НАЧАЛО РОМАНА – ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ – ЗДЕСЬ.

И Киса опаздывала на свидание к своему любимому уже на двадцать минут. И он мог её не дождаться и уйти. И она проклинала своего мужа, который так долго завтракал и не уходил по своим делам, что из-за него она теперь опаздывает к своему любимому. Хотя она иногда обожала своего мужа именно за то, что только он, а больше никто, даже не она сама, мог защитить её от любимого. А сам любимый не мог защитить от себя, и она пряталась у своего мужа за пазухой, чтобы как можно чаще не встречаться с любимым. Но кто же тогда захочет быть мужем?

А кто захочет быть любимым? А никто ни кому не предлагает. Но сейчас, когда она опаздывала, она больше всего боялась, что он её не дождётся. И она опоздала на полчаса. Что же она увидела! Он стоит не один, а с каким-то господином и они беседуют. Оказалось, что это его друг. Очень близкий человек. Почти родной. Как брат. И ему было столько же лет, сколько и любимому, а выглядел он старше, но лучше, как-то злее, но умнее, и выше ростом, и вообще во всех отношениях брат, но не по крови, а такой у них был братский союз, что они могли вместе загулять, вместе набить морду одной сволочи. Они не видались уже полгода и никак не могли наговориться про Таню, на которой этот друг полгода назад женился, из-за чего они и не виделись, а ребёнку уже три месяца. “Мне твоя бывшая недавно звонила, – сказал любимый, – сказала, что ты дикарь”. И при слове “дикарь” они оба рассмеялись. И Киса засмеялась. И вдруг этот друг её любимого перестал смеяться. Он смотрел в какую то точку, где как будто никого не было. ?! Потом они быстро простились. “Представляешь,- сказал Кисе любимый,- он ушел от своей жены, они вместе прожили лет десять, не помню, около десяти. Я в неё был когда-то влюблён, очень сильно, и она меня любила, но я её уступил ему как брату. И теперь он с ней развёлся, мне даже показалось, что это я с ней развёлся и женился
на какой-то Тане, ей, как и тебе, лет двадцать.

И после этой встречи прошел примерно год, и Киса никогда с ним не виделась, с этим другом, а с любимом конечно виделась. И однажды она встретилась с этим другом на одной выставке. И он был один, и она была одна. И они почему-то ужасно друг другу обрадовались. И потом они сидели в кафе, потом вышли на улицу, и на улице почему-то поцеловались, И потом стали целоваться на улице всё сильнее и сильнее, как будто целый год не целовались. А через неделю Киса оставила своего мужа и ушла к нему. Хотя у неё был любимый, и она его любила, и был муж Александр Сергеевич, и она его любила. Но она ушла к нему. Именно об этой истории Александр Сергеевич знал.

– Я из-за тебя становлюсь антисемитом,- сказал Александр Сергеевич Кисе, когда она призналась ему, что уходит от него к Другу своего любимого, а про любимого она конечно ничего не сказала.

– Кто он?- спросил Александр Сергеевич.

– Поэт.

– Он старый жид.

– Он поэт,- сказала Киса, – и он не старый, он русский еврей, почти египтянин.

При этой ссоре слышались такие слова как: предательница, стерва, идиот, русофил, русофоб, проститутка, ненавижу. В конце концов его всё-таки у влекла мысль, что с поэтом, к тому же русским, к тому же евреем, она жить не сможет, как не сможет жить и с Модильяни, французским, итальянским евреем, с Гейне – немецким евреем… он почти убедил её, что она может жить только с ним, он даже сказал, что ради неё он истребит всю эту нацию. “Ну истреби”, – сказала Киса. “Я тебе не дам развод, потому что тебя нет в природе, ты плод моего воображения, ты пойти фантом, почти лунный свет, ты думаешь, что это ты пишешь стихи, на самом деле это я их пишу только через твою душу. Потому что эта твоя душа просто лучше фиксирует слово, и потом ты сделана из моего ребра, и если у меня отнять ребро, то я умру”.
– Никто ещё не умирал без ребра,- сказала Киса.

– Я первый.

А потом он взял и исчез. Его не было в Москве, Александра Сергеевича. А потом Киса встретилась со своим любимым. И они любили друг друга. И любимый сказал: “Не надо, не спи с ним, ведь он мне друг, он мне как брат”. И Киса пообещала: “Не буду”. И после этого Киса рассталась с другом своего любимого. Но на самом деле, это любимый Кисы думал, что она рассталась с его другом, потому что он был ему как брат. А её муж думал, что она рассталась с ним, потому что она его ребро. Но на самом деле они расстались из-за стихов. Он писал такие стихи, проще их будет назвать концептуальными что ли, он очень здорово сформулировал, и стихи были жёсткими и чёткими, они были не то что простыми и тупыми, не то чтобы примитивными, они были несомненно стихи, но как бы было понятно, как они сделаны. То есть они были сделаны из стихов. Но было понятно и то усилие, и работа, было понятно как они написаны. И вдруг это стало скучно. И они из-за этого расстались. Потому что когда он прочитал ей свои последние стихи, она сказала, что любит вино без косточек. Вино без косточек это хорошо, но в его стихотворении, собственно речь шла о свинье, которая стояла как копилка, и рядом с ней стоял мальчик, и у этой свиньи не было в спине дырки, и чтобы опустить в неё пятачок, ему оставалось только засунуть этот пятачок ей в жопу. Вот про это и были стихи.

И после этого романа Александр Сергеевич отказался спать с Кисой, он сказал, что ему это противно, он не может её целовать после этого, что она должна очиститься, уехать в Египет, ей должно быть опять семнадцать лет, и она ему опять с самого начала должна не изменять. И впервые она увидела, как он заплакал. То есть у него в глазах были слезы. А у этого друга, её любимого, после того как он прочитал стихи про свинью-копилку, а она про вино без косточек и после этого пошутила: “Знаешь, ничего у нас с тобой не получится”, – и он отшутился, “Знаю”. И это было ночью, перед этим они пили вино, целовались, И когда он отшутился:”3наю”, – он по-настоящему заплакал.

И целый год Киса любила только своего любимого, то есть только с ним занималась любовью, а больше ни с кем. То есть получалось, что в течение этого года она очистилась, то есть была в Египте, и ей опять стало семнадцать лет, потому что она ни с кем не изменяла своему мужу, только с любимым, а с любимым не считается.

- Ты будешь о молоком или без? – спросил Александр Сергеевич Кису, когда она мысленно убила себя за то, что мысленно изменила ему с господином Ив, а он об этом даже ничего не знает.

– С молоком, – и она воскресла.

– Что ты хочешь на обед?- спросила Киса Александра Сергеевича.

– Тебя с оркестром.

– Нет, правда?

– Ничего,- сказал Александр Сергеевич,- пойду спрошу у Серёжи.

Серёжа хотел то-то и то-то с грибным соусом, и ещё завернутую дыньку по-итальянски. Интересно, живя здесь всего год, как уж он успел захотеть на обед именно это. И успел, и захотел, и съест. А Александру Сергеевичу было всё равно, но только с оркестром.

Бесконечная-пребесконечная жизнь. Одни строят, другие ломают. И те, кто ломают – варвары. Они более дикие, сильные, животные. Из них только лея через триста получаются люди, когда они начинают строить. И становятся оседлыми. Оседлают какую-нибудь одну жену, оседлают кровать, построят оседлый магазинчик. И живут. И жизнь эта не красива, но удобна.

И кто был тот первый гений, кто увидел куб. Куба нет в природе. Есть линия – горизонт. Шар – солнце. Есть даже какая-то обгрызанная немножко пирамида – гора. Но куба – нет. Зато теперь, с детства, жизнь состоит из кубиков, из которых можно построить домики, сломать, из кубов построить дома, начать войну и сломать, а потом опять построить. И

– Не ломай жизнь,- сказал любимый Кисе, когда у неё был роман и она ушла от мужа.

– Моя жизнь сломана, не ломай свою.

Ну и пусть жизнь начинается несколько раз в жизни. Но каждый раз именно тому, с кем ты живёшь в этот миг ты не должен изменять даже мысленно, даже на курорте, и не воровать, и в конце концов не убить его за этот миг, а миг может длиться год, два или два дня. Или всю жизнь с одним человеком, и прелюбодействовать, и красть, и убивать друг друга, расчленять, и реанимировать. Кому как нравиться. Или жить одному. А все остальные люди это только фон. Контуры при свете. Свет погас, и их нет.

В магазин приходится ходить каждый день. И это приятно. Безразлично. Но не противно. Как в Москве. Только бы не идти в магазин.

Киса пошла в магазин, чтобы только никого не видеть. Там нет людей, там одни продукты, расфасованные и голые. “Может быть ты картошечки хочешь?”, услышала Киса какую-то дикость. Она обернулась. Это произнёс господин, которого она часто видела по телеку в Москве. Она редко смотрела телевизор. Но как бы редко она ни смотрела, всё равно в телеке мелькал этот господин. Он был с какой-то очень уж изношенной женой. Больше всего она испугалась слова “картошечка”. Слово ей показалось омерзительным до отвращения, особенно с “селедочкой” и с “лучком”. И Киса даже спряталась, чтобы они хоть как-нибудь не догадались что она их понимает. Что же тут могло так напугать? И нос крючковатый, и губы пухловатые, и щеки одутловатые, всё на месте. Но не это было странно. А то, что говорили они на языке доморощенном, избитом, бедном, хотя может быть они были сами по себе очень милой парой. Собственно, испугал язык, а не они, она бы их и не заметила. И она представила, что в этом магазин появляются два русских мужика, которые давно стали советскими рабочими и колхозниками, и один из них советует купить водочки с рыбкой, а другой присматривает себе пивко. Грустная сцена, но не трагическая.

Евреи, конечно, всем осточертели. Больше всего русским осточертели русские. “А удивительно”, – думала Киса, – “вот господин Ив, а кто он? Немец? Никакой он не немец, хотя говорит по-немецки? – хотя она не понимает. И она с ним спала. То есть сначала она с ним просто заснула, а потом переспала с ним. И всё это из-за этого дурацкого снотворного. А может быть она действительно спала, и ничего не было, но болела нога, которой она ударилась о чемодан. Почему-то в этом мире есть всегда реальные детали, как бы взрослые, которым больше веришь, и настоящие детали, как бы детские, которым взрослые не придают значение. Потому что есть горе, например, и оно бывает взрослым и детским. И мать, например, плачет, когда у неё умер ребёнок, и это реальное горе, а ребёнок плачет от того, что бабочка-шоколадница в банке умерла, а он её кормил шоколадом, как капустницу – капустой, а она сдохла, а капустница улетела, как шоколадница, и это настоящее горе. Она не ест шоколад, она просто коричневая и поэтому она сдохла.

И вот с этим господином Ив Киса переспала по-настоящему, а не реально, и это горе было не взрослым, а детским. Он был как бы нарочно игрушечно придуман, чтобы Киса из-за него по-настоящему мучилась.

Собственно, человеку хочется есть, пить, ебаться. Он на то и животное, которое не может не есть и не пить. И он совсем не та птица, которая может не ебаться. Хотя у человека всего один ребёнок, ну два, ну три, а ебётся он каждый день, ну или раз в три дня, или раз в неделю.

И получается, что человек почему-то всё время всё делает зря. Зря ебётся, смотрит, но почти ничего не видит, он какой-то венец, я человеческий венец, а не венец творения. Собственно, с тех пор как он был создан одним замыслом, одним что ли духом, он был предоставлен сам себе. А вот уж сам себя он и не осилил. Он как бы сам себе стал не интересен. Кто человек человеку? Никто. ПРОДОЛЖЕНИЕ – СКОРО

На Главную блог-книги Валерии Нарбиковой