ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО – ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ – ЗДЕСЬ

Самоубийца

Сергей был отличным профессионалом. И к уходу из жизни он тоже отнёсся профессионально.

Марина перебралась к Пану директору – и квартира Сергея стала, говоря высокопарно, лабораторией смерти, где убитым предстояло стать самому лаборанту.

Впрочем, лаборатория – это слишком. Собрать такую машинку смерти, которую предпочел Сергей, – для этого совсем не обязательно быть инженером-энергетиком с высоким образованием. Эту схему соберет любой электрик за несколько минут, если под рукой все материалы, их требуется немного: провод, магнитный пускатель, реле времени, зажимы (или, если угодно, ввиду назначения, – браслеты). Примерно так подключается большинство токоприемников – электродвигателей, осветителей и прочего подобного. То есть – сущий пустяк эта смертельная, но в техническом плане тривиальная схема. Пожалуй, особенную роль играло реле времени, оно должно было обеспечить достаточную выдержку нахождения под напряжением, чтобы затем обесточить схему. Данное реле – это забота о людях, которые, увидев картину смерти, попытаются оказать помощь и сами могут оказаться в смертельной опасности.

…Когда я думаю о “технике безопасности” – самом распространенном, пожалуй, словосочетании в электроэнергетике, ввиду особого коварства электричества, заключённого в его “незримости” (электричество невозможно увидеть, разве что потрогать – но прикосновение может оказаться последним в жизни)… Так вот, когда я думаю об этой самой “технике”, я непременно вспоминаю повисшего на опоре северного коллегу. Зима, ночь, тундра, всполохи полярного сияния, анкерная опора высоковольтной линии электропередач, как гигантский крест с гирляндами изоляторов, сверкающих в свете рогача-полумесяца. На вершине этого крестового великолепия, черной скобой на ремне висит электромонтер-линейщик, из головы и валенка идет дым – это первые минуты после поражения человека электричеством адской силы. Потом – чёрное, обуглившееся лицо – но это уже в морге.

В предсмертной записке, набранной на компьютере и распечатанной, Сергей объяснил, что он, самоубийца, не хочет быть обезображенным, почерневшим, поэтому решено применить не высокое напряжение в несколько киловольт (что обеспечило бы быструю и немучительную смерть), а… “мне хватит и ноль четыре” (что означает четыреста вольт); что реле времени отстроено так, чтобы…

И все это со смайликами.

Выполнил всю необходимую работу – снял показания приборов, заполнил журналы, расписался “сдал смену” – автограф (очень уверенный, изящный, без дрожи – видимо, так замысливалось: изящество и красота картины…)

За полчаса до прибытия смены – уселся поудобней на кресле диспетчера, пристегнулся ремнем, приладил браслеты на запястья (чтобы ток прошел через руки-сердце) – и нажал кнопку.

…Но самое потрясающее было в облике самоубийцы. Нет, смерть не исказила его черты, но сам себя он исказил намеренно. Его глаза были подведены, как у женщины, толстенным слоем туши. Область вокруг глаз выкрашена в темно-синий цвет. И губы в помаде. Наверное, так изображают на себе смерть при жизни. Но причина этой глумливой предсмертной раскраски выяснилась позже, поэтому картина для тех, кто застал смерть на рабочем месте была более чем ужасна.

Я повторяюсь. Доповторялся настолько, что кажется, всё видел собственными глазами.

После того как Марина оставила Сергея, я был в его квартире всего пару раз. В моем участии он не нуждался, это я заметил. Рассказывал о себе рассеянно, но без трагизма, а скорее наоборот, с каким-то отчаянным, но приглушённым (чтобы не выглядеть смешным) оптимизмом. Даже шутил на тему того, что Маринке быстро нашлась замена. Он кивал на какие-то чёрные одежды, небрежно висящие на стуле, вешалке; чёрная майка с мрачным рисунком (череп и молнии) валялась на полу. Правда, собственные вымученные шутки ему не нравились, и он сам от них морщился, как от плохой водки, которую вынужден пить. Позже я думал, что уже тогда в его доме поселилась смерть (в ретроспективной картине для полноты сюжетца не хватает только острой косы в углу комнаты).

Да, у Сергея после Марины появилась женщина, совсем молодая. Он рассказал, что девушка в него влюбилась, и для него это явилось совершенной неожиданностью. Действительно, их союз был странным. И дело не только в возрастной разнице. Сергей серьезный человек, со сложившимися, можно сказать, традиционными взглядами. А девчонка имела необычное увлечение, она была готом.

Но что случилось, то случилось. Они сдружились – трудно подыскать более подходящее слово. Сергей даже выезжал с ней в какие-то дальние местности, в другие города, на сборища представителей субкультуры. Он даже сделал себе несколько татуировок. Одна была на виду, располагалась на кисти – изображение глаза, рядом что-то похожее на змею. Сергей объяснил (хоть я и не спрашивал) что это “Око Ра”, готский знак, оберег фараонов, – и еще рассказывал что-то о субкультурах, связывая их с египетскими мифами. Я слушал невнимательно, для меня было важно, что мой приятель хотя бы чем-то отвлечен, увлечен в этот трудный для него период в жизни.

Еще он рассказывал, что девушка очень переживала за него, за то, что с ним случилось – случилось до нее. За то, что его бросила жена, и он обижен и унижен. Новая пассия буквально слилась с ним в его переживаниях. Разве бывает такое? Сергей пытался отстранить ее от себя, объясняя свое движение тем, что у них нет будущего, и она не должна тратить на него время, душевную энергию. Но было уже поздно, девчонка прикипела, они, в определенном смысле, стали соратниками.

Теперь получается, что своей смертью он ее предал и ранил? Предательски ранил? Как поэтично! Но можно ли ранить гота, человека, который дружит со смертью?

На похоронах я заметил девушку, хрупкую, прямо тонюсенькую, с черными глазами, густо подведенными, как будто выкрашенными сажей, с прической, напоминавшей ежика – иголками в разные стороны. Вне сомнения это была Она.

Она стояла в общей толпе, но на переднем плане, – руки в карманах нелепой, как будто из больших лоскутов, куртке. А когда опускали гроб, подошла к кромке могилы. Земля комьями посыпалась из-под сапог в блестящих заклёпках, загрохотала по деревянной крышке. После этого подошли родственники и стали кидать горстями холодную весеннюю землю. Получилось: то, что было положено делать руками, она сделала ногами. Девушка отошла. И все время, пока работали могильщики, она то опускала глаза, то поднимала их, и, мне показалось, победно обводила окружающее ее пространство угрюмо-трагическим взглядом, обещавшим грозу.

– Обязательно посетите основные достопримечательные места. Пирамиды, естественно, Большой сфинкс, православный монастырь Святой Екатерины, там банкуют бедуины. Представляете? Они как черти. С ними не могут справиться официальные власти. Но если нельзя избавиться, нужно приручить. И что бы вы думали? Им же дали работу! Теперь они этот монастырь – охраняют! Прямо в этих, что ни на есть христианских помещениях, стоят в своих балахонах, с табличками, хех, только без головных уборов. Отсутствие головных уборов – это их жертва в пользу трудоустроенности. Да, еще достопримечательность, на мой взгляд. Там на территории этого православия стоит… что бы вы думали? Мечеть! Да. Сейчас недействующая, как памятник, но когда-то ее наличие спасало христианский храм в мусульманской уже стране.

– Всё дико интересно! – воскликнула Марина. – Разумеется, здесь мы посмотрим всё, что возможно. А следующая наша поездка – в Тунис! Вот летом, пожалуй, и слетаем. Говорят, там часть моих корней. Хочется, чтобы эти корешки были в Карфагене. Романтично! И во Франции – тоже часть, если кто-то что-то не напутал в моем прошлом, и в Риме, в смысле, в Италии.

Она засмеялась. Иосиф с радостью отозвался:

– Кстати, Марина, я был в Тунисе. И вы обязательно побывайте. Вот следующий отпуск все же поезжайте в Европу, во Францию или там в Прагу, или так дальше, отдохните от азий и африк, а потом непременно в Тунис. О, это сказка! Сказка в камне и песке! Карфаген, Сахара. У меня там, небольшой грешок, откроюсь вам, как на духу. Грешок так себе, а вот забыть, отмахнуться не получается. Видно, стар стал. А дело в том, что там есть такой турмаршрут – по Сахаре. В котором уж непременно – катание или, точнее, езда, или даже мини-путешествие по пескам, часа два. Час вглубь пустыни, час обратно. Настоящий караван, в той самой настоящей караванной одежде. Каждой паре верблюдов – один погонщик или поводырь. Он, тот мой поводырь, еще удивлялся, что я из русской группы, а разговариваю с ним по-арабски. Так вот, после этого походика я, как везде там положено, должен был дать динар тому самому погонщику, поводырю, пацану-арапчонку. А всё в гостинице оставил, надо же! Извини, говорю, он головой кивает, ничего, а сам, вижу, обижен. Динар – это существенно. Думаю, займу у соотечественников, раз-два, занял, а его уже след простыл. Нет и нет. Другие снуют, а моего и нет. Растаял, как мираж. С тех пор такая вот у меня навязчивая мысль, стыдно… за всех соотечественников, зажал динар!..

Марина нахмурилась, прочистила горло.

– Выходит, подставили Россию!

– Верно, Марочка, выручили, можно ведь вот так коротко, не то что я!.. – Иосиф смеется ответно, благодарно, утирает слезу. ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ