НАЧАЛО РОМАНА – ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩАЯ ГЛАВА – ЗДЕСЬ.

Группу появившихся в комнате актеров возглавляла кошка, слепая на один пуговичный глаз, который болтался на шелковой нитке. За кошкой шли: Квадрат, Лера, Человек-Час, Кровь… о, как я соскучилась по его человеческому имени.

Актеры поклонились. Бьющий в окно свет фонаря осветил низкий топчан. На него сели Лера и Черный Квадрат. Остальные остались в тени. Квадрат дотронулся до Лериной оранжевой изнанки, изнаночной петлей было связано платье, и Лера, снимая оранжевое, вывернулась на лицо.

Говорить они еще не умели, поэтому Лера просто смотрела как спокойно парят зрачки Квадрата, он же следил за ее кистями рук, они висели, как мертвые рыбки. Если бы хоть до рассвета так посидеть, то глаза Квадрата опустились бы, словно ласточки перед дождем, но были зрители, перед которыми приходилось играть.

Вдоль линии горизонта — железная дорога, движутся по ней крошечные вагоны, похожие на гробики, движутся по кругу.

В летних сумерках из окна троллейбуса между белыми блочными домами хочется видеть прогуливающихся в белых платьях.

Невидимая с земли тысяченожка задергала лапками, серебряные подковки звезд засверкали. Словно чистой водой они поливают сцену через каждый час.

Квадрат: И я тебя попросил надеть в следующий раз, когда ты придешь ко мне какую-нибудь старую рубашку, чтоб не жалко было порвать. А ты пришла в новой,. Как же мы теперь ее порвем, сказал я тебе, — такую новую? Ничего, она старая, — сказала ты, — я ее не люблю. И я понял, что она твоя любимая. В тот день мы играли, помнишь?

Лера: Да, в матроса. Ты говорил: я буду невинным матросом, а ты — развратной женщиной, а я говорила: нет, лучше я невинной, а ты смейся и делай со мной, что хочешь. Это просто, я тебя научу. Повали и все порви на мне! — Но на тебе же новая!

— Это ничего, я ее не люблю.

Квадрат: (интонация идет вверх) Подними руки, я тебя потрогаю.

Лера: Только чуть-чуть, хорошо.

Звезды полили сцену. Холодно.

В Раю шел сильный дождь, и как волки выли пароходы. Дверь в ту-ту жизнь была плохо заперта, и за ней все время гремели какими-то ведрами и огрызались.

Квадрат: Ты давала мне себя гладить, и ты плакала, ты обнимала меня за шею, и пароходы гудели, как голодные. Ты правда думала, что стала женщиной, и поэтому плакала? Но ведь я только подушечкой пальца трогал твою целочку.

—      Я в Раю тебе сказала, что поэтому?

—      Да, так сказала.

—      Я обманула тебя в Раю. В пятнадцать лет у меня был костюм с кармашками и металлическими пуговицами. И в одном кармане лежал адрес, написанный на троллейбусном билете. Тебя еще тогда не было, но был тот (о как я соскучилась по его имени) по имени Кровь. В первый раз когда я к нему приехала, он закрыл шторы, положил руку мне на плечо, и я ее не убрала, потому что подумала, что это просто так. А потом я сопротивлялась семь часов подряд, прежде чем он поцеловал меня в губы, когда же он все же поцеловал, они покраснели и надулись, как у негритянки. И я попросила у него одеколон, чтоб протереть их. И не все… В ванной он стянул с меня юбку и потрогал там-там-там. Все.

Квадрат: Я люблю тебя, мое стеклышко (дальше с орфографическими ошибками, дальше некрасивые слова, плохо одетые, плохо поставленные, все неряхи… и все станционные лампочки в ночи, все худышки в коротких юбках, все голубые наволочки… Подковки плавятся, клеймят.

Квадрат склеил белком осколки луны и встал, будь все проклято, под проливной дождь звезд.

Человек-Час вышел на середину сцены.

Декорацию задумал еще Ропс. Лера и ее тень были сложены вместе, как крылья. Раскрывались — это значило, что Лера под тяжестью волос падает на пол, закрывались: то есть Лера со своей тенью кружатся, взявшись за руки.

Вытолкнутая дверь, пройдя немного вперед, упала навзничь.

Человек-Час: Она казалась мне очень беззащитной: ни местечка в роговой оправе, по-черепашьи. Жили мы в доме, который стоял ни на левой стороне улицы, ни на правой, поэтому номер его был (-4). Лера встряхивала полотенце, стелила его кверху звездами и мы садились на него, как на коврик. Она заваривала чай из крупных темных листьев, он настаивался — вплывали водяные знаки. Когда она плакала — две точки акварельных глаз расплывались и появлялись крупно-зернистые, цвета светлой охры подтеки под глазами, но я так тщательно промокал их, что они исчезали. Ее коленки были чувствительней спины.

—      Почему ты не смотришь на мое лицо, — спрашивала она.

—      Я смотрю, — отвечал, все глубже заглядывая под платье.

Ей необыкновенно шли дешевые вещи. У нее была такая детская байковая ночнушка, короткая и просторная, под ней особенно косили и без того раскосые груди. Когда я куда-нибудь уезжал, ее охраняли не евнухи дверные замки, а белые зебры-минареты. Мы их написали сами. Кисточкой, чувствительной, словно кошачий ус, она ставила блики, я же гладил ручную белку и та кончиком хвоста водила по влажной бумаге. Когда жаворонки дрожали синими пружинками, собаки дышали так тяжело, как рыбы в ведре, ласточки летали стальными серпами и потом вдруг крыльями фр-р-р, словно отряхивались, — я называл ее Аквалерией, потому что уменьшительным именем Лерочка звал мой близнец свою подружку по играм, когда пробирался к ней в окошко, отодвигая занавеску на резинке тугой-тугой, такой что оставалась красная полоска от трусов. Мы с ним оба любили Лерочку, но он, поднимая крайнюю плоть века мог заглядывать в нее, я же без зависти к их перемигиваниям брал ее в обе ладони. Тогда глаза Аквалерии вытягивались и по форме походили на знак бесконечности.

Лера , кругло упав, легла в позе “ой”.

Квадрат: Что? Что ты?

Лера: жизнь болит, больно…

Квадрат Живот?

Лера: ой, как болит жизнь.

(родник от слова родная)

Квадрат: ну-ну, ничего, пройдет сейчас, прошел?

Лера; еще не прошла, погладь здесь.

Кровь: Можно, я поглажу?

Лера: Не надо, пусть он.

Рассвет и у двери встали два билетера, как два солнечных луча.

Контроль утра надорван, пенятся мыльные головки одуванчиков.

—      Ваши билеты (двум девушкам, одна пропускает другую вперед, как часовая стрелка минутную).

—      Это моя невеста.

Человек-Час: Пропустите их. Фаллус у Аполлона — в руке! Однажды, услышав меня своей игрой, она куда то ушла… Кровь: Дайте мне сказать!

Звезды вылили все до последней капли, отряхнулись как кошки, и исчезли.

Кровь: Дайте сказать!

Билетеры: Билет!

Кровь: Она ушла ко мне. Она сбежала ко мне. Она сбежала ко мне, я целовал ее, я делал с ней все, что хотел, я видел, что она меня любит, я прокрался к ней в рот языком, я гладил ее десны, я видел себя в ее зрачках.

Человек-Час: Послушайте, замолчите.

Билетеры: Билет!

Человек-Час: …и мы увиделись только на следующий день, столкнулись случайно в подвале у гипсового Аполлона Посмотри, — сказал я, — на его жалкий обломок. Она рассмеялась и поправила меня: это не обломок, свой фаллус он держит в руке.

Билетеры: Ваш билет?

Человек-Час (Лере): Не уходи, дай я на тебя еще чуть-чуть посмотрю.

Лера: Нам всем уже пора…

Человек-Час: Подожди, я только расскажу о прятках. Когда играли в те прятки, мне было десять лет. Играли одни взрослые, но я осмелился подойти к незнакомой женщине и сказал: можно, мне тоже. Она крикнула в темноту: Вот, здесь мальчик, он хочет с нами играть. Из темноты ответили: пусть, играет. Женщина села в кресло и стала считать. “В той комнате не прячутся, беги куда-нибудь, ну!”

Я знал, что в доме много удобных мест, я их открывал сам, когда мы играли с мальчиками. Побежал в мою излюбленную кладовку, но там уже кто-то был. Раздался шепот: сюда нельзя. Кинулся за маленькой фигуркой, но она зашипела: не ходи, мальчик за мной и юркнула в комнату. Я открыл соседнюю дверь: там стояли двое; он прижимал ее к стене и целовал. Я так и не смог хорошо спрятаться, всем мешал. Конечно, все удобные места были заняты и меня сразу нашли. Я видел как выручались другие, как боролись у кресла Мне тоже хотелось бороться и трогать подбегавших к креслу женщин, не давать им дотронуться до сиденья первыми. У меня ничего не получалось, ни прятаться, ни выручать. Я уже отчаялся и хотел уйти. Забрел в какой-то угол, открыл дверь и никого там не увидел. Но потом за шторой увидел женщину. Она улыбнулась и сказала : не бойся, спрячемся здесь вместе, нас не найдут. Когда же в комнату влетел мужчина и встал посередине, она сказала ему: ты не видишь, это место наше, уходи! Потом нас нашли и мы побежали к креслу, в дверях комнаты устроили возню с водящим. И я трогал и защищал ее от водящего, она не сердилась, она смеялась, и я поцеловал ее. ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ

На Главную блог-книги Валерии Нарбиковой