НАЧАЛО РОМАНА ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩАЯ ГЛАВА ЗДЕСЬ.

Настал день воскресный, 4 марта 1990 года.

И открылись избирательные участки, и граждане-избиратели пришли голосовать на выборах народных депутатов РСФСР и депутатов местных советов всех уровней.

И голосовали свободно, имея возможность выбирать из многих кандидатов, широко известных, малоизвестных и никому не известных вовсе.

Те выборы запомнились многим, как самые честные и демократичные в новейшей российской истории. На самом же деле, и нарушения на них были, и злоупотребления разного рода. Но небывалую прежде свободу предоставили гражданам, выбиравшим себе правителей. Не то, что на прежних выборах в Стране Советов, когда принуждали голосовать за безальтернативных кандидатов от нерушимого блока коммунистов и беспартийных.

И кончился исторический день, и граждане устремились к отдыху, чтобы набраться сил для дня следующего.

А избирательные комиссии по всей России всю ночь вели подсчет голосов, подводя итоги народного волеизъявления.

***

Утром, 5 марта Брагин узнал, что не проходит во второй тур выборов. Стараясь скрыть огорчение индифферентным выражением лица, он сидел в подвале у Пашкова, куда явилась – прямо из окружной избирательной комиссии – Надя Птицына, с последними новостями.

Собралась вся группа поддержки кандидата – теперь уже экс-кандидата Брагина.

У Нади после бессонной ночи – круги под глазами, а лицо свежее, и голос ровный, спокойный.

- Итак, у нашего кандидата четвертое место – шестнадцать с половиной процентов голосов. Чуть больше у Густинова – примерно семнадцать процентов. А лидирует Дюковский, у него – двадцать два с половиной. На втором месте Куликов – двадцать процентов. Они выходят во второй тур, и там победит, скорее всего, Куликов – за него теперь все районное начальство. У Дюковского какие-то связи в обкоме, но реальную поддержку он не получит. И в обкоме и в райкоме делают сейчас ставку на Куликова – после того, как Уладов провалился. У него – семь процентов голосов, предпоследнее место. Ниже только Работяжев, он практически не вел кампанию и получил два процента. У Макая результат все же повыше – одиннадцать процентов.

Надя посмотрела на Брагина теплыми, добрыми глазами.

- Не расстраивайтесь, Дима. Вы показали неплохой результат для первого раза. Кампанию вы провели превосходно, это все признают. Но силы были очень уж неравны. Когда Куликова – в последний момент – поддержали в райкоме, за него подняли весь низовой партактив. Нажали на директоров предприятий, обзвонили сельсоветы – известно, как это делается. А на Дюковского работали сотни людей из коммуналки, в рабочее время и за деньги. Они район забросали листовками, клали их даже в почтовые ящики. Ходили по квартирам, обрабатывали граждан в магазинных очередях. Во всем этом можно обнаружить нарушения закона, и Густинов собирается подавать жалобу, чтобы отменить победу Дюковского. Предлагает присоединиться… Шансы, конечно минимальные – почти нулевые.

- Бесполезный номер – выдавил из себя Брагин. – У меня же только четвертое место. Все ясно – кончен бал, погасли свечи.

- Ты н-не прав Дым – жестко сказал Пашков. – Н-наше дело еще н-не окончено. Надя, что в городском округе?

- Там за обоих кандидатов, Стулова и Федукова проголосовали примерно тридцать процентов избирателей. Против обоих – гораздо больше. Таким образом, повторные выборы неизбежны.

- От-тлично. То, что надо. Петя, т-ты готов к боям и походам?

- Всегда готов – бодро откликнулся Лесков.

- Связывайся с Бердяевым, в-выставляй свою кандидатуру. Т-только н-не наваляйте дурака с документами. А мы поддержим, имея для этого в-возможности, а главное – опыт. Н-не расстраивайся, Дымок, у т-тебя еще все впереди…

Брагин пожал плечами.

«Что впереди? Ждать пять лет до следующей кампании? Пока травка подрастет, лошадка сдохнуть успеет…» Высказать это вслух проигравший кандидат не мог – товарищи его бы не одобрили.

***

Избирательная кампания 1990 года проходила по сценарию большой военной игры, в которой регулярное воинство КПСС защищало обжитые позиции от наседавшего ополчения демократов, собравшегося спонтанно, с бору по сосенке. Материальное превосходство у коммунистов было громадным, но в их рядах отсутствовало прежнее стальное единство, а боевой дух подорвали провалы горбачевского правления.

Противники коммунистов атаковали бастионы власти изобретательно и азартно; на их стороне сражалась масса самоотверженных бойцов, и уже выявились во множестве самородные командиры лейтенантского (скажем так) уровня – такие, как Дмитрий Брагин.

Жизнь лейтенанта в период наступления, как правило, коротка.

Дали сигнал – помчался. Ура! Ура! И провал на полпути к заветной цели. Проигравший голосование – отыгранный материал. Другие понесут победные флаги, водрузят их на захваченных позициях. Обидно? Еще как!

И Брагину было обидно, хотя он понимал, что обижаться не на кого. А еще он очень устал в сорокадневном предвыборном марафоне. И ощущал какое-то странное безразличие ко всему, что происходило вокруг.

Он ходил на работу, занимался тем, чем полагалось, но как-то механически, без души. Примерно так же он участвовал в агитационной кампании в пользу Лескова – делал, что поручали, а сам инициативы не проявлял. И понемногу от него отстали – никуда не звали, ничего не просили.

Лесков сразу же стал лидером повторной избирательной гонки в Новорябовском городском округе. Его штаб, во главе с выдающимся стратегом Бердяевым и опытным тактиком, капитаном Липовским, работал с военной четкостью. На его успех трудилась масса добровольных агитаторов: члены районного клуба избирателей, молодежь из НИИОМ (собравшаяся вокруг дружного тандема Крюков-Хоменко), а также немалая группа убежденных демократов из Энска, во главе с поклонником трехцветной гармонии Казачиновым. И с размножением агитматериалов не было проблем, благодаря Маргарите Сергеевне, начальнице Марины Брагиной. Самое же главное – Лесков стал широко известен в районе (следовательно, и в райцентре) еще в ходе брагинской кампании. Его соперники, подобранные наспех районным начальством, таким качеством не обладали.

Брагин, вместе с друзьями, радовался победоносному наступлению сил демократии в отдельно взятом округе, но временами безумно завидовал Лескову. Стыдился этой зависти, и ничего не мог с собой поделать.

Собственные карьерные достижения, которыми Брагин еще недавно так гордился, теперь казались ему ничтожными, в сравнении с тем высоким положением, которое ожидало его друга-соратника. Лесков будет решать судьбы России! А здесь, в Институте материаловедения – все та же рутина: акты опытных работ, акты испытаний, регламенты, техусловия, и т.д, и т.п.

С работой у Брагина все ладилось, и даже Семенов перестал к нему придираться (видимо, посчитал, что начальство не станет продвигать политического смутьяна на руководящий пост). Но никак не мог обрести прежнюю гармонию бытия экс-кандидат в народные депутаты РСФСР. Он хандрил, ходил мрачный, огорчал дурным настроением молодую, жизнерадостную супругу.

Из этого неприятного состояния Брагина вывел Гришка Халепин, внезапно заявившийся в гости из Энска, где он «решал дипломные дела ускоренным коммерческим способом».

- Понимаешь, Димец, мне на кафедре сидеть месяц, или даже два – невозможно, ни времени нет, ни желания. Я и подрядил двух факультетских умников за хорошие деньги. Срок установил – месяц ровно. И предупредил, чтобы никакой халтуры и плагиата. Мне нужен диплом на твердую пятерку, и такой, чтоб не стыдно было показать, если потребуется. План и вводную теоретическую часть они обещали сделать к концу недели. Тогда посмотрю, и, если все путем, дам аванс, и пусть работают. А пока у меня – окно времени, вот я и решил тебя повидать, а не торчать в Энске…

За три дня Дважды Академик перезнакомился со всеми друзьями своего друга, сунул любопытный нос во все достойные внимания места Велибора и окрестностей. Ночевал он в комнате у Брагиных, и Марину это не угнетало: она с удовольствием слушала занимательные рассказы гостя о столичной жизни.

Дмитрия Брагина также развлекала гришкина болтовня, но он чувствовал, что Халепин приехал не просто так – повидаться, и ждал серьезного разговора. Такой разговор состоялся накануне отъезда Дважды Академика в Энск.

***

Село Старое Рябово, рабочая столовая у пристани. Сколько раз Брагин бывал в этом месте, но заглянуть внутрь не догадался. А вот Халепин сразу оценил чудесное заведеньице.

Стены под цвет речной волны, массивные столы, крепконогие стулья.

За приоткрытыми окнами – плеск, треск. Теребень река, сестрица рыбака – по-весеннему вольная – озорует, играет силушкой. Старый хлам несет – обрубки древесные и прочее, что за зиму накопилось – и все это на берег швыряет, и по сваям лупит.

С пристани другая музыка доносится: там кран гудит, мужики бранятся – баржу разгружают.

А в зале, на стойке, самовар – пузатый, как председатель Старорябовского сельсовета – кипит, возмущается.

Меню на разный вкус и карман. Хочешь попроще – бери комплексный обед за четыре с полтиной. Надежно и сытно, в расчете на желудок грузчика или баржевого матроса. А если желаешь получше – заказывай порционное блюдо из имеющихся в ассортименте двух-трех.

Халепин и Брагин затребовали карасей в сметане, и к ним маринованные огурчики. Гришка отсигналил парню за стойкой: «Нам бы компотика посветлей, полкило». И явился на столе графинчик темного стекла. Она самая, водочка чистая, не паленая. По общепитовскому уставу не положено, а здесь живут своими понятиями, для добрых людей и водочку выставят.

После первой стопки Халепин начал козу водить издалека.

- Что это вы при институте не откроете какой-нибудь кооперативчик? Места много свободного. И оборудование – я видел – простаивает. Можно было бы кое-что мастерить, чтобы бабки срубать.

- Обсуждали на СТК, но директор против – боится, что хоздоговорные работы мимо институтской кассы поплывут. Я с ним, между прочим, согласен. Если работаем в одном институте, надо жить по общим правилам, одним коллективом.

- А не надоело тебе, Димец, все коллективное, да коллективное? Колхоз, он для ленивых, да глупых хорош. А умному, самостоятельному надо быть хозяином своей жизни. Дела сейчас большие разворачиваются, кто успеет – тот в дамках. Умные люди идут в негосударственный сектор – там возможности открываются – зашибись! И это только начало.

- Не знаю… Я как-то привык в науке работать. А она – вся государственная, и долго такой будет.

- Может случиться, что и государственной науки не будет. По крайней мере, такой прикладной, как у вас. Ходят слухи, что госбюджет будут резать всерьез – с кого начнут? Не с армии, и не с медицины. А вашу интеллигентную братию можно без зарплаты оставить, вы и не пикнете.

- Ну, у нас есть своя маленькая команда, дружная. Будет плохо в институте – что-нибудь придумаем.

- Ладно, давай по карасям ударим, и еще по одной…

Караси оказались достойны внимания и уважения, их ели молча, дабы не подавится мелкими костями. Затем, после третьей стопки, Халепин невзначай спросил:

- А что, Борька Пашкец свою рыжую Лику попиливает, или уже бросил? Жена ему скандалы не устраивает?

Брагин поперхнулся, затем вступился за честь друга – стал объяснять, что у Бориса и Лики отношения чисто служебные, он ее курирует по диссертации.

- Да брось ты! – засмеялся Гришка. – У меня в Москве гостили, с одной сумкой на двоих прибыли, на одной тахте три ночи провели – что они, в крестики-нолики играли? Говоришь, с женой у него в порядке? Молодец мужик, концы хорошо упрятал! Ты только не думай, что я тебя против друга настраиваю. Мне Пашков, по правде, очень нравится. Нравится, как он к жизни относится. Если что решил – сделает обязательно. Но только, если это ему надо. А не надо – не станет трепыхаться. Он же умнющий черт, мог бы в вашем институте стать одним из боссов. Но этого ему совсем не надо – он сидит в своем подвале, сам себе начальник. Живет так, как хочет. И все его уважают, все к нему за советами бегают. Статейки пишет, пацанов жизни учит, аспиранток курирует! И так проживет без инфаркта и кондратия до ста лет. Его пример другим наука. Но не для тебя, Димец. Ты, на самом деле, парень с крупными амбициями, а в институте у тебя – полный тупик. Ни туда, ни сюда. Да и вообще, какой тебе смысл сидеть в этой вашей дыре, где даже в кино некуда сходить? Не пора ли сваливать в более приличное место?

- Это куда же, в Энск что ли?

- Да Энск почти такая же дыра, как ваш Велибор. Перебираться, так сразу в Москву. Я ведь не зря эти терки развожу.

- Имеешь что-то мне предложить?

- Ну, да. Для того, собственно, и приехал. Ты помнишь, зимой я говорил о производстве под Москвой? Теперь это дело встает на практические рельсы. Площади нашли, оборудование завозим, к осени должны пуститься. Денег ухлопали уйму, но через год все окупится – Тамара посчитала – и пойдет чистая прибыль. Миллионы! Так, что времени у меня в обрез – в июне еще раз приеду в Энск, защищать диплом, затем – в Москву, уже надевать генеральские погоны. Общее руководство фирмой я потяну, голова у меня в таком ракурсе варит. Финансовым директором будет Тамарка, у нее высшее экономическое, и талант в этом деле. Нужен, однако, еще специалист, который бы в тонкостях технологии разбирался. И я тебе прямо предлагаю – присоединяйся.

- А что производить собираешься?

- Материалы для строительства – лаки, краски, замазки и прочее. Это почти по твоей прямой специальности.

- Делали вещи и посложнее.

- Вот я тебя и зову. Будешь главным технологом – нет, директором по науке и технологии, так твою должность назовем! Третий человек на фирме, после нас с Тамарой. Ты сейчас сколько получаешь? Триста в месяц, и премии, до шести окладов в год? И как можно на это жить? Предлагаю тебе, для начала, полторы тысячи в месяц, плюс бонусы от прибыли, когда она будет. И с квартирой решим – снимем тебе двушку за счет фирмы, а потом свое жилье купишь. Сейчас все решается через деньги.

- А почему ты именно меня выбрал? В Москве химиков-технологов навалом.

- Это же частный бизнес, провалишься – государство спасать не будет. Мне нужен специалист, которому я мог бы доверять, как самому себе, и даже больше. Чтобы не кинул, не продал. Под черепок к чужому человеку ведь не влезешь, не узнаешь, что он на самом деле думает, куда тянет. А тебя, Димец, я столько лет знаю. И помню, каким другом ты был всегда. Как ты с ребятами ходил в деканат просить, чтоб меня не отчислили за хвосты, как из милиции меня вызволяли, когда я на фарцовке по-глупому попался. Таких надежных друзей, как ты, у меня мало. А может, и вовсе нет. В общем, я предложил, а ты подумай пока. С женой поговори, она у тебя баба неглупая. Ну, давай, что ли, за дружбу! И разбегаемся до июня, когда я за корочками в Энск приеду…

Разговор с Халепиным разбередил душу Брагина. Предложение казалось заманчивым, но смущал сам Гришка, с его повадками безответственного авантюриста. Халепина Брагин знал вдоль и поперек, и не мог ему вполне доверять, как доверял, например, Пашкову.

«А что Пашков? Выходит и он не без греха, раз так поступает с Любой? Может, Гришка врет? Но зачем ему врать, да и факты складываются один к одному. Тут не разобрать, и не надо копаться. Это борькины дела, а он мой друг… Но, может, Халепин прав, и у Пашкова тоже на уме, прежде всего, его личный интерес, только прикрытый якобы бескорыстным отношением к окружающим?»

***

В году всех месяцев милей веселый месяц май…

Теребень река в мае входит в законное русло после мартовских-апрельских бесчинств. Деревья надевают зеленые наряды, на лугах появляются первоцветы, а на улицах – девушки в легких кофточках. И воздух в Велиборе насыщается запахами победоносной весны.

От этих ли запахов, или от чего-то еще легкая радость наполняла Бориса Пашкова, когда он шел на свидание с Ликой, в назначенное ему место, в обговоренное время.

После памятного субботнего обеда в квартире Пашковых, так унизившего Лику в ее собственных глазах, они с Борисом толком не разговаривали друг с другом. Марсианка уже не заходила в пашковский подвал, Борис не решался навещать ее в общежитии. Встречались мимолетно: «Здравствуй, как дела? – Привет. Все нормально…»

Но он знал в подробностях, что она делала в прошедшие весенние месяцы.

В марте отчиталась перед Булевиным, прошла через Научно-технический совет – вполне благополучно. Получила «добро» на защиту. В апреле оформляла чистовой текст диссертации, готовила сопроводительные документы. В мае, вскоре после Дня Победы, должна была отправиться в Энск, отдавать документы в Ученый совет Политеха, чтобы в сентябре выйти на защиту. Ее дела в Велиборе завершались – срок аспирантуры истекал, работа была закончена. Уедет, и с концами? «Нехорошо получается, и не по ее вине» – так думал Пашков, и решился, позвонил Лике: «Надо поговорить…»

Договорились встретиться у старого гаража, давно не используемого и запертого. Там, среди одичавших кустов и травяных зарослей стояла скамейка, на которой когда-то сиживали автослесари, перекуривая в перерывах трудового процесса. Позднее этим удобным местом – удаленным от глаз любопытного общества – иногда пользовались институтские выпивохи и влюбленные пары…

Лика пришла туда первая – Пашков издалека увидел золотистую головку, как будто искрившуюся под майским солнцем, над изумрудной полосой неправдоподобно высокой травы.

Подходя ближе, он, несмотря на близорукость, заметил, что внешность марсианки заметно изменилась за истекшее весеннее время. Зимняя одутловатость сошла со щек и подбородка, кожа приобрела нежный персиковый оттенок. А черты лица утончились, стали суше и жестче. Глаза же словно бы еще увеличились. И взгляд был не прежний, беззаботно веселый, а какой-то напряженный – будто она ожидала чего-то.

Что сказать, с чего начать? В старину кавалер при встрече с дамой целовал ей руку – это весьма располагало к благопристойной душевной беседе. Жаль, что такой куртуазный обычай не сохранился. Приходится сразу же – о делах:

- Лика, т-ты ведь скоро уезжаешь? Надолго?

- Послезавтра, Боря, послезавтра я уеду, сдавать документы в Ученый совет. А потом – родители настаивают, чтобы я провела лето с ними. Отец в августе ложится в госпиталь, на операцию. И до этого мы с мамой еще должны его свозить

в Одессу, к Герману. Отец хочет повидать внуков. А в сентябре, ты знаешь – моя защита и вся такая прочая суета.

- А что д-дальше делать собираешься?

- Не знаю. Мама хочет, чтобы я устраивалась на кафедру к Аронову. Дядя Владя тоже к себе тянет.

- П-прекрасное место. И как ты, согласна?

- Ужасно не хочу к Аронову. Это же будет детский сад – штаны на лямках. Манная кашка по утрам, няня девочке галоши надевает, чтобы ножки не промокли.

- А ч-чего бы ты хотела п-по настоящему?

- Я бы хотела и дальше работать с тобой. Бур, возьми меня в свою группу, младшим научным!

- Н-нет у меня вакантных ставок. Но я п-попрошу Булевина. Н-не знаю, что получится. Н-начальство нашу группу т-теперь шибко не любит… Н-но может устроишься в штат отдела? Дядя Федя не откажет – ради Аронова. Станешь старшим научным в одной из его л-лабораторий.

- Сразу старшим?

- А что т-такого? Ты способная, п-привыкнешь понемногу. Н-ну, и я помогу, чем смогу. Будем д-дружить темами, может, разработку совместно сделаем.

- Дружить? Будем, конечно. – Лика отвела глаза в сторону, вздохнула. – Дружили мальчик и девочка, за соседними партами сидели, вместе уроки делали.

- А ты м-можешь предложить другой в-вариант?

- Нет, разумеется. Значит – будем дружить… Все о`кей!

Она махнула рукой, поднимаясь со скамейки.

- О`кей, Боренька. Пора двигаться – тебе налево, мне направо. Чтобы не застукали мальчика и девочку вдвоем, в неподходящем месте…

Ни объятий, ни поцелуев на прощанье, ни лишних слов – только дружеское рукопожатие.

Теперь надолго – порознь.

***

29 мая 1990 года, на заседании Первого Съезда народных депутатов Российской Федерации Борис Ельцин был избран председателем Верховного Совета РСФСР – с третьей попытки, голосами 535 депутатов, поддержавших его кандидатуру, при кворуме в 531 голос.

«Ход нашей истории поворачивает, наконец-то, в правильном направлении – думал Борис Пашков, оценивая случившееся. – Это уже не горбачевская игра в демократию. Это большая, хотя и не окончательная победа демократических сил. Завоевана одна из ключевых позиций в системе верховной власти… И всего пять депутатских голосов решили исход такого великого дела – пять малых камешков, своевременно подброшенных на весы исторической Фортуны… И один из тех камешков кинул народный депутат Петя Лесков, запущенный в большую политику из райцентра Новорябово, в глухо застойной Энской области. А раскрутили его мы, в нашей безумной гонке по району, не имевшей шансов на успех – что мы и сами понимали. Но выступили, и прошли до конца. И, оказывается – не зря. Вот какой победой обернулось, в конечном итоге, наше мартовское поражение…». Чувство гордости – за себя, за своих друзей – переполняло Пашкова.

О Ельцине он знал немного – главным образом, из рассказов Алексея Смирнова. Новый председатель Верховного Совета России был, судя по всему, умелым и решительным политиком, с незаурядными качествами бойца и лидера. Но хватит ли ему интеллектуального багажа для настоящей преобразовательной деятельности?

По образованию и начальному карьерному опыту Ельцин был строителем – и это Борису Пашкову пришлось по душе. Старший научный сотрудник Пашков в свое время кое-что разрабатывал для строительной отрасли, и при этом близко познакомился с некоторыми ее представителями, из руководства среднего уровня. То были мужики энергичные, хваткие, с не засоренными мозгами. Хорошо бы Ельцин оказался таким же…

***

Удивительные события происходили в столицах, где власть перешла к демократам. Председателем обновленного Московского совета народных депутатов стал знатный экономист-публицист Гавриил Попов. Ленсовет возглавил выдающийся юрист и оратор Анатолий Собчак, прославленный своими выступлениями на Первом съезде народных депутатов СССР.

В Новорябовском районе перемены оказались не столь заметными. Бывший председатель райисполкома возглавил теперь Районный совет, в состав которого, однако, попали некоторые лица, не слишком удобные для нового-старого начальника района. Среди них – Бердяев Николай Павлович; он обещал «устроить коммунякам веселую жизнь». А в Городском совете оказалась целая группа активных членов клуба избирателей, образовавших сильную оппозиционную фракцию.

Радуясь таким скромным, но реальным успехам, демократы отмечали их соответственно индивидуальным вкусам и возможностям. И, среди тех радостей и веселий, беда случилась с бравым капитаном Липовским – он сорвался и запил по-черному.

Наблюдательная Ася зафиксировала момент, когда он впервые «расслабился» после длительного воздержания – накануне декабрьского собрания трудового коллектива НИИОМ. Потом был «исключительный случай» в банный день 3 марта. А далее началась избирательная кампания Пети Лескова, в ходе которой Липовский полностью «развязал», мотивируя это необходимостью непринужденного общения с нужными людьми.

В достопамятный день 29 мая Липовский был замечен в Новорябово, в невменяемо пьяном состоянии. Затем он три дня не появлялся на работе, и дома не ночевал.

В пятницу, 1 июня Пашков решил, что надо ехать в райцентр, на поиски пропавшего товарища. Поделился своими планами с Асей, и она вспомнила:

- Он рассказывал: есть у него друг нехороший. Вернулся из Афганистана без руки, живет один – жена от него сбежала. Сидит на пенсии, нигде не работает, только гоняет мяч с подростками во дворе, а по ночам пьет. Я примерно знаю его адрес. Саныч, наверное, там…

Она горестно вздохнула.

- Жалко его. У него сердце золотое, а вот нервы – никуда. Дак я поеду завтра искать. А тебе, Боря, не надо ехать – он тебя стесняться начнет, разговор не получится…

Утром в понедельник она коротко сообщила Пашкову:

- Нашла я его. Дома он сейчас. Вот заявление передал на отпуск за свой счет, на неделю – хочет в себя прийти. Подпиши Боря, а я в кадры отнесу, там женщины все оформят. Ты прости его – не будет он больше пить.

- Асенька, д-добрая душа, да как же ты его в чувство привела, такого своенравного м-мужлана?

- Я обещала, что выйду за него замуж, только пусть он не пьет. Он мне уже давно предлагал, да я все не решалась – человек он трудный. А теперь другого выхода не оказалось.

Она улыбнулась уголками рта.

- Слава хороший, он мне нравится. ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ

На Главную блог-книги ГДЕ-ТО В РОССИИ