НАЧАЛО РОМАНА – ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩАЯ ГЛАВА – ЗДЕСЬ.

Дождевые капли клевали на подоконнике.

На бельевых веревках вертелись прищепки.

Красные и растрепанные у прилавков давились облепихи.

Двое из глубоких рапанов только пригубили вино.

Собаки, служаки, писаки грызлись в очереди; очередь разлагалась с головы и плодилась с хвоста.

Потягивая из устьица вино, она стояла лицом к колодцу, он — перед натянутым, как экран, письмом.

Над колодцем в небе появилась самая знакомая родинка, в письме были такие слова, что лучше бы закричал петух. Строчки болели падучей, запятые торчали, как ложки, и не хватало носилок-тире, чтоб все это перенести.

Очередь метала икру. Выходящие яйца, оплодотворенные руганью и плевками, намазывались на ее бородавчатую спину, раздражали кожу, и складки принимали форму шестиугольных ячеек, вроде пчелиных сот. Когда они сверху закрывались крышечками, очередь замолкала. Это длилось недолго: скоро, прорывая ячейки, показывались руки и ноги новорожденных. Младенцы осматривались и становились в хвост. Тогда очередь переворачивалась, ложилась на спину и терлась об асфальт, стирая остатки ячеек. После линьки обретала свой привычный цвет: темно-бурый со спины и светлый с брюха. (далее…)

НАЧАЛО РОМАНА – ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩАЯ ГЛАВА – ЗДЕСЬ.

И кто-то бубновым голосом всю ночь бубнил до утра.

Человек-Час вытер ноги о коврик, но тот был вспыльчивый, и красное облако поднялось вверх. Прошел в комнату, лег на диван и накрылся одеялом.

—      Хочешь? — услышал он хорошо знакомый голос.

—      Нет, уходи.

Полумертвая Слабана Передок прижалась к его ногам грудью и потерлась.

—      Ну, хочешь, все будет, как раньше: возьми книгу, подложи под себя подушку — я готова.

—      Нет.

Человек-Час закрыл глаза и вспомнил первую ночь со Слабаной, совратившей его в двенадцать лет. Родители спали. Он лежал и трогал себя, натягивал кожицу, нашел необыкновенное сходство его с пустым шприцом. Потом перевернулся со спины и подложил под грудь подушку. “Ты моя женщина, — шептал он ей, — я тебя люблю”. Вдруг внутри что-то засмеялось и потом дернуло. Нечаянно излился на ее втянутый белый живот. Днем, когда никого не было, застирал наволочку. В следующую ночь Слабана была предупредительней: все осталось в кулаке. (далее…)

НАЧАЛО РОМАНА – ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩАЯ ГЛАВА – ЗДЕСЬ.

Прятки — щупальцы!

Луна налилась, как брюшко комара, напившегося крови.

Огурцы покрылись мурашками.

Кузнечики боялись отбить о камни ноги и прыгали невысоко.

Из окон второго этажа недостроенного дома доносилось пение лягушки.

Море блестело, как открытая мидия.

Раскачивались пальмы, ощетинившись ежами.

Посчитались: первым водит Человек-Час. Лера и Кровь прячутся. Он водил в доме -4, они же не соблюдали правил и прятались совсем на другой улице, и он не мог их найти.

С Лериного тела еще не сошел загар. Слоится загар, слоится время. Когда Лера станет совсем белой все повторится:

Человек-Час откроет окно в купе,

Цикады все вместе заведут свои ручные часики,

Комары, как из тюбиков выдавят жальца,

Лера будет слоненком, если слоненок от слова слоняться, Человек-Час, глядя на проносящихся мимо поезда слепых, похожих на дома с закрытыми ставнями, скажет. “Женское наслаждение — это письмо маслом, наслаждение мужчины — акварельное письмо. Вот почему, когда ты шепчешь: Больше не могу! — я прошу тебя еще чуть-чуть. Акварельный мазок прозрачен, если наносится один раз, и я собираю все силы, чтобы его оттянуть, тебе же легко добиться своего оттенка, а число мазков может быть бесчетным”. (далее…)

НАЧАЛО РОМАНА – ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩАЯ ГЛАВА – ЗДЕСЬ.

Группу появившихся в комнате актеров возглавляла кошка, слепая на один пуговичный глаз, который болтался на шелковой нитке. За кошкой шли: Квадрат, Лера, Человек-Час, Кровь… о, как я соскучилась по его человеческому имени.

Актеры поклонились. Бьющий в окно свет фонаря осветил низкий топчан. На него сели Лера и Черный Квадрат. Остальные остались в тени. Квадрат дотронулся до Лериной оранжевой изнанки, изнаночной петлей было связано платье, и Лера, снимая оранжевое, вывернулась на лицо.

Говорить они еще не умели, поэтому Лера просто смотрела как спокойно парят зрачки Квадрата, он же следил за ее кистями рук, они висели, как мертвые рыбки. Если бы хоть до рассвета так посидеть, то глаза Квадрата опустились бы, словно ласточки перед дождем, но были зрители, перед которыми приходилось играть.

Вдоль линии горизонта — железная дорога, движутся по ней крошечные вагоны, похожие на гробики, движутся по кругу.

В летних сумерках из окна троллейбуса между белыми блочными домами хочется видеть прогуливающихся в белых платьях.

Невидимая с земли тысяченожка задергала лапками, серебряные подковки звезд засверкали. Словно чистой водой они поливают сцену через каждый час.

Квадрат: И я тебя попросил надеть в следующий раз, когда ты придешь ко мне какую-нибудь старую рубашку, чтоб не жалко было порвать. А ты пришла в новой,. Как же мы теперь ее порвем, сказал я тебе, — такую новую? Ничего, она старая, — сказала ты, — я ее не люблю. И я понял, что она твоя любимая. В тот день мы играли, помнишь? (далее…)

НАЧАЛО РОМАНА – ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩАЯ ГЛАВА – ЗДЕСЬ.

Два глаза встретились взглядом: зрачок в зрачок, преодолев кратчайшее, всего в одну переносицу расстояние.

В одном зрачке отразилось лицо, морщинки имели такой рисунок: они повторяли полет мошек и комаришек; в другом — затылок императрицы. Жозефин сидела с прялкой — арфой, играла-пряла.

Вот два веретена пряжи, а в двух коробках ссыпанные с листа ноты, мелкие, как цветочные семена.

В Мальмэзоне у Жозефин есть бук, камелии, живет вместе с карликами и попугаями бородатый орангутанг, но есть и уголок роз, куда она приходит пошептаться, это ее тотемы: Пурпурный плащ, Ляжеч-ка взволнованной нимфы, Церковная люстра, Бенгальская вишня, а среди них Двойной султан, Вакханка, Император и Приятный друг.

Стоит провести кисточкой по окаменевшим в лупонариях: отколоты пальцы, отбиты уши и носы, выщерблена временем-оспой кожа, но целы самые уязвимые места: его рука у нее под грудью, а твердый и без того (причина не во времени, не в материале: гранит или мрамор) ключ поворачивается в ее каменной там-там-там скважине —  открыта: “Да, мой Ипполит, вся моя ненависть — к ним. Тебе же одному — моя нежность, моя любовь. Я ненавижу их за то ужасное состояние, в котором нахожусь последние дни. Ипполит, я убью себя, да, я уйду из жизни, которая станет бременем, если не будет тебе посвящена. Что я сделала этим чудовищам?” (далее…)

I

Большой квадратный стол, пестрый, яркий, как детский калейдоскоп. Меняющиеся блестки — это блюда и гости.

Лера встала, перекинула сумочку через плечо и пошла за черным Квадратом к двери. Он похитил ее просто: за порогом их не ждал, не кипел конь, они закрыли одну дверь и открыли другую. Разделась и позвала его к себе. У нее летняя, у-у-у, звука дудочки шея… за окном фонари — ямы, уводящие к желудку, бросаешь медь — звенит стекло, фонари, склоняющие кобровые головки и лижущие пятна собственного света, о, это не лампочки, хрупкие и раскачивающиеся от ветра. Оду — лампочкам! Села к нему на колени, взбила бумажные редкие волосы.

Они ласкали друг друга, и на подоконнике зимой пророс зеленый лук. Колени ударялись, как деревянные молоточки, на подносе стоял стакан с чаем, и лежала горка сахара. Оранжевый, словно веснушки, шел снег. (далее…)

Внимание! Это обложка интернет-издания романа. На бумаге текст до сих пор не издан.

О романе «Сквозь» некоторые критики говорят, что читая его, нужно смаковать отдельные детали и образы. «Это, конечно тоже способ прочтения», – говорит Валерия, но советует прочитать роман запоем. «Это мой первый роман, написанный в 20 лет в 80-м году. Я хотела бы, чтобы этот роман читатель проглотил, как в детстве, когда именно так читают книжки – залпом, потому что это – с к в о з ь. Там есть все сразу – и про Москву, которую я обожаю, где памятники ходят, и про Париж, в котором я еще не была, когда писала этот роман; а оказалось, когда оказалась в Париже, что все это правда – и про моих любовников, и королей, и герцогов, и памятники там тоже ходят, как в Москве, потому что это – с к в о з ь». Если говорить о плоти романа, то, как считает сам автор – это акварельная техника, это написано прозрачными мазками – это просвечивает, это – с к в о з ь.

НАЧАТЬ ЧТЕНИЕ >>