НАЧАЛО РОМАНА ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩАЯ ГЛАВА ЗДЕСЬ.

Борис Пашков родился и вырос в маленьком провинциальном поселке, где была всего одна средняя школа, но очень хорошая, с традициями. Он любил свою школу; в ее стенах, среди одноклассников чувствовал себя увереннее, чем на улице, где не мог проявлять боевые и лидерские качества из-за очков, которые носил с десяти лет по причине близорукости. Кроме того, он слегка заикался. Это не мешало ему говорить внятно и правильно, но при усталости и волнении заикание усиливалось, и тогда сверстники над ним смеялись. Порой насмешки приводили Бориса в ярость, он кидался драться, и воздавал должное обидчикам; его очки при этом чаще всего ломались или разбивались, и над ним снова смеялись, даже те, кого ему удавалось побить.

Зато он много читал, хорошо учился, а в старших классах проявил недюжинные способности в математике. Одновременно он всерьез увлекался химией, которую преподавала классная руководительница – энтузиаст своего предмета. Она посоветовала ему поступать на химический факультет Ленинградского университета, который сама заканчивала.

В университете Пашков учился прилежно, но особо не блистал. Среди его сокурсников было немало таких, кто гораздо лучше щелкал задачки и выступал на семинарах. С третьего курса его представления о будущей научной карьере утратили романтическую окраску. Он уже не мечтал о лаврах Менделеева и Бутлерова, но хотел просто получить диплом, чтобы потом найти хорошую, интересную работу.

К тому же, у него появилась Люба – студентка Герценовского пединститута, родом из Ивангорода, что на границе Ленобласти с Эстонской СССР.

В большом городе встретились два одиночества, образовав сначала дружную пару, а затем семью. Началась обычная жизнь: скитания по съемным комнатам, поиск приработков, недостаток денег, и недостаток времени для полноценной подготовки к сессиям. В зачетке Пашкова запестрели четверки и даже тройки. Зато у них с Любой была настоящая любовь, и жили они в городе, достойном любви – прекрасном, хотя и не слишком уютном.

Диплом Пашков сделал крепкий, с элементами научной новизны. Руководитель его хвалил и намекнул на возможность продолжения научной карьеры на кафедре – начиная с должности старшего лаборанта, с правом поступления в заочную аспирантуру. Конечно же, при условии, что данный выпускник химфака самостоятельно решит вопросы с пропиской и жильем. Пашкова такая участь не устраивала во всех отношениях.

Вопрос с трудоустройством оказался весьма нелегким для многих его однокашников. В ленинградских научных учреждениях наблюдался переизбыток персонала, вакансии были редки. Выпускники-ленинградцы еще могли рассчитывать на приличную работу, иногородним же приходилось всячески изворачиваться, если они хотели остаться в Северной столице.

Пашков за Ленинград не цеплялся. При распределении он выбрал лучшее, на его взгляд, из того, что предлагали – Институт материаловедения в Энской области, где молодому специалисту обещали не только работу, но и временную жилплощадь, с перспективой получения квартиры.

Жилье – самое главное для семейной жизни.

Пусть провинция – они с Любой и сами провинциалы.

Институт сугубо прикладной – нормально, и даже хорошо. Толковому специалисту там будет легче продвинуться, чем в закоснелом академическом НИИ.

Люба, принявшая для себя правило руководить мужем в повседневной жизни, но подчиняться ему в серьезных делах, погоревала немного о потере Ленинграда. Затем вспомнила, что в Энске живут ее дальние родственники, и, как будто, неплохо. На том успокоилась и безропотно отправилась с мужем к месту его назначения; перевелась в Энский пединститут на заочное отделение, где и получила со временем диплом, потратив на учебу лишний год.

***

В поселке Велибор, Новорябовского района Энской области в послевоенные годы размещалась секретная лаборатория, разрабатывавшая «изделия» (так это называлась на специфическом жаргоне Военно-промышленного комплекса СССР). Курировал данное заведение на первых порах сам Лаврентий Павлович Берия, он же и обеспечивал его квалифицированными специалистами, не по своей воле отправлявшимися из Москвы и Ленинграда на особорежимный объект, спрятанный в лесу, вблизи реки Теребень, прославленной красивыми видами. Среди таковых специалистов оказался и один из гениев отечественной военно-прикладной химии, с запоминающейся фамилией Иванов, опаленный гневом некоего высокого начальства.

Иванов обладал не только талантами исследователя, но и железной волей. Оказавшись в подконвойном состоянии, он продолжал творить чудеса во славу неласкового отечества.

В 1954 его полностью реабилитировали и назначили на высокую должность в Москве. Но вскоре профессор Иванов вернулся в Велибор, чтобы на месте упраздненной шарашки создать центр советского научного материаловедения, по своему собственному проекту, утвержденному партийно-государственными постановлениями.

Так возник НИИОМ.

Из прорывных идей Иванова родился целый веер научно-прикладных направлений. А затем были построены профильные производства для выпуска новых материалов, хороших и разных, остро необходимых народному хозяйству.

Для руководства возникшей таким образом подотраслью было образовано соответствующее главное управление (главк) в системе Минхимпрома СССР; его головным научным учреждением стал НИИОМ.

Начальников главка заботило, прежде всего, выполнение текущих планов выпуска продукции, а науку они воспринимали, как придаток к производству, временами полезный, но не обязательный. Однако пока был жив Иванов, с мнением институтских специалистов считались, их разработки неукоснительно принимались в производство, даже если это создавало дополнительные сложности чиновникам главка и министерства.

Потом институт возглавил Важенин, бывший аспирант Иванова, не обладавший такими волевыми качествами и научным авторитетом, как его предшественник. При нем все встало на свои места: главк руководит, институт исполняет. Называлось это – повернуться лицом к производству.

Институтские разработчики новых технологий уже не задавали тон на предприятиях, а скромно добивались использования результатов своих работ, всячески стараясь угодить производственному начальству. А самым приоритетным направлением в деятельности НИИОМ стало интеллектуальное обслуживание интересов вышестоящей организации.

При этом главный отчетный показатель работы – т.н. экономический эффект – научились обеспечивать не за счет оригинальности и настоящей эффективности разработок, а путем умелого манипулирования цифрами при оформлении сопроводительной документации. Бумагооборот возрастал год от года, а научная работа, как таковая, постепенно отходила на второй план.

Устав от директорствования, Важенин аккуратно перешел в обком КПСС, где прочно закрепился на комфортной и не слишком обременительной должности заведующего отделом науки. Его сменил Муралов, варяг-производственник, никогда ранее в науке не работавший. Защитив докторскую диссертацию (подготовленную силами двух лабораторий НИИОМ), новый директор затем старался без необходимости не вмешиваться в конкретную деятельность научных подразделений. А чтобы подчиненные – руководители отделов и лабораторий – не отбивались от рук, директор их периодически стравливал между собой, и сам выступал арбитром в междоусобных конфликтах. Но более всего Муралов любил административно-хозяйственную деятельность. Он расширил штат опытного цеха и мастерских, пополнил автомобильный парк института. С его приходом оживилось строительство жилья, сотрудники получали квартиры, и это укрепляло директорский авторитет. Именно в начальную, самую удачную пору мураловского правления из НИИОМ на химический факультет ЛГУ было направлено приглашение для молодого специалиста, которым воспользовался Борис Пашков.

***

Пашков хорошо запомнил день своего прибытия в Институт материаловедения.

Проехав семьдесят километров по плохонькому шоссе на рейсовом автобусе из Энска, они с Любой высадились на остановке, возле которой стоял указатель в виде стрелки, с надписью: «ПГТ Велибор – 500 м». В указанном направлении шла ровная асфальтированная дорога, ответвлявшаяся от шоссе и углублявшаяся в лес.

Преодолев под тенью деревьев названное расстояние, они оказались на открытой площадке перед решетчатым забором с проходной.

За забором высилось массивное четырехэтажное здание цвета охры, на высоком черном цоколе, со старомодными белыми колоннами у главного входа. Обок – какие-то вспомогательные постройки. По внешнему периметру забор огибали шпалеры кустовых насаждений; с одной стороны эти посадки смыкались с лесной опушкой. Рядом просматривались пятиэтажки жилого микрорайона. А весь горизонт за институтской территорией заслоняла стена величавых сосен.

Позвонив от проходной, они прошли в отдел кадров, где их встретила добродушная толстая тетка. Взяв документы и задав пару вопросов, она сделала несколько телефонных звонков, затем отправила Пашкова знакомиться с будущим руководителем, снабдив клочком бумаги, где написала аккуратным почерком: «Ком. 111, Булевин Федор Иванович, завотделом». И пока Борис ходил, гостеприимные кадровички угощали Любу чаем и развлекали разговорами.

Часа через два все устроилось. Борис был принят на должность младшего научного сотрудника с окладом 110 рублей в месяц. Любе предложили временную работу прямо тут, в отделе кадров, на 80 в месяц. А вечером супруги Пашковы получили ключи от комнаты в общежитии для молодых специалистов.

Очарование первого знакомства с институтом сменилось легким разочарованием, когда Пашков стал вникать в суть работы своих коллег.

Они регулярно ездили в командировки, а в промежутках между выездами большую часть времени корпели над пухлыми кипами техдокументации. Лабораторное оборудование было архаичным. О современных методах исследований сотрудники кое-что слышали, но применять их не считали необходимым. Им хватало самых простых опытов, в которых методом тыка находились элементарные технические решения.

Осознав ситуацию, Пашков решительно не желал включаться в общий конвейер бумаготворчества и мелкого рационализаторства. Следовательно, ему надлежало самостоятельно найти полезное применение своим знаниям и научному опыту, вынесенным из университета. В этом ему не могли помочь ни коллеги, ни даже сам заведующий отделом.

У дяди Феди (так за глаза называли Булевина) подчиненные без дела не сидели. Пашков первое время работал на подхвате со старшими коллегами. Поездил с ними по предприятиям, в свободные часы проштудировал кучу узкоспециальной литературы. Затем принялся экспериментировать на свой страх и риск, пытаясь в лабораторных условиях воспроизводить отдельные стадии процессов, увиденных на реальном производстве. Его опыты, сначала простые, а со временем все более усложнявшиеся, при том – производимые во множестве, позволили обнаружить кое-какие эффекты, ранее никем не замеченные.

Из наблюдений стали вызревать некоторые соображения практического характера. Пашков не таил своих идей от коллег, и однажды они воспользовались его предложением при изготовлении опытной партии корректирующего материала для машинописи – заменили один из компонентов рабочего слоя. И получили прекрасные результаты.

Заведующий отделом вызвал Пашкова в свой кабинет и поздравил с первым успехом.

- Благодаря вам мы теперь знаем, как делать этот материал. Внедрение обеспечено, и премия для вас – тоже. И я теперь знаю, как вас задействовать с наибольшей отдачей. То, чем вы занимаетесь, мы оформим, как особую поисковую тематику. Вы пойдете собственным путем в авангарде отдела, будете генерировать новые идеи. Я буду лично курировать вас. Немедленного экономического эффекта требовать не стану – работайте на перспективу. Теперь, вот что. Под нами, в цоколе имеется комната с вытяжкой, она принадлежит нашему отделу, но практически не используется: там лежит всякий хлам – старые лабораторные журналы, отчеты десятилетней давности и тому подобное. Выбросим это на свалку, и можете в той комнате устраиваться, и работать без помех. А то сотрудники жалуются, что вы слишком интенсивно химичите вблизи их письменных столов. Не обижаетесь, что я вас выселяю в подвал?

- Ч-что вы, я очень рад такой возможности.

- Ну и хорошо. Кстати, а почему вы расходуете так много ацетона?

- Для отмывания всякой с-сложносочиненной гадости с лабораторной посуды. А иногда с рук.

- Злоупотреблять ацетоном вредно, можно заработать аллергию. Я распоряжусь, чтобы вам выдавали технический спирт. Сколько потребуется?

- Литра два в месяц, н-не меньше.

- Пусть будет три литра. Не сопьетесь? Шучу, шучу. Кстати, подумайте над темой диссертации – пора вам поступать в аспирантуру.

***

Проработав 15 лет в Институте общего материаловедения, Борис Пашков сделал скромную, но достойную карьеру: защитил кандидатскую, получил должность старшего научного сотрудника, стал автором четырех десятков публикаций в различных научных изданиях и нескольких серьезных изобретений, внедренных в производство.

Он возглавил исследовательскую группу, расширив свои владения до трех комнат в том самом подвале, куда его в свое время определил дядя Федя. Первым его сотрудником стал Дима Брагин – они сразу же крепко подружились и перешли на ты. Такая демократическая форма общения в дальнейшем закрепилась в группе. Даже самые молодые подчиненные Пашкова называли его не Борис Васильевич, а Боря, Борис, или даже Бур.

Простота отношений не раздражала Пашкова и не мешала ему быть требовательным руководителем. Он не придирался по мелочам, но не терпел разгильдяйства, и напрягал сотрудников в полную меру их сил. При этом сам тянул больше других и всегда помогал тому, кто нуждался в помощи.

Пашкову нравилась его работа, и вполне удовлетворяло то положение, которое он занимал. Стать начальником более высокого уровня – заведовать лабораторией, отделом – он не стремился: это увело бы его от исследовательской конкретики в бумажную суету.

Мысли о докторской диссертации иногда посещали Пашкова, особенно после встреч с ленинградскими однокашниками, среди которых уже были доктора наук. Но в его институте, сугубо прикладном, высшей ученой степенью обладали только директор, его зам по науке и начальники отделов, и то не все – дядя Федя, например, был всего лишь кандидатом технических наук. Для завлабов, руководителей групп и рядовых сотрудников путь в доктора был перекрыт практически непреодолимыми барьерами – разбивать о них лоб Пашков не собирался.

А вот толковую монографию можно было бы соорудить – обобщить в ней то, что уже опубликовано по отдельным статьям, и то, что постепенно накапливалось в мозгах. Предложить собственную концепцию, в качестве основы для будущего развития технологии сложных композиционных материалов! Пашков не сомневался, что с таким трудом он управится года за три-четыре – вот только надо немного отвлечься от текучки. Лучше на это потратить силы, чем вымучивать докторскую, как некоторые старшие товарищи. А прожить можно и кандидатом.

Зарплата Пашкова, вместе с премиями и авторскими вознаграждениями, обеспечивала вполне комфортное существование его семьи. У них с Любой была удобная двухкомнатная квартира, законно обретенная в порядке очереди. Сын подрастал – ходил в школу, где Люба преподавала русский язык и литературу.

В общем, жизнь была хороша, и жить было хорошо.

***

Горбачевскую Перестройку Пашков воспринимал с легким скептицизмом – хотя сам он искренне и страстно желал перемен в своей стране, перемен реальных и глубоких.

Он созрел, как личность и пребывал в зрелые годы в среде, пропитанной критическим отношением к власти и ее носителям. Соответствующие настроения развивались и распространялись на фоне системного кризиса, охватившего Страну Советов и практически остановившего ее развитие в семидесятых годах XX века. На уровне бытового сознания тот кризис, углублявшийся год за годом, отобразился известной формулой: «маразм крепчал».

У Пашкова, к тому же, с юных лет обнаружился специфический интерес к политике – типа хобби, увлекающего, но не отрывающего от иных, более серьезных занятий. Подростком он прислушивался к разговорам взрослых, потом стал читать взрослые газеты. В студенческие годы познакомился с некоторыми книгами из разряда тех, которые не продавались в магазинах и не выдавались в библиотеках. Книги подталкивали к серьезным размышлениям о настоящем и будущем страны, гражданином которой был Борис Пашков.

Он достаточно рано осознал, что его страна оказалась в опасном историческом тупике. Чтобы выйти из него без новой революционной катастрофы требовался мудрый и энергичный лидер, подобный Петру I, но окультуренный хорошим образованием. К такому выводу пришел Пашков, анализирую крутые повороты российской истории. Теория вероятностей подсказывала, что возможность появления необходимого стране лидера-реформатора должна неуклонно возрастать по мере повышения образовательного уровня общества – следовательно, он когда-нибудь обязательно появится. Пашков надеялся, что это произойдет вскоре после ухода с политической сцены старцев из брежневского Политбюро.

Для проведения грандиозных преобразований лидеру понадобится надежная социальная опора. Пашков предполагал, что такой опорой станет самая образованная и дееспособная часть советского общества – интеллигенция, в первую очередь техническая и научная. Советская интеллигенция второй половины XX века – многомиллионная масса, насыщенная активными элементами и противостоящая косной бюрократии – по мысли Пашкова могла и должна была исполнить историческую роль, подобную той, которую на рубеже XVII-XVIII веков сыграло петровское дворянство, вытянувшее тогда Россию из застойного прозябания…

В апреле 1985 года очередным генеральным секретарем ЦК КПСС стал относительно молодой – пятидесятичетырехлетний – Михаил Горбачев. В сравнении с немощными предшественниками он выглядел дееспособным и даже симпатичным руководителем. Его первые телодвижения на большой политической арене выглядели неординарно и, в целом, одобрялись неизбалованным советским народом.

Но, приглядевшись к новому генсеку, внимательно прочитав его биографию, послушав его выступления в телеэфире, Борис Пашков, не без сожаления, констатировал: этот вряд ли многого добьется. Базовое образование сомнительное – юрист, значит, привык лукавить и жонглировать законами. Опыт практической работы – никакой, только заседал в парткомах разного уровня. Выступает часто, говорит много – как воду льет. Слова гладко текут, заслушаешься, а в сухом остатке – минимум миниморум…

Мнение Пашкова о Горбачеве отнюдь не улучшилось после Первого съезда народных депутатов СССР, проходившего в мае-июне 1989 года и породившего немало надежд, но обернувшегося пустопорожней говорильней, после которой компартийная верхушка сохранила всю полноту власти, слегка прикрывшись как бы демократически выбранным подобием парламента.

Наблюдая по телевизору за происходившей на Съезде перепалкой между Горбачевым и академиком Сахаровым, Пашков подумал:

«У одного – вся власть, но интеллект слабенький; он совершенно не понимает, что надо делать, куда надо вести страну. У другого – гениальные мозги, глубоко продуманные идеи, но нет возможности эти идеи реализовать на практике. Им бы объединиться – дело бы пошло… Мечты, мечты, где ваша сладость? Горбачев – обычный партократ, никогда он не допустит умных и порядочных людей, подобных Сахарову, к рычагам управления».

Впрочем, некоторые достижения прорабов Перестройки Пашков признавал и оценивал положительно. В особенности ему пришелся по душе принятый в 1987 году «Закон о государственном предприятии».

В соответствии с этим законом в Институте материаловедения появился Совет трудового коллектива, демократически избранный и несколько ограничивший произвол администрации. Пашков одобрил желание Брагина попасть в состав СТК, содействовал его избранию и помог ему сформулировать весьма смелые предложения по системе внутреннего хозрасчета, которые были приняты Советом после жесткой дискуссии, вопреки возражениям планово-экономического отдела.

Реальный хозрасчет повысил эффективность работы подразделений НИИОМ. При этом оплата труда сотрудников существенно возросла, а Дмитрий Брагин стал одним из самых популярных людей в институте. И вот, открылась возможность использовать его популярность в настоящем, большом политическом деле…

Предлагая Брагину вступить в борьбу за мандат народного депутата РСФСР, Пашков мучился сомнениями: «Лучше бы самому влезть первым в драку, чем толкать в спину доверчивого мальчонку… Да нет, Димка не мальчик уже, должен понимать, в какие игры играем. Если забоится, может отойти в сторону – и никто ему слова не скажет». ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ

На Главную блог-книги ГДЕ-ТО В РОССИИ