Лидия Сычева. Русь в ожидании варягов. Статьи о культуре. СПб., Алетейя, 2012.

Поставленный в заглавии вопрос (читатель столкнётся с ним еще в авторском предисловии) рано или поздно возникнет перед мысленным взором читателя книги Лидии Сычевой «Русь в ожидании варягов». Читатель, знакомый с высокой философской культурой, может поставить вопрос иначе: «Есть ли у русских воля к власти и воля к воле?» Впрочем, автором он столь явственно не ставится. Да и книга-то не по метафизике, в ней нет соответствующих философии категорий и понятий. Книга написана, можно сказать, простым языком (без метафизических мудрствований), а речь в ней идет о нашей жизни во всем ее многообразии.

Вот, например, возьмем очерк «Путь к Босфору». Здесь автор просто описывает свою поездку в Турцию. А поездка начинается с заурядного разговора с московским таксистом (кстати, из Самарканда родом – потомком тех самых огузов, от которых происходят и современные турки, которые к XV веку заселили нынешнюю территорию Турции, Малую Азию, до того принадлежавшую империи ромеев, от которых в свою очередь мы, великороссы, ведём свой счёт времени – от Второго Рима; такая вот символическая встреча произошла в такси перед полетом в Турцию). И вот в разговоре с этим таксистом – разговоре, развивавшемся в ходе гонки по улицам и проспектам Третьего Рима – вдруг возникает характерное разночтение всемирной истории. Своему пассажиру-писателю самаркандский водитель-москвич говорит:

– Хорошая страна туркам досталась.

– «Досталась» – это слишком сильно сказано, – замечаю я, – турки вообще-то эту страну завоевали. Они же на чужой земле живут. (Это уже ему Лидия Сычева отвечает.)

Причем, в интонациях Лидии Сычевой чувствуется подтекст: это турки, как и англичане, на всё готовое пришли: англичанам дороги, крепости и города Британии построили римляне, а вся инфраструктура, доставшаяся туркам – от тех же римлян, только Восточной Римской империи. А нам, русским, пришлось не по готовым римским дорогам пространства бескрайние да северные осваивать, а пустыни превращать в нивы. Вот нам-то, действительно, страна досталась…

Впрочем, ничего этого Лидия Сычева не пишет, это все в голове читателя выстраивается, коннотация. Читать дальше »

В своём эмоциональном и ассоциативно выстроенном эссе, посвящённом проблемам перевода, Сергей Магомет поставил много вопросов, которые выходят далеко за рамки выбранной темы. Начинает он с ответственного заявления о том, что аутентичный перевод литературного текста практически невозможен, затем приводит имена и примеры удачного решения этой проблемы, а заканчивает некоторым реверансом по отношению к коллегам по профессиональному цеху: дескать, не обижайтесь…

Я – не большой специалист в теории художественного (именно на художественном здесь нужно сделать акцент, потому что в плане деловых и научных текстов задача упрощается) перевода. Но в курсе теории стиха, который мною читается в Литинституте, одно из занятий традиционно посвящено переводу стихотворного текста. Вопрос, впрочем, представляется достаточно изученным. Ещё В. Жуковский говорил, что переводчик в прозе – раб, а переводчик поэзии… соперник. И в этом случае продолжением темы следует считать утверждение С. Магомета о том, что переводчик сам должен быть писателем. Поэту необходимо написать своё стихотворение на основе стилистических, смысловых, образных и формальных особенностей оригинала. Это, разумеется так, но лишь в идеале. На деле, настоящих писателей не напасёшься для создания оригинальных сочинений, что уж говорить о переводных текстах. Читать дальше »

Весной Нобелевский лауреат Гюнтер Грасс в своем стихотворении «Что должно быть сказано» высказался по еврейскому вопросу. Даже не столько по этому вопросу, сколько прошёлся критически по поводу политики государства Израиль. Подвергся мощной обструкции, был обвинён в антисемитизме. Потом ему пришлось чуть ли не оправдываться, хотя стихотворение никто и не анализировал, попросту заклеймили.

Захар Прилепин не Нобелевский лауреат, но тоже писатель. В своём наделавшем много шума «Письме товарищу Сталину» он высказывался вовсе не по поводу еврейского вопроса, а по вопросу русскому. Как поётся в одной из песен рэп-группы 25/17: «…меня не интересует демография Таджикистана». Как-то так… Читать дальше »

13 августа 1899 года родился Альфред Хичкок, изобретатель триллера, саспенса, макгаффина и просто великий кинорежиссер.

На самом деле ничего из перечисленного Хичкок не изобретал. Саспенс задолго до него открыл Дэвид Уорк Гриффит. Структуры триллера использовал в своих шпионских фильмах Фриц Ланг. А макгаффином, то есть загадкой, вокруг которой разворачивается интрига, вообще пользовался кто ни попадя. Да и великим режиссером Хичкока никто не считал, до тех пор пока этот факт не открыла французская новая волна. Только тогда-то и выяснилось, что именно Хич обратил саспенс и макгаффин в инструменты самопознания кинематографа. А сугубо развлекательный жанр триллера использовал для внятного авторского высказывания о тщете и бренности сущего.

Большинство жизнеописаний Хичкока начинается с эпизода из его детства, о котором мастер триллера поведал в интервью Франсуа Трюффо. Однажды папаша отправил пятилетнего Альфреда в полицейский участок с запиской, в которой попросил посадить сына в камеру. Полицейский запер Альфреда как преступника, пояснив: «Вот как мы поступаем с непослушными мальчиками». «За что же вас наказали?» — в ужасе спросил Трюффо. «Не имею ни малейшего понятия, — невозмутимо ответил Хичкок. — Отец называл меня «невинным ягненком». Не могу даже вообразить, что же я такого натворил».

Из этого детского анекдота, который мэтр затем нередко рассказывал в различных компаниях, биографы Хичкока поспешили сделать далеко идущий вывод об истоках апологии тотального страха, упорно декларируемой режиссером из картины в картину. Ведь чем же еще объяснить, что этот милый увалень и добропорядочный католик был одержим страстью – делать жертвами (пусть экранными) совершенно невинных и создавать мир, таящий смертельную опасность для каждого его обитателя. А блюстителей закона – всегда показывать не в самом приглядном свете. Читать дальше »

Постоянно меняющая свои формы гигантская машина, в которой само по себе понятие «жанра» уже подразумевает десятки значений – таков кинематограф сегодня.

Особый интерес вызывает разнообразие картин на естественно-научную тематику. Казалось бы, всем нам уже давно известно, как должны выглядеть картины такого рода. Однако последние 10-15 лет мы наблюдаем завораживающий процесс соединения научного кинематографа с игровым, который происходит, прежде всего, на эмоциональном уровне. Один за другим выходят фильмы, над которыми создатели трудились по пять, десять, пятнадцать лет и которые затрагивают зрителя мощнейшим гуманистическим посылом, сочетая в себе образовательное и развлекательное начала.

На самом деле, появление таких фильмов – это вариация на тему того, что фактически «уже было», ведь научно-популярный кинематограф изначально сочетал в себе развлекательную и познавательную функции. Первые научно-популярные картины были простой фиксацией на пленку окружающей природы, но вскоре выяснилось, что даже эти простые наблюдения весьма интересны зрителю. Читать дальше »

Тщету, встреченную в кафе «М.» шесть лет назад, я приняла за тщеславие. Мохито, выпитое натощак, скрыло ее за толстыми стенками прозрачного стакана. Я смотрела на нее сквозь вспотевшее от холода стекло, листья мяты и кубики мутного льда. В каждом кубике происходило отдельное действие, как на экране, поделенном на несколько частей. Все действия были связаны между собой. Они были связаны со мной и Тщетой. Меня и Тщету связывало ее и мое тщеславие.

Капля пота, выступившая на стакане, написала на влажной стенке «т», прибавила «щ», и я решила, что это знак, но не учла, что не одно тщеславие имеет такое начало. Я бы увидела это, если бы сузила свой взгляд и протолкнула его сквозь прозрачные линии потеков на стакане с мохито. Но оно содержало полторы унции белого рома, который расширил мой зрачок до самой радужки. Читать дальше »

Фрагменты книги Кита Ричардза, гитариста Роллинг Стоунз, «Жизнь и Судьба», вольный перевод с «аглицкого» для друзей

…Энджи!

Понятия не имею, что другие подразумевают под словом «ломка». Что бы там ни было, это, скажу я вам, вещь очень даже хреновая.

Конечно, всё относительно. Если тебе, к примеру, оторвало гранатой ногу или ты загибаешься с голоду, то «ломка» — не такая уж и хреновая альтернатива. Лучше вообще обойтись без подобных экзерсисов. При прочих равных.

С тебя как будто содрали кожу, вывернули наизнанку и кое-как натянули обратно. И три дня кряду организм бурно отторгает собственную же плоть. Ты, конечно, понимаешь, что через три дня так или иначе придешь в норму. Но эти три дня покажутся длиннее целой жизни. И не раз с удивлением спросишь себя: ну какого же хрена я так надругался над собой? чего не жилось тихо-мирно, как живут другие приличные рок-звезды? Потом снова тебя начнет выворачивать наизнанку, снова полезешь на облеванную, загаженную стену… Нет ответа на этот удивительный вопрос… Кожа трескается, как ошпаренная. Нутро жжет. Члены корежит судорога. Тебя одновременно рвет и поносит, как сверху, так и снизу, хлещет изо рта, ушей, носа. В общем, изо всех дыр сразу. Вот когда понимаешь, почему обделывается и что испытывает червяк, когда его насаживают на крючок. Самое удивительное, после этого, не исключено, опять возьмёшься за старое… Читать дальше »

Еще один артефакт из плейлиста Радио Перемен («Радио», правая кнопка основного верхнего меню). Это песня с магнитоальбома культовой московской группы Alien pat. Holman «Life Is More Than Just Addiction». По легенде, альбом был записан летом 1992 года, в течение нескольких самоубийственных ночных сессий. На студии, которая располагалась в глубине Измайловского Парка. В архетипическом сумрачном лесу, среди пелены призрачного дымка и синтетических видений. В целом альбом интересен главным образом как любопытная попытка произвести на русской почве нечто вроде насквозь пробританенного гитарного нойза вперемешку с пост-панковской классикой, однако несколько шедевров среди всего этого безбашенного, во многом медиумического творчества кристаллизовались. Один из них — песня «Strange love song». Песня вроде как про любовь. Впитавшая в себя самую суть середины 90-х, мэссидж отравленного, обманутого, позолоченного (jilted) поколения, на излете своей юности прикоснувшегося к звездам и упавшего в бездну небытия.

Говорят, что Ганс Хольман никогда не учил английский и писал свои английские тексты по наитию. И получалась у него неплохая поэзия. Сейчас он, кстати, пишет электронную музыку. Один из самых интересных современных российских композиторов.

Вот песня. Видео, насколько я понимаю, не авторское, а кто-то сделал позже, мне, признаться, оно не очень. Лучше просто песню слушать.

От редакции: этот автор никак не связан с постоянным автором Перемен, Олегом Давыдовым (Места силы, Шаманские экскурсы, Дни силы). Это два разных человека.

Сегодня можно быть уверенным, что искать (с фонарем или без) человека, который не слышал бы об Олимпийских играх, бесполезно. Миллиарды людей во всем мире наблюдают за состязаниями с помощью СМИ, ставшими ткацкими станками ткани реальности. Большую долю обыденного дискурса на период Игр занимают обсуждения состязаний, более привычные темы вытесняются. Такое феерическое событие как Олимпиада имеет колоссальное мировое значение. Оно затрагивает все социальные сферы, входит в приватные жизненные миры даже тех, кто не намерен уделять этому событию внимания. Бескомпромиссная борьба, телесный триумф, всеобщая гордость победителя – все это питательная среда для произрастания национализма еще с античных времен.

Однако у всеобщего праздника есть и обратная сторона: жесточайшая конкуренция, порождающая зло допинга, коммерциализация соревновательности и т.д. Проясняя смысл происходящего, стоит обратиться к истокам явления современного олимпизма как феномена, значительно превосходящего сферу спорта и выступающего одним из конституирующих начал современной цивилизации вообще. Читать дальше »

От редакции: этот автор никак не связан с постоянным автором Перемен, Олегом Давыдовым (Места силы, Шаманские экскурсы, Дни силы). Это два разных человека.

«Когда пришли мы к грекам, и они повели нас туда, где служат своему Богу, то мы в изумлении не ведали, на небе ли мы, или на земле», – таково восторженное описание своего посещения Константинопольской Софии послами Владимира Киевского. Мне довелось, спустя более чем тысячелетие, повторить их путь через Чёрное море к Царьграду. Главной целью путешествия, конечно, был Храм Святой Софии. Мои надежды на встречу с Византией не только оправдались, но я и не рассчитывал на столь высокую степень ожидающего удивления, которое, как известно, есть начало всякого любомудрия.

С обретением христианством государственного статуса, не смотря на затяжные ереси, многовековые споры и кровопролития, античное мировидение не было полностью отвергнуто византийцами. Оно было включено в величественный имперский космос подобно колоннам эллинских и римских храмов в интерьер Святой Софии, так, например, из Рима были доставлены восемь колонн, взятых из храма Солнца, и восемь колонн из Эфесского святилища. Расточительное строительство собора поглотило три годовых дохода всей империи, но об этом мало кто думал, когда на кону была гармония вечного космоса. Торжественное освящение храма состоялось 27 декабря 537 года. Сложность отношения Руси и Византии известна, но вне зависимости от политической конъюнктуры веками влекла София величайшие русские души, и умственное движение нового времени в России от Ф. М. Достоевского и К. Леонтьева до В. В. Аверинцева и А. С. Панарина также пронизано порывом к Византии. Без софийного порыва, без «Внутренней Византии» русский мыслитель становится ментальным лакеем с разъедаемой ресентиментом душою. Читать дальше »

Лучшая кинокартина про постсоветскую Россию это «Ребёнок Розмари» Романа Поланского.

Там гениально показано, как потребительское общество превращает идеальных людей, сладкую парочку – в родственников дьявола.

Впервые посмотрел «Ребёнка…» месяц назад, в который уже раз оторопел: у нас фильм никто никогда так и не увидел. Всё, что я про него слышал и всё, что читал, ложь. Нужно будет написать подробный текст в рубрику «Ревизия».

А пока коротко, только об одной линии.

Повторюсь, нам предъявлены идеальные мужчина с женщиной. Их союз безупречен, их намерения чисты. Как известно, благими намерениями вымощена, хе хе хе, дорога в Ад.

Парочка въезжает в роскошную квартиру. Прежние хозяева вывезли мебель, и наши влюбленные ужинают на полу. Это для них не проблема: герои что-то вроде хиппи, дети цветов. «Давай займёмся сексом?» — «А давай!»

Супруг стягивает штаны, супруга – платье. Романтическая любовь на полу, кр-расота.

Но потом-то они обживаются. Их пожилые соседи это, конечно же, проекция нашей сладкой парочки. Такими вот герои станут, когда подрастут. Благожелательными, комфортными, ласковыми. Средний, что называется, класс.

Настораживают мелочи. Когда пожилой сосед проливает на ковер каплю вина, его старушка-супруга стремительно бросается пятно вытирать. Поланский грамотно подчеркивает ее поползновение – стремительным же движением камеры, настаивая таким образом на предельной значимости эпизода.

Потом начинается и вовсе страшное. Читать дальше »

От редакции: этот автор никак не связан с постоянным автором Перемен, Олегом Давыдовым (Места силы, Шаманские экскурсы, Дни силы). Это два разных человека.

«Человека можно вывезти из Индии, но Индию из человека – нет», – так бы я ответил всем интересующимся моими впечатлениями от путешествия в эту удивительную страну. Без сентиментальных «нравится – не нравится», словно из дневников взволнованных курсисток. Я намерен представить лишь фрагментарные путевые заметки, не претендующие на целостное описание, да и ведь Индия неисчерпаема, как не исчерпаем сам язык. Читать дальше »

Лил дождь. Груда белых домино мокла на столе. Капли бились о белую с черноточенками поверхность.

Взгляд цепляется за каплю, следит, как она планирует с зеленой ветки орешника к столу – меняя очертания, медленно, неотвратимо, легко. Приземляясь с силой на белую пластинку и рассыпаясь на тысячи мельчайших осколков.

Я уже давно забыл о том, кем хотел бы быть в детстве. Я смутно все еще помню женщин, которые любили меня в юности, но они – давно меня забыли. Я не понимаю себя – то ли мудрец, то ли лузер, то ли принц, то ли нищий. А если принц, то где мое царство? Куда делось все то, что я надеялся найти?

Недостаток воображения – вот диагноз, который я все чаще ставлю себе в последнее время. Все чаще недоумеваю, глядя на прошлое. Все чаще уподобляюсь этой яркой блестящей сброшенной листом капле. Пронизанной светом и бесцельно летящей вниз. И разбивающейся о груду давно забытых доминошных пластин…

Раньше я думал, что достаточно просто чувствовать. Ничего не надо уметь, только пропускать сквозь себя лучи небесного света… Но потом? так и не научившись фиксации чувств, я разучился и чувствовать тоже. Как сейчас помню, я спрыгнул с поезда и пробежал несколько метров, подгоняемый неминуемой силой инерции. Точно также, по инерции я еще какое-то время живу, после того, как давно уже забыл, что такое настоящая жизнь.

Просветы неба сквозь густую листву, перекличка утренних птиц, серебряные нити дождя и теплые лучи вечернего солнца. Вот все, что осталось мне. До конца. Теперь до конца.

23 июля 2012 года исполнилось сто лет со дня рождения Жана Луи Максимилиана ван Хейенорта, несомненно, одной из самых ярких фигур в истории троцкистского движения. Он был ассистентом и личным телохранителем Льва Троцкого, секретарем IV Интернационала и, в конечном счете, одним из самых выдающихся историков логики, чье различение «логики как исчисления» и «логики как языка» оказалось совершенно парадигмальным в контексте современных исследований по семантике. Читать дальше »

Луч света проник сквозь складку шторы, коснулся лица, и Шуберт проснулся. Прислушался к равномерному клокотанию внутри человеческой туши, оттеснившей его к самому краю постели. Стараясь производить как можно меньше шума, выбрался из простыней. Присел на корточки, выуживая из-под кровати испачканный пылью носок.

-Сегодня что? – голос прозвучал так неожиданно, что Шуберт замер, словно застигнутый с поличным. Мысленно развернул страницы школьного дневника, по которому до сих пор отсчитывал дни недели.

-Воскресенье.

-Странно… Куда пропала суббота?

Ощупывая тумбочку в поисках часов, толстяк прокашлялся, сел, упираясь в подушки. Взглянул на циферблат, неспешно застегнул ремешок на запястье. И улыбнулся рассеянно, словно извинялся за что-то.

-Доброе утро.

Этих неловких минут пробуждения рядом с посторонним человеком, стыда неопрятной наготы, горечи несвежего дыхания Шуберт старался избегать. Он брал деньги вперед и завел привычку уходить сразу после или под утро, пока клиент еще спал. Бесшумно одевался в темноте, плотно прикрывал за собой дверь, изредка оставляя записку с номером телефона. И никогда не брал чужого, зная по рассказам приятелей, какими неприятностями это может закончиться.

Но в этот раз он нарушил правила, позволил себе пригреться у теплого бока, не заметил, как уснул. Две ночи подряд он ездил в клуб, танцевал и выпивал в прокуренном зале бывшего дворца культуры, между выщербленными колоннами с остатками лепнины под потолком. Со знакомствами не везло, и после веселья приходилось бродить между столиками среди таких же одиноких неудачников, дожидаясь открытия метро, чтобы не тратиться на такси.

Свой прежний дом на окраине мира, где его, наверное, уже не ждали, Шуберт старался не вспоминать. Теперь он жил в спальном районе-муравейнике, снимал тесную квартирку на пару с Павлиной Карловной, как звали в клубе Пашку Уткина. Они работали вместе в магазине фототоваров. Уткин, который уже, кажется, забыл, что когда-то приехал в большой город на поиски счастья, а не проблем, тратил немало энергии на то, чтобы научить приятеля жизни. По его примеру уже второй год Шуберт проводил выходные в заведениях, чтобы немного заработать или просто пристроиться к разгульной компании, раскрашивая жизнь в цвета мелодрамы.

Он ценил себя невысоко, хотя, в отличие от Пашки, пользовался спросом. Благодаря маленькому росту и хрупкому сложению его можно было принять за подростка шестнадцати, а то и четырнадцати лет. Для этого он отращивал челку, носил майки с яркими принтами и держался ближе к темным углам, словно опасаясь быть замеченным. Но его замечали те, кто искал, и почти всегда сразу предлагали деньги, чтобы не тратить времени и не привлекать лишнего внимания. Читать дальше »