НАЧАЛО РОМАНА – ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩАЯ ГЛАВА – ЗДЕСЬ.

Ущипнула себя еще раз и проснулась. В длинной оранжевой рубашке выбежала из квартиры и спустилась на лифте.

Вместо привычной улицы увидела узкий, как в подъезде коридор, который к тому же покачивался. Из-за поворота в короткой юбке, в стоптанных тапочках вышла девочка и сказала: “Поджди, посмотри сюда” — и достала из-за спины большое зеркало. И Лера вместо привычного отражения увидела, как растекается вода. “Это я?” — спросила, но не услышала своего голоса. (далее…)

НАЧАЛО РОМАНА – ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩАЯ ГЛАВА – ЗДЕСЬ.

— Если бы я была кошечкой, ты бы меня завел? Зрачки Человека-Часа забегали по кругу и остановились.

— Какой бы я была?

— Только с голубой шерстью и желтыми глазами.

— Когда бы ты гладил меня, я ежилась и смеялась, потому что боюсь щекотки. А ты давал бы меня гладить своим приятелям, сажать на колени и тихонько ласкать?

— Да, мне это было бы приятно… (далее…)

НАЧАЛО РОМАНА – ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩАЯ ГЛАВА – ЗДЕСЬ.

Квадрат: Давай полежим вместе, иди ко мне.

Лера: Хочешь, я тебя причешу?

Квадрат: Не надо, иди сюда!

Лера: Ты не обижайся, что выбрали именно тебя, так нужно, это не смерть, просто в книге о тебе больше не будет ни слова, как будто бы тебя и нет.

Квадрат: Это не имеет никакого значения… Я хочу с тобой лечь.

Лера: Хорошо.

Легли на пыльный диван, жесткий с пролежнями, похожий на старую лодку. Укрылись пальто. (далее…)

НАЧАЛО РОМАНА – ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩАЯ ГЛАВА – ЗДЕСЬ.

У Земли развязался пупок, и потихоньку сдувается Земля. И люди, города проваливаются в складки. Пупок охранялся кратерами вулканов и через них живот земли дышал, но люди заткнули кратеры, закатали, устроили аэродромы — пупок развязался. Пупок воздушного шара сторожит нитка, пупок бутылки — пробка. Завяжите, вы! Сдувается! И бегут, бегут, бегут и проваливаются в живот Земли, и тянут, тянут, тянут, и рвется кожа Земли.

И когда все провалились, прилетает вдруг, надувает своим воздухом, роднится с землей, завязывает пупок на морской узел, на двойной, на простой.

Аппендицит Земли — в Средней Азии воспалился белым днем хлопковым, и вода в арыках загрязнилась и помутнела, арбузы затрещали и разорвались отрыжками. Заморозка — месяц — шприц, звезды холодного пота выступили. Режут — разбегаются порезы трещинами-ящерками в полдень. Зашивают — иголка с ниткой бегает, орошает. И чистая-чистая повязка после операции — Тяньшань. (далее…)

НАЧАЛО РОМАНА – ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩАЯ ГЛАВА – ЗДЕСЬ.

Лунная дорожка, острое лезвие пилы, перепиливала океан — луна раскачивала пилу.

Люди-пололо, присосавшиеся к берегу: женщины — губами, красными, мокрыми, распространяющими запах икры, мужчины — присосками, скорее походившими на грибы с коренастой ножкой и крепко сидящей шляпкой, — казалось ползли на коленях.

Прилив смыл их в воду, и присоски стали всплывать на поверхность, собираясь в громадные розовые стаи, а тела, лишенные их, были выброшены на берег. Океан с розовыми островами напоминал обожженную кожу. Острова были подвижны: присоски палоло то выпрыгивали из воды, как рыбы, то ныряли, то всасывали друг друга. Наутро рыбаки, выловив эти полчища, соскабливали их с сетей и поедали прямо на берегу.

Квадрат сел на постель и перечеркнул одеяло, под которым лежала Лера. (далее…)

НАЧАЛО РОМАНА – ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩАЯ ГЛАВА – ЗДЕСЬ.

Дождевые капли клевали на подоконнике.

На бельевых веревках вертелись прищепки.

Красные и растрепанные у прилавков давились облепихи.

Двое из глубоких рапанов только пригубили вино.

Собаки, служаки, писаки грызлись в очереди; очередь разлагалась с головы и плодилась с хвоста.

Потягивая из устьица вино, она стояла лицом к колодцу, он — перед натянутым, как экран, письмом.

Над колодцем в небе появилась самая знакомая родинка, в письме были такие слова, что лучше бы закричал петух. Строчки болели падучей, запятые торчали, как ложки, и не хватало носилок-тире, чтоб все это перенести.

Очередь метала икру. Выходящие яйца, оплодотворенные руганью и плевками, намазывались на ее бородавчатую спину, раздражали кожу, и складки принимали форму шестиугольных ячеек, вроде пчелиных сот. Когда они сверху закрывались крышечками, очередь замолкала. Это длилось недолго: скоро, прорывая ячейки, показывались руки и ноги новорожденных. Младенцы осматривались и становились в хвост. Тогда очередь переворачивалась, ложилась на спину и терлась об асфальт, стирая остатки ячеек. После линьки обретала свой привычный цвет: темно-бурый со спины и светлый с брюха. (далее…)

НАЧАЛО РОМАНА – ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩАЯ ГЛАВА – ЗДЕСЬ.

И кто-то бубновым голосом всю ночь бубнил до утра.

Человек-Час вытер ноги о коврик, но тот был вспыльчивый, и красное облако поднялось вверх. Прошел в комнату, лег на диван и накрылся одеялом.

—      Хочешь? — услышал он хорошо знакомый голос.

—      Нет, уходи.

Полумертвая Слабана Передок прижалась к его ногам грудью и потерлась.

—      Ну, хочешь, все будет, как раньше: возьми книгу, подложи под себя подушку — я готова.

—      Нет.

Человек-Час закрыл глаза и вспомнил первую ночь со Слабаной, совратившей его в двенадцать лет. Родители спали. Он лежал и трогал себя, натягивал кожицу, нашел необыкновенное сходство его с пустым шприцом. Потом перевернулся со спины и подложил под грудь подушку. “Ты моя женщина, — шептал он ей, — я тебя люблю”. Вдруг внутри что-то засмеялось и потом дернуло. Нечаянно излился на ее втянутый белый живот. Днем, когда никого не было, застирал наволочку. В следующую ночь Слабана была предупредительней: все осталось в кулаке. (далее…)

НАЧАЛО РОМАНА – ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩАЯ ГЛАВА – ЗДЕСЬ.

Прятки — щупальцы!

Луна налилась, как брюшко комара, напившегося крови.

Огурцы покрылись мурашками.

Кузнечики боялись отбить о камни ноги и прыгали невысоко.

Из окон второго этажа недостроенного дома доносилось пение лягушки.

Море блестело, как открытая мидия.

Раскачивались пальмы, ощетинившись ежами.

Посчитались: первым водит Человек-Час. Лера и Кровь прячутся. Он водил в доме -4, они же не соблюдали правил и прятались совсем на другой улице, и он не мог их найти.

С Лериного тела еще не сошел загар. Слоится загар, слоится время. Когда Лера станет совсем белой все повторится:

Человек-Час откроет окно в купе,

Цикады все вместе заведут свои ручные часики,

Комары, как из тюбиков выдавят жальца,

Лера будет слоненком, если слоненок от слова слоняться, Человек-Час, глядя на проносящихся мимо поезда слепых, похожих на дома с закрытыми ставнями, скажет. “Женское наслаждение — это письмо маслом, наслаждение мужчины — акварельное письмо. Вот почему, когда ты шепчешь: Больше не могу! — я прошу тебя еще чуть-чуть. Акварельный мазок прозрачен, если наносится один раз, и я собираю все силы, чтобы его оттянуть, тебе же легко добиться своего оттенка, а число мазков может быть бесчетным”. (далее…)

НАЧАЛО РОМАНА – ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩАЯ ГЛАВА – ЗДЕСЬ.

Группу появившихся в комнате актеров возглавляла кошка, слепая на один пуговичный глаз, который болтался на шелковой нитке. За кошкой шли: Квадрат, Лера, Человек-Час, Кровь… о, как я соскучилась по его человеческому имени.

Актеры поклонились. Бьющий в окно свет фонаря осветил низкий топчан. На него сели Лера и Черный Квадрат. Остальные остались в тени. Квадрат дотронулся до Лериной оранжевой изнанки, изнаночной петлей было связано платье, и Лера, снимая оранжевое, вывернулась на лицо.

Говорить они еще не умели, поэтому Лера просто смотрела как спокойно парят зрачки Квадрата, он же следил за ее кистями рук, они висели, как мертвые рыбки. Если бы хоть до рассвета так посидеть, то глаза Квадрата опустились бы, словно ласточки перед дождем, но были зрители, перед которыми приходилось играть.

Вдоль линии горизонта — железная дорога, движутся по ней крошечные вагоны, похожие на гробики, движутся по кругу.

В летних сумерках из окна троллейбуса между белыми блочными домами хочется видеть прогуливающихся в белых платьях.

Невидимая с земли тысяченожка задергала лапками, серебряные подковки звезд засверкали. Словно чистой водой они поливают сцену через каждый час.

Квадрат: И я тебя попросил надеть в следующий раз, когда ты придешь ко мне какую-нибудь старую рубашку, чтоб не жалко было порвать. А ты пришла в новой,. Как же мы теперь ее порвем, сказал я тебе, — такую новую? Ничего, она старая, — сказала ты, — я ее не люблю. И я понял, что она твоя любимая. В тот день мы играли, помнишь? (далее…)

НАЧАЛО РОМАНА – ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩАЯ ГЛАВА – ЗДЕСЬ.

Два глаза встретились взглядом: зрачок в зрачок, преодолев кратчайшее, всего в одну переносицу расстояние.

В одном зрачке отразилось лицо, морщинки имели такой рисунок: они повторяли полет мошек и комаришек; в другом — затылок императрицы. Жозефин сидела с прялкой — арфой, играла-пряла.

Вот два веретена пряжи, а в двух коробках ссыпанные с листа ноты, мелкие, как цветочные семена.

В Мальмэзоне у Жозефин есть бук, камелии, живет вместе с карликами и попугаями бородатый орангутанг, но есть и уголок роз, куда она приходит пошептаться, это ее тотемы: Пурпурный плащ, Ляжеч-ка взволнованной нимфы, Церковная люстра, Бенгальская вишня, а среди них Двойной султан, Вакханка, Император и Приятный друг.

Стоит провести кисточкой по окаменевшим в лупонариях: отколоты пальцы, отбиты уши и носы, выщерблена временем-оспой кожа, но целы самые уязвимые места: его рука у нее под грудью, а твердый и без того (причина не во времени, не в материале: гранит или мрамор) ключ поворачивается в ее каменной там-там-там скважине —  открыта: “Да, мой Ипполит, вся моя ненависть — к ним. Тебе же одному — моя нежность, моя любовь. Я ненавижу их за то ужасное состояние, в котором нахожусь последние дни. Ипполит, я убью себя, да, я уйду из жизни, которая станет бременем, если не будет тебе посвящена. Что я сделала этим чудовищам?” (далее…)