НАЧАЛО РОМАНА – ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩАЯ ГЛАВА – ЗДЕСЬ.

У Земли развязался пупок, и потихоньку сдувается Земля. И люди, города проваливаются в складки. Пупок охранялся кратерами вулканов и через них живот земли дышал, но люди заткнули кратеры, закатали, устроили аэродромы — пупок развязался. Пупок воздушного шара сторожит нитка, пупок бутылки — пробка. Завяжите, вы! Сдувается! И бегут, бегут, бегут и проваливаются в живот Земли, и тянут, тянут, тянут, и рвется кожа Земли.

И когда все провалились, прилетает вдруг, надувает своим воздухом, роднится с землей, завязывает пупок на морской узел, на двойной, на простой.

Аппендицит Земли — в Средней Азии воспалился белым днем хлопковым, и вода в арыках загрязнилась и помутнела, арбузы затрещали и разорвались отрыжками. Заморозка — месяц — шприц, звезды холодного пота выступили. Режут — разбегаются порезы трещинами-ящерками в полдень. Зашивают — иголка с ниткой бегает, орошает. И чистая-чистая повязка после операции — Тяньшань.

Лежим в теплой воде и снимаем губами ледяную клубнику с плавающих льдинок. Одними губами бык шлепал-целовал Пасифаю в горячее, и двумя пальчиками Ввела Ариадна туда Тезея, но впустила сначала клубок, клубок проводник раскатывался, указывая дорогу. А по другую сторону реки перекатывались волны океана, как большие белые барабаны, и лежала одежда на берегу всмятку. И при коронации великого подданного, торчащего из кармашка о-де-шосс, пел королевский ломожоп в тональности ля-мажор. Подданный Анри с любопытством вытягивал шею, но после двадцати четырех часов церемонии сморщился, съежился и втянул в себя охуенную головку.

А на острове играли в карты. Партнеров было четверо: Квадрат, Кровь, Человек-Час и Лера. Квадрат позвал всю колоду, колода пошла. На четвероногих цифрах, похожих на больших насекомых, сидели короли: Анри, Поллукс, какой-то ряженый, непредставившийся и Наполеон. Они сидели на черной масти. На красной двигались дамы: толстушка Марго, НеФебея, Жозефин, НеЛаира. Тузы представляли собой передвижные дома, Было два оборотня.

— Это все надо перемешать, — сказала Лера.

И началась свалка. Восьмерки и шестерки, одетые в доспехи, защищали честь своих дам. Когда, гремя тяжелыми латами, они навалились друг на друга, зрелище напоминало совокупление черепах. Ряженый король плакал муравьиной кислотой, боясь, что его затрут. Широкоплечая семерка поддерживала оголившуюся ножку НеФебеи, которая в точности напоминала шею лебедя на гравюре Валлотона. Поллукс от давки так глубоко спустил в НеЛаиру, что та заплакала слезами его семени. В воде, у самого берега вечные тюремщики киты сидели за решетками и завидовали.

Квадрат: Ну, хватит. Раздавайте.

Козырь — черный треф крест содранный зарыли в песок.

Кровь: Жуткая картина! все эти бумажные цветы, какие-то липкие конфеты, знаете, это мне напоминает кладбище. Давайте распустим.

Лера: Нет, нет. Мой ход.

К ней подошла восьмерка, то есть поставленная ребром оправа, через толстые, вправленные линзы которой хорошо был виден материк. Человек-Час нацепил восьмерку как очки и объявил всем: “Вижу человека, он размахивает газетой и указывает на небо”. Восьмерка упала, линзы треснули.

Лера: Осторожнее, вы берете?

Человек-Час кивает, восьмерка становится за его спиной, на нее напяливается красный знак бесконечности, который подкидывает Квадрат.

Квадрат: Итак, мой ход.

Он выбрасывает две девятки с тяжелыми зобами. Кровь отбивается валетами: Приятным Другом и Догом.

Колода всколыхнулась. Живые карты были в чехлах, Когда Квадрат приподнял чехол, словно веко глаза, увидел, что там червовая Марго. Улыбнулся ей и снова натянул веко. Послышался ропот: под чехлами было жарко. Кто-то из колоды спросил: Можно ли раздеться.

Кровь: Я не согласен, они превратятся в слизняков!

Квадрат: Вы сегодня страшно не сговорчивы. Конечно, разденьтесь.

Вся масса зашевелилась. Казалось, что ее копают. Разделись и успокоились. Из-под каждого чехла выпала кучка тряпочек среди них были мундиры, парча…

Лера: ненавижу парчу…

Квадрат позволил Марго отойти в сторону и раздеться, что было исполнено радостно и быстро. Но потом она не захотела по правилам отбиваться от валета — но на глазах у всех отдаться ему. Вышел конфуз.

Море у самого берега сделалось черным, как густой хлебный квас. Через несколько ходов “трупам” из кучки “бито” вздумалось загонять друг друга в воду и топить. Еще не сыгранные карты топтались. “Обратите внимание, — сказал Человек-Час, — эти карточные трупы к нам совершенно равнодушны, мне бубновая десятка чуть не отдавила ногу”.

Лера: Давайте быстрее играть. Мне кажется, что у них под чехлами сплошные желудки, и они хотят съесть не друг друга, а нас.

Кровь: в колоде кто-то жульничает. Я видел, как одна карта вышла из середины очереди и встала в хвост.

Квадрат: Это вам показалось, ходите, все галлюцинации от жары.

Кровь: Да, нет, я в самом деле видел, идемте, проверим.

Поднимают чехол последней карты, оттуда взгляд злой, вытаращенный, как у креветки, и веки чавкают, как рот. Карта подпрыгивает, шлепается, одновременно со всех падают чехлы, и колода бежит на игроков, крича на своем языке. Они все голые, новые, атласные, они скользкие. В море поднимается пена. Квадрат изо всех сил напрягается и дует на нее, как будто море — это большая кружка с квасом. Кто-то берет щепотку соли и посыпает весь остров. “Пить, пить!” — кричат карты”. “Пить!” — кричат игроки. И тут две дамы черной масти, как носилки, хватают Леру и тащат в другую часть острова: Там вповалку лежат с каких-то прошлых игр засаленные мятые карты, с оторванными углами, с трещинами. Они смеются, у них порочные улыбки, улыбки разрезанных соленых огурцов, где, как желтые зернышки, торчат зубы. Голые дамы, не стыдясь, подходят ко всему месиву, останавливаются перед каждым, все по очереди прикладываются к их разведенным губам и утоляют жажду. “Не слышим, не слышим! — кричит весь сброд, — Громче!”

— Ну, — поворачиваются к Лере дамы, — Говори же! Лера при виде этой смятой своры: “Я…”

Из колоды выходит атаманша — прелестная пятнадцатилетняя трефовочка в цигейковой безрукавке. Она обнимает обеими руками Леру, а потом грозит пальчиком: “Говори, или мы тебя накажем — отдадим сумасшедшему!”

Свора, предвкушая зрелище, хлопает в ладоши.

Сумасшедший — это джокер, оборотень. Лера смотрит ему в глаза и видит, что они склеены из осколков разной величины и цветов, плохо подобранных, между зазубринами есть даже крошечные черные дыры. И когда голый сумасшедший садится к ней на живот и собирает с себя поцелуи, которых не было, раскладывает их по разным отделениям портмоне, Лера смотрит ему в глаза и видит, что это не осколки, а просто намокшая бумага, которая расползается., Потом джокер убегает, но все время оглядывается, боясь, что после него останется в виде следов прилипшая к земле кожа. Потом он кричит: “Кочевники” и трясет дуб, с которого сыпятся желуди в низко надвинутых шлемах. И карты перегибаются пополам, давясь от смеха.

— Говори, — визжит атаманша, — ну!

И все может кончиться тем, что она закопает Леру, и в свежий земляной кулич воткнет козырь треф крест, но в небе сначала едва-едва, как на коже, выступает пот, а потом капли обильно летят на землю и каждая, если не в песок, как в валенок, то звонко по железным крышам тузов: бля-ть — бля-дь-бля, то есть то, что все хотели услышать от Леры, когда голые дамы-носилки утоляли жажду колоды.

Ночью дождь потрескивал, как поджаривающийся опиум. ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ

На Главную блог-книги Валерии Нарбиковой