Продолжение. Начало здесь. Предыдущее здесь.
Дипломную работу студент Горбачев написал на тему «Участие масс в управлении государством на примере местных Советов» (материал собирал в Киевском райсовете Москвы и его исполкоме). «Немалая часть работы была посвящена показу /…/ преимуществ социалистической демократии над буржуазной». Ему предложили пойти в аспирантуру по кафедре колхозного права, но он отказался. По принципиальным соображениям. Колхозное право он считал «дисциплиной абсолютно ненаучной». К тому же он надеялся, что и без всякой аспирантуры останется в Москве. Будучи секретарем комсомольской организации, он входил в состав комиссии по распределению и прекрасно знал, что распределен в Прокуратуру СССР. Предполагалось, что там он займется «надзором за законностью прохождения дел в органах госбезопасности» (в связи с начавшейся реабилитацией жертв сталинских репрессий).
Но получился облом: буквально придя устраиваться на работу, Михаил узнал, что «правительство приняло закрытое постановление, категорически запрещавшее привлекать к деятельности центральных органов правосудия выпускников юридических вузов» (мол, в 30-е годы юноши наломали слишком много дров). Молодой юрист мог бы, конечно, попытаться «зацепиться за Москву», но – решил вернуться на родину. Из-за этого у него даже был небольшой конфликт с Александрой Петровной, матерью Раисы. Матери не нравилось, что ее дочь оказалась с мужем «в ставропольской «дыре» (кстати, вот еще один, оставленный выше без внимания, аспект сна о том, как молодые выбираются «из черной дыры»).
Да не страшно, в Ставропольской прокуратуре выпускник юрфака проработал всего ничего – только постажировался десять августовских дней 55-го года. В те же дни (если, конечно, не раньше) он вступил в контакт с кем-то из влиятельных знакомых… Короче – замзав орготделом крайкома КПСС товарищ Портнов позвонил первому секретарю крайкома комсомола товарищу Мироненко и сказал, что есть мнение… молодой специалист… на предмет работы… нужно побеседовать…
Мироненко воспоминает: «В комнату бочком протиснулся среднего роста паренек, приятной наружности, улыбчивый. Поздоровались. Он представился: «Горбачев Михаил». Сел напротив в кресло, потирая ладони о штаны, волновался очень. Сказал, что он местный, со Ставрополья. Окончил МГУ, юрфак, хочет работать в комсомоле, опыт работы есть, но только в деревню ехать не может, жена тяжело больна, боится, не выдержит, да и специальность у нее неподходящая – философ…
Короче – произвел хорошее впечатление, смотрит прямо, рассуждает здраво».
Так был сделан первый шаг великой карьеры. Молодой человек был принят на должность заместителя заведующего отделом агитации и пропаганды Крайкома комсомолола. Но почему он решил делать карьеру по комсомольской, а не по юридической линии? Сам Михаил Сергеевич объясняет свой уход из прокуратуры так: «Бесцеремонность, проявленная работниками прокуратуры, безразличие к моей семейной ситуации и вся история с моим распределением зародили у меня серьезные сомнения относительно работы по специальности. Не развеяла их и стажировка в Ставрополе. И я принял решение порвать с прокуратурой».
Естественно, можно объяснить этот разрыв с прокуратурой (в другом месте Михаил Сергеевич употребляет более точное словосочетание «бежал из прокуратуры») чем-то более существенным, чем чисто мальчишеская обида на «бесцеремонность» и «безразличие» отдельных ее служащих к «семейной ситуации». Тем, например, что два деда неудавшегося юриста были репрессированы, а это, несмотря ни на какие оттепели, закрывало путь для приличной карьеры в правоохранительных органах. Когда Миша поступал на юрфак, он таких тонкостей мог и не знать, ему тогда просто «импонировало» положение, он, может, думал, что, выучившись, будет только и делать, что произносить пламенные речи и стоять в красивой позе на защите завоеваний социализма. Иными словами, перед его юношеским взором наверняка предносился облачный призрак мира деда Пантелея, которого (надо помнить и это) спас прокурорский работник. Но поучившись, пообтесавшись, присмотревшись, побывав на практике, Михаил понял, насколько забюрократизирована работа в прокуратуре – какая это рутина, как это далеко от живой работы с людьми, в какой степени это все-таки мир деда Андрея. Хоть и не связанный с работой в поле, хоть и умственный, но, увы, слишком взрослый и конкретно-прикладной.
Это стало проясняться еще во время учебы. В 53-м Михаил побывал на практике в прокуратуре Молотовского района на Ставрополье. Вот что он писал оттуда Раисе Максимовне: «Как угнетает меня здешняя обстановка. И это особенно остро чувствую всякий раз, когда получаю письмо от тебя. Оно приносит столько хорошего, дорогого, близкого, понятного. И тем более сильнее чувствуешь отвратительность окружающего… Особенно – быта районной верхушки. Условность, субординация, предопределенность всякого исхода, чиновничья откровенная наглость, чванливость… Смотришь на какого-нибудь здешнего начальника – ничего выдающегося, кроме живота. А какой апломб, самоуверенность, снисходительно-покровительственный тон! Пренебрежение к науке».
Тут не говорится конкретно о прокурорских начальниках, речь о районной верхушке вообще, о тех несчастных замотанных людях, с которых вышестоящие органы требовали план, план и план. Конечно, они представляли собой очень жалкое зрелище – во всех отношениях. Но почему о них (как-никак двигателях нашего послевоенного скачка) так издевательски говорится в письме Горбачева? Да потому что они как раз воплощали собой скучный и безрадостный мир деда Андрея, то, от чего бессознательным образом хотел отклониться наш практикант, всегда стремившийся к живой, с огоньком, работе с людьми. Дальше в письме говорится о некоем молодом зоотехнике, не нашедшем понимания у этих чванливых чиновников: «Просто обидно. Видишь в этом зоотехнике свою судьбу. Человек приехал с большими планами, с душой взялся за работу и уже скоро почувствовал, что все это и всем абсолютно безразлично. Все издевательски посмеиваются.
Такая косность и консерватизм…»
Вот от этой «косности» молодой человек и решил убежать в комсомол, где надеялся проявить свои общественно-политические наклонности. Как видим, он обдумывал свой побег в эту вольную обитель, общаясь по почте с женой. Ну, конечно, не только по почте. «Обменивались» и непосредственно, не прибегая к перу. И нет никакого сомнения в том, что Раиса Максимовна горячо поддержала идею побега из учреждения, в котором так хамски отнеслись к их «семейной ситуации». Или, во всяком случае, не нахмурила брови, демонстрируя «неладное». Больше мы не будем говорить о «неладном» в исполнении Раисы Горбачевой. Такие вещи в дальнейшем у нас будут выноситься за скобки (рамки карьеры нашего Андрогина) как нечто само собой разумеющееся.