Сегодня Вербное воскресенье. Иисус въезжает в Иерусалим на осле. У городских ворот народ — бросает одежду ему под ноги, машет пальмовыми ветвями, восклицает: «Осанна!» Спаситель отправляется в храм, опрокидывает столы менял, исцеляет слепых и хромых. В России пальмы не растут, поэтому вместо пальмовых веток используют вербные.

До Петра в Москве в этот день практиковали шествие на осляти. Патриарх на лошади, ряженой в осла, пересекал Красную площадь и въезжал через Спасские ворота в Кремль. Сам царь вел осля под уздцы. Около Лобного места заранее устанавливали вербу, украшенную искусственными цветами, грецкими орехами, изюмом, финиками, яблоками. Деревце на специальных санях ввозили в Кремль и ставили у дверей Успенского собора. После службы патриарх раздавал яблоки. И ветви наряженной вербы тоже раздавались. Ведь это чудесное растение, с вербой связано столько обрядов, спасающих скот от болезней. И для человека верба целительна. Например, чтобы избавиться от лихорадки, надо разжевать девять вербных серёжек. Если посечь мальца вербным прутиком, он вырастет достойным человеком, надо только не забывать приговаривать: «Не я бью, верба бьёт». Взрослого, впрочем, тоже не худо побить: «Будь здоров как верба». Заболел – искупайся в вербном настое, а почки вербы помогают при женском бесплодии. Оживающая раньше других дерев, верба — символ весны, не зря говорят: «Верба распутицу ведёт, гонит с реки последний лёд».

А теперь в связи с «весеннею порою льда», с вешними потоками, поговорим о литературе. Действие романа Ильфа и Петрова «Двенадцать стульев» начинается «в пятницу 15 апреля 1927 года». Вернувшись со службы, где ведает смертями и браками, Воробьяинов застает двух посторонних людей священника церкви Фрола и Лавра отца Федора и соседку, агрономшу Кузнецову. Интересные профессии. Ну, поп здесь вполне уместен, поскольку тещу Воробьянинова Клавдию Ивановну Петухову хватил сердечный припадок. Но вот почему соседка оказывается именно агрономшей? Это станет ясно чуть позже, а пока послушаем, что она говорит: «Прихожу утром за мясорубкой, смотрю — дверь открыта, в кухне никого, в этой комнате тоже, ну, я думаю, что Клавдия Ивановна пошла за мукой для куличей. Она давеча собиралась. Мука теперь, сами знаете, если не купишь заранее…» Что значит «заранее»? Ильф и Петров этого специально не обговаривают, но явно намекают на скорую Пасху. И если посчитать пасхалию на 1927 год, то обнаружится, что мадам Петухова умерла в пятницу накануне Вербного воскресенья. И это накладывает особый отпечаток на весь роман о поиске ее сокровищ.

Когда-то давно в статье «Герметический стул» я показал временные привязки «Двенадцати стульев», сейчас отмечу лишь самые значимые. Во-первых, Остап Бендер встречается с Кисой Воробьяниновым в Старгороде под вечер 24 апреля, то есть ровно на Пасху. Сама эта встреча — совершенный аналог пасхальной встречи Мефистофеля с Фаустом, и раз так, Бендер соответствует Мефистофелю, а Воробьянинов — Фаусту. Оно конечно, Ипполит Матвеевич фигура карикатурная, а Фауст — символ высоких порывов. Но если абстрагироваться от духовных алканий, получится просто человек, решивший сменить образ жизни, «вкусить, чем жизнь остра». И разве не того же хочет Киса?

Пойдем дальше: в воскресенье, 1 мая, происходит явление «гиганта мысли» избранным представителям старгородского общества, создается «Союз меча и орала». На этот день в 1927 году пришлась «Неделя о Фоме», праздник, в который Церковь вспоминает явление воскресшего Иисуса апостолам. Возвращение «предводителя» пародирует мистическую подоснову этого праздника. Но одновременно обыгрывает появление Фауста и Мефистофеля в погребке Ауэрбаха, где Мефистофель предлагает не узнавшим его пьяницам вино на любой вкус. Для сравнения: в пасхальном романе Булгакова Воланд предлагает дьявольское зелье на выбор, табак (Бездомный предпочтет «Нашу марку»), а в пасхальном романе Ильфа и Петрова Остап распределяет должности.

На следующее воскресенье, 8 мая, приходится «Неделя жен-мироносиц». Концессионеры уже в Москве, Воробьянинов в этот день ведет вегетарианку Лизу в ресторан (пародия на влюбленность Фауста в Гретхен), и это заканчивается потерей денег, а в результате сокровища уплывают из рук. Дальше привязки событий текста к конкретным праздничным датам временно исчезают и первая точная дата после аукциона — 19 июня. В этот день искатели сокровищ восходят на корабль, чтобы плыть с театром Колумба по Волге. В 27-м году это, конечно, опять воскресенье, Праздник Всех Святых.

Все упомянутые воскресные дни — праздники подвижного круга, так называемой Триоди цветной, которая начинается с Пасхи и продолжает собой Триодь постную. Вместе эти две Триоди покрывают круг подвижных праздников, которые зависят от даты Пасхи, то есть от фаз Луны, поскольку Пасхи определяется из соотношения лунного и солнечного календарей. А вот на корабле уже счет начинается чисто по Солнцу. И в стуле, выпотрошенном на пароходе, обнаруживается табличка, гласящая, что этим стулом мастер Гамбс начинает новую партию мебели.

Этот стул украден 20 июня, обследован — 21-го («в первом часу ночи»), и в тот же день, ближе к полуночи «нечистая пара» изгнана с парохода (глава называется «Изгнание из рая»). Но как раз 21-22 июня — узловая солнечная дата, летнее солнцестояние, когда долгота дня наибольшая. Дальше день начинает укорачиваться, солнце идет на зиму, а лето — на жару. Мифология солнцеворота, собственно, и сводится к борьбе света и тьмы, тепла и холода, ночи и дня (см. здесь, здесь и здесь). Игра черных и белых. Вот почему именно 22 июня состоялся сеанс одновременной игры в Васюках, завершившийся поражением Бендера. Дела концессионеров после этого идут все хуже и хуже.

Как видим, время в этом романе буквально расчислено по календарю: действие начинается на вербную пятницу (это одна из двенадцати Пятниц народной календарной мифологии (см. здесь) и заканчивается «в дождливый день в конце октября», когда уже срезан последний сноп (и Воробьянинов перерезает горло Остапу, прежде чем идти забирать сокровища). Календарная магия в ее аграрном аспекте налицо, в принципе, можно считать, что 12 стульев — это 12 месяцев. Однако что такое в этом контексте «стул»?

Часть вторая романа (глава «Среди океана стульев») начинается словами «статистика знает все» и рисует «розовощекого индивида, сидящего с салфеткой на груди и с аппетитом уничтожающего дымящуюся снедь». Авторы развертывают виртуальное пространство статистических таблиц, представляющее собой современный вариант мифа о потребительском рае. На этом статистическом небе обитает особое существо, идеальный желудок, божественный потребитель. Его-то и изображают Ильф и Петров, хотя и затрудняются сходу назвать его имя: «Кто же этот розовощекий индивид — обжора, пьянчуга и сластун? Гаргантюа, король дипсодов? Силач Фосс? Легендарный солдат Яшка Красная Рубашка? Лукулл?» Да нет, это Сидоров, «средний гражданин, съедающий в среднем за свою жизнь всю изображенную на таблице снедь».

Обратите внимание: авторы живописуют великолепный стол Ивана Ивановича Сидорова лишь для того, чтобы подчеркнуть, что о его стуле статистика умалчивает: «Одного она не знает. Не знает она, сколько в СССР стульев. Стульев очень много». Какой односторонний подход! А между тем в организме любого человека происходит обмен веществ. И вот одна сторона этого обмена дана с исчерпывающим натурализмом, а вторая — только намеком: «ореховое кладохранилище». Неужели читательской массе неинтересно знать, какой стул у Ивана Ивановича? Может — жидкий. И куда смотрит ГПУ? Или эти данные просто засекречены? Как бы то ни было, стул, который ищут герои романа, это именно кал. И не случайно, когда Ипполит Матвеевич Воробьянинов приступает к охоте за стулом, первое, что он обнаруживает на улице: «Воробьи охотились за навозом» (под «цокот падающих с крыш бриллиантовых капель»). Это ли не отражение действий кладоискателя, имеющего лошадиное имя и птичью фамилию.

Но при чем здесь, простите, стул? Пройдет немного времени, и Михаил Бахтин в книге о Рабле все объяснит: «Кал связан с производительной силой и плодородием. С другой стороны, кал мыслится как нечто среднее между землей и телом, нечто роднящее их. Кал также нечто среднее между живым телом и телом мертвым, разлагающимся, превращающимся в землю, в удобрение; тело отдает кал земле при жизни; кал оплодотворяет землю, как и тело умершего человека». Еще у Бахтина можно прочесть, что кал связан с золотом, и много чего интересного о Сидорове (Гаргантюа).

Муж агрономши Кузнецовой, которая обнаружила умирающую тещу Воробьянинова, мог бы рассказать нам много интересного о навозе, удобряющем землю, и свойствах растений, которые на ней растут. Может быть даже, он поведал бы нам о хлорофилле, при помощи которого осуществляется процесс фотосинтеза. Правда, в те времена еще точно не знали, как именно растения улавливают фотоны и, пользуясь их энергией, превращают углекислый газ в органику. Но уже было точно известно, что идеальный Сидоров, питаясь этой органикой, превращает ее в фекалии, которые… В общем, как говорится в известном анекдоте про ковбоя («каким ты был, таким остался»): «В природе существует круговорот». И двигателем этого круговорота в романе является великий комбинатор Остап Бендер, умирающий и воскресающий бог растительности, функционирующий в эпоху победившего «исторического материализма» в облике жулика.

На Пасху он входит в город Старгород в «зеленом в талию костюме» (прямо весенняя почка) и дает преследующему его беспризорному яблоко (искусительный плод осени). При этом держит в руках астролябию, инструмент для определения положения звёзд. С чего бы это? Разберемся. Знатоки узнают в Старгороде Одессу. В профаном плане это, может, и так, но в пространстве пасхального романа Старгород даже не «старый город», а скорей вот именно Звездный город (Star-город, наподобие Нью-Васюков), нечто вроде Небесного Иерусалима, в который на Вербное воскресенье входит Иисус. И тогда астролябия — то, что соединяет солнечно-календарную природу этого божества с его же растительно-аграрной природой. Символ единства растительной силы и Солнца, необходимый элемент мифа. В современной науке этот миф функционирует как сюжет о хлорофилле захватывающем кванты света в процессе фотосинтеза. Но вообще-то, конечно, Остап просто демон проснувшихся под воздействием Солнца соков земли: весенних потоков, струящихся в наших жилах, в сосудах растений, в руслах рек. Мантра Остапа: «Лед тронулся!»

Об этом весеннем заклинании лучше говорить (и в “Днях силы” говорится) 7 апреля, на Благовещенье. А здесь лишь отмечу, что в Star-городе сына турецкоподанного (это может означать, что он родился в Палестине) интересуют прежде всего невесты. Ибо секс — неотъемлемый элемент весенней аграрной мифологии. Само имя Остап — это народная форма греческого имени Евстафий («Твердостоящий», что позволило в русском переводе Рабле обыграть это имя как «Ейвставий»). «Мужская сила и красота Бендера были совершенно неотразимы для провинциальных Маргарит на выданье». Многоженство — один из главных сценариев, в рамках которых Остап собирается развиваться. И уже 30 апреля, ровно в Вальпургиеву ночь, овладеет знойной мадам Грицацуевой. Но и с первого своего шага в городе он интересуется женщинами: «А что, отец, – спросил молодой человек, затянувшись, – невесты у вас в городе есть?» Ответ дворника: «Кому и кобыла невеста». И это отсылает к истории о Коньке-горбунке и белой кобылице. А также — к статье Ольги Фрейденберг «Въезд в Иерусалим на осле». Объяснив, что такой въезд связан с праздником плодородия, кузина Пастернака пишет:

«Но почему плодородие соединено со въездом в город? Если город, как и земля, представлялся женщиной, а брачащееся божество въезжало в город, то в силу конкретного мышления самый въезд уже олицетворял половой акт; входя в город, бог оплодотворял его (ее). Поэтому ворота города должны были представляться в виде женского органа производительности. Так мы и видим в международном фольклоре: открыть ворота — это значит родить, и ворота однозначны женскому рождающему органу. Материнская утроба при родах — открывающиеся небесные ворота, а пройти сквозь ворота, через дверь — значит спастись, родиться. Но такая семантика относится уже к земледельческому периоду. Ей предшествовала стадия, когда городские ворота (ограда, межа, камень, всякая граница) осмыслялись как ворота небесные».

Очевидно, Ольга Фрейденберг не верила в реальность богов, действующих в сегодняшней повседневности. Но мыслила она так, будто они не просто выдумка, но своевольные существа, многое определяющие в человеческой жизни. Например, исследовательница говорит: «Воображаемые боги не родятся христианами, евреями или язычниками. Их делает таковыми идеология христиан, евреев или язычников. Связь между Иисусом как божеством и между ослом как божеством тем исконнее, чем больше мы обнаруживаем ее существование еще до христианства. И эта связь между ними уже не может считаться случайной». И еще: «Вообще, осел оказался злей всех других зообогов: он устроил так, что роман о нем представляет собой самую предательскую параллель к нашим священным писаниям». Имеется в виду «Золотой осел».

Но и романы Ильфа и Петрова — такая же параллель. В них Остап Бендер — принцип движения и роста («Лед тронулся»), демон, дело которого – пускать в оборот омертвевшую органику, извлекать из нее энергию. Ведь энергию, как и деньги, можно тратить, а можно накапливать. Это два разных способа обращения с ней. Царь Кащей, который чахнет над златом, олицетворяет собой принцип накопления. У Ильфа и Петрова он явлен в образе гражданина Корейко из «Золотого теленка», где принципы накопления и извлечения энергии (богатства) даны в динамике взаимодействия.

Корейко принадлежит к типу скупых рыцарей, накапливающих и стерегущих богатство. Эти драконы Фафниры всюду. В природе это бактерии, омертвляющие солнечный свет и образующие залежи нефти и угля. В нашей нынешней жизни это гражданин Кудрин, омертвивший в американских банках капитал от нефтедобычи. И оттуда его может извлечь разве что какой-нибудь Бендер, тот, кто не любит деньги, но «из принципа» возвращает движению жизни выпавшие из круговорота элементы — будь то минеральные или органические осадки, богатства или идеи. Великий комбинатор — это фермент, разлагающий омертвевшие ткани ради продолжения жизни. Подпольный миллионер — это царь подземного мира, превращающий при помощи среднестатистического Сидорова золото солнца в дерьмо.

Итак, Остап извлекает энергию из этой косной тьмы и пускает в оборот, но фокус в том, что сам он не знает, как с ней обращаться. Только подумать: своими руками рассеял во время аукциона уже фактически приобретенные стулья, а осенью позволил себя зарезать… Или: отняв миллион у Корейко, вдруг захандрил и даже отправил деньги по почте «Народному комиссару финансов»! Это Кудрину-то… Тут, впрочем, Остап успевает одуматься, но легкость, с которой он теряет свой миллион на границе (будто стремясь от него избавиться), ясно показывает: деньги после того, как они получены, теряют для него всякий смысл. В рамках романа это понятно: детективный сюжетный принцип перестает работать, и история сама собой завершается: «Графа Монте-Кристо из меня не вышло». Но что это значит с точки зрения общей мифологии? Только одно: Бендер — демон, который должен рассеять свой плод, умереть, чтобы возродиться к следующему сезону. Как обращаться с полученной энергией, он просто не знает. Это знают другие боги.

Но это уже совсем другая история, а Ильфу и Петрову дано было рассказать только ту, которую они рассказали. При этом боги, само собой, использовали авторов втемную. Или, может быть, кто-то возьмется утверждать, что забубенные советские литераторы (по сути — Бездомные) сознательно напихали в свой текст всю ту мифологию, которую мы сейчас из него извлекаем? Да чур меня! Конечно, у них не было ни малейшего представления о том, с чем они играют и что через них фонтанирует. Просто однажды лед тронулся. И вдруг понесло…

На Главную блог-книги "ДНИ СИЛЫ"