические воплощения — танец, стало быть (точно как моя дочь теперь: недавно она сказала, что хочет станцевать алфавит, и показала придуманные ею движения, жесты и фигуры для каждой буквы), но также археологом-историком-исследователем океана-минералогом (но здесь, конечно, меня интересовали более метафизика, мифология, и т.д., никак не «естественнонаучные» знания), а еще …жрецом-священником… (служителем культа, получается что). Позже: режиссером кино («автором снов»). И еще меня всегда увлекал мир ароматов и благовоний (амбра, ладан, мирра, fleurs d’orange и т.д.). Ну и, конечно, писать гимны, молитвы… и просто «записки на манжетах»… Читать дальше »
В издательстве «Воймега» вышла книга Игоря Куницына — «Портсигар». Появилась она в конце 2016 года — и до сих пор не было написано ни одной толковой рецензии. Этому, конечно, есть свои объяснения.
Во-первых, Куницын — по большому счёту новый автор. Его первая книга «Некалендарная зима» выходила в 2008 году в Минске и “массовому” читателю (насколько это определение применимо к современному литературному процессу) неизвестна.
Если полвека назад можно было напечатать подборку в толстом журнале, а на следующее утро проснуться знаменитым, то сегодня такого просто не может случиться. Куницын попадал на страницы «Интерпоэзии» и «Плавучего моста», «Новой юности» и «Крещатика» — кажется, много, но надо помнить, что даже профессионально подготовленных людей, которые бы читали все толстые журналы (хотя бы поэтические подборки), у нас очень и очень мало. Читать дальше »
Постоянный автор журнала «Нью-Йоркер» Адам Гопник в номере от 3 Июля 2017 г. поместил с обзором современной критики и нового взгляда на творчество Эрнеста Хемингуэя как явления американской и мировой литературы. Статья приводится в изложении и переводе Ирины Вишневской.
Возможно ли тем, кто не жил в те времена, осознать в полной мере, что значил для Америки двадцатого столетия культ Хемингуэя?
Еще 1965 году редактор журнала “Atlantic” мог описывать сцены из его жизни так, будто вырванные из дневника самого Хэма:
«Утреннее похмелье в придорожном кафе. Бурные ночи en boites парижского Левого берега. Одинокий путь домой под дождём. Мысли о смерти, и смерть рядом под солнцем Испании. Тропы и трофеи зелёных холмов Танганьики. Утиная охота венецианских болот. Вино и любовь, рыбак и море Ки-Уэста и Гаваны».
Вот это и есть подлинная слава, а не получасовое интервью с Терри Гросс на телевидении — предел мечты современных авторов.
Почувствуйте дух времени и прибавьте к литературной славе Реймонда Карвера популярность обожаемого Брюса Спрингстина. Папа Хемингуэй не был обожаемым артистом. Он воплощал собой публичный образ Америки, величественную фигуру писателя даже для тех, кто ничего не читал вообще. Читать дальше »
Гештальты Натана Дубовицкого и власть Алексея Крученых
«Ультранормальность» («Издательские решения»; Ridero) — четвертый по счету роман Натана Дубовицкого. Любопытно, что интерес литературной тусовки (не путать с читателем, широким или узким) к произведениям одного из самых загадочных персонажей отечественной словесности развивался обратно пропорционально увеличению романного поголовья. Проще говоря, угасал.
Интрига и скандал, возбужденные острым внутриполитическим вопросом о возможном авторстве книжки «Околоноля» (2009 г.; а в авторстве уверенно подозревали Владислава Суркова, на тот момент — первого замглавы Администрации Президента) — отшумели довольно быстро, но и впрямь — не век же им было шуметь.
Роман «Машинка и Велик» — замечательный экшн о детях, моряках-подводниках, маньяке и особо важных следаках — встретили уже молчаливым поджиманием губ: откуда, мол, и что за стилистические новости? Читать дальше »
Когда я вечерами, уставший, прихожу с работы домой — меня тут же окружают мои слабоумные дети.
Их взгляд в полной мере выражает их животные эмоции, они неспособны лицемерить. Тем и более печально, потому как никогда в их взгляде я не видел отражение любви ко мне. Пусть это наблюдение и эгоистично в приличной степени. Но вместе с тем, я, усердно трудящийся без выходных в сфере торговли — как никто другой понимаю схему «купи-продай», это всегда обмен, пусть и далеко не всегда равноценный.
Я забочусь об этих мелких дикарях, пусть и считаю это своей прямой обязанностью, но я многое им даю, на самом деле. И более того, они выжимают из меня все соки в итоге, как упыри. Это несправедливый и неравноценный обмен. Читать дальше »
Я наблюдаю закаты, они каждый раз разные, встречаю рассветы, они тоже всегда отличаются друг от друга, но остальное неизменно. Я веду учёт, принимаю пополнения и считаю потери, баланс — это моё второе имя, но это внешний баланс, потому как сам я ни черта не сбалансирован.
Но разве кого-то это может побеспокоить? Я не катаюсь на свинье и не пнул ногой корову, когда она мычала слишком уж долго и протяжно, как волк на луну. Я не ищу причин и поводов, чтобы проявить своё настоящее Я и рассматриваю всё происходящее как театр.
Мой внешний контроль за происходящим близок к идеальному, и мои внутренние часы никогда не обманывают меня, я не наблюдаю время, лишь потому, что время само поселилось во мне, и стало моим продолжением. Читать дальше »
Одесский хам и острослов Всеволод Непогодин написал книгу, обличающую российское мещанство. Сделал он это в духе перестроечного киножурнала «Фитиль», пылая комсомольским задором. В его прожекторе перестройки так и всплывают карикатуры из сатирического журнала «Крокодил» и «Чаян», в них также нещадно пороли мещанские проявления.
Корень всех бед Непогодин видит в советском наследии, которое бурными сорняками проявляется в современной российской действительности, заглушая все новое. Выстраивается мифологема советского, противоположная другой популярной крайности — ностальгическому образу. Читать дальше »
К 80-летию выставки «Дегенеративное искусство» в Мюнхене
19 июля 1937 года в Мюнхене открылась выставка под глумливым названием — «Дегенеративное искусство», или «Вырожденческое искусство» («Entartete Kunst»). Она была задумана как контрапункт к Большой выставке немецкого искусства, открывшейся накануне неподалёку, в специально выстроенном для этого Доме искусств.
На выставке «Дегенеративное искусство» демонстрировалось то, что Гитлер считал вырождением и еврейско-большевистским заговором, направленным против немецкого народа. Притом идеология выставки была заимствована у Макса Нордау, мало того, что еврея, так еще и одного из основателей Всемирной сионистской организации. Читать дальше »
С дурного сновидения, с утреннего конфликта на тему, кто кому должен готовить утренний кофе, завтрак, утренний секс, внезапное отсутствие интернета, whatever…
Ты просыпаешься, зараженный террором, и выходишь в мир с кислой миной на лице, заражая всех, кто так или иначе будет контактировать с тобой. У тебя конячий день, ты всех ненавидишь и (или) боишься, ты превращаешься в ядовитого ежа, приходишь на работу и срёшь в настроение всем и вся подряд, просто потому что кофе подали слишком поздно, и ты, жадный уебан, обжег свою ротовую полость, или же потому что у тебя не встал утром, или просто потому что тебя уже кто-то заразил террором с утра.
Маленькое жалкое семя, которое ты начинаешь бережно взращивать в себе на протяжении всего дня. «День на задался!» — говоришь ты себе, акцентируешь на этом внимание, и вот уже сам не замечаешь, как наворотил дел, при этом абсолютно не заморачиваясь на каких-то там муках совести, есть лишь ты, и «день, который не задался», ты не думаешь о людях, которых заразил своей ежовой дрянью, сегодня мир вертится лишь вокруг тебя. Читать дальше »
Тошнит от рабства в умах человечества. От рабства ментального, территориального, согласно заветам предков, от рабства патриархального, матриархального, рабства — как семейной традиции, как чего-то, что само собой разумеется.
Порабощение свекровями своих невесток, когда те, забивая на свои личные дела, несутся готовить жрать этим ленивым жопам, а после смиренно выслушивая критику, какое дерьмо им приготовили, запускать им стиральную машинку, потому что ленивой суке не поднять свою задницу и не нажать пару кнопок, а также просто потому, что согласно «семейным традициям» она считает, что заимела себе пожизненную и покорную прислугу, и ей по гроб жизни должны, не пойми, бля, только за что. Читать дальше »
Журнал "Перемены" в ВК >>
Вы можете поблагодарить редакторов Перемен >>