ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО – ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ – ЗДЕСЬ

Футбол
Мы с Мариной валяемся на лежаках, изредка меняя положения тел, подставляя бока щедрому декабрьскому солнцу. Рядом, на шезлонге, восседает Иосиф. Он неподвижен: ноги в горячем песке, лицом к солнцу. Он то смотрит на светило, чуть прищурившись, то зажмуривается, то прикрывает глаза ладонями. По его словам, соляризация и пальмирование – лучшие упражнения для глаз, и если их применять “с умом”, то не страшны не только глаукома и катаракта, но и близорукость с дальнозоркостью.

Пауза, почему-то неудобная. Просто Иосиф опять, в своей манере, сказал (прикрыв ладонями очи) что-то академическо-энциклопедическое на тему Санкт-Петербурга, где он сейчас постоянно проживает, о чем мы с Мариной слыхом не слыхивали.

Но вот наконец “академик” открыл глаза и перешел на простецкий лад:

– Знаете, вообще-то я мальчишкой все летние месяцы жил не в Ленинграде, а в маленьком городишке, у бабушки, в Черноземье. Городок мал да удал, со своей футбольной командой класса “Б”, то есть самый низший класс в футбольной иерархии, ваш муж знает.

Мне пришлось выразительно глянуть на мою пассию и кивнуть.

– Так вот, командёнка так себе, вечно в хвосте. Но вдруг появился вратарь, самородок, пробить невозможно.

Марина кисло улыбнулась и отвела глаза, что означало недоумение.

Но Иосиф продолжал как ни в чем не бывало:

– Ну вот так говорят, Марочка: “пробить невозможно”! Если болельщики говорят “невозможно пробить”, значит, вратарь зверь и пропускает очень мало. Одиннадцатиметровые брал пятьдесят на пятьдесят! Подтвердите, – он обратился ко мне, – что это очень даже хорошо, полста на полста. Одиннадцатиметровый, Мариночка, это расстрел. А он половину – брал. Иногда пенальтисты просто мазали, он их гипнотизировал. Так предполагали. И вот, представьте, свои нападающие туда не забивают, а он сюда не пропускает. Ноль-ноль да ноль-ноль! По одному очку с каждой игры – и вот уже, по всем законам математики, командёнка эта в середине турнирной таблицы. Вратаря пытаются переманить в другие команды, а он ни в какую!

– Ой, я не болельщик! – восклицает Марина. – Ничего не понимаю! Ни в политике, ни в спорте.

Но Иосифу нужно рассказать до конца, значит, говорит не просто так:

– …И вот роковой случай… Одной областной команде для выхода в следующий класс, который уже класс “А”, позарез нужны очки. Предстоит игра на выезде с этой самой нашей командёнкой, в воротах которой стоит вратарь-зверь. Знают, что если этот зверюга, этот шимпанзе в кепке, эта прыгучая рысь под номером один на футболке не пропустит хотя бы одного гола, то очка им не видать, то есть одного очка они не досчитаются! Раньше ведь за победу давали не три, как сейчас, а два очка. И я ведь был на той роковой игре! Да, это была опять песня. Но, увы, как оказалась, лебединая…

– И что? – спросила Марина, я заметил, что рассказ ей становился все более интересным. И не столько рассказ, сколько ожидание развязки, связанной с поведением Иосифа, неизвестно зачем гонящего совершенно отвлеченную тему, как маньяк, у которого перед глазами возникла картинка, которую он непременно и вслух должен обрисовать окружающим, к их несчастью оказавшимся рядом.

– Очень просто. Результат ноль-ноль. А как вы думали! Так и думали? Правильно. А вратаря через пару дней зарезали, вот. Обнаружили утром, на тротуаре, возле дома. В крови алкоголь, в сердце – нож.

– Кошмар! – с облегчением выдохнула Марина. – Я и раньше слышала, что спорт это… сплошная закулиса. А кто? Заказное? Нашли?

– Нет, – Иосиф поморщился, – “заказуха”… нет, тогда этого не было… в современном смысле. Нет, не нашли. Но говорили, что якобы нашему вратарю дали много денег, чтобы пропустил. И он, говорили, деньги-то взял. Но не пропустил! Стоял как всегда, как будто позади Москва. Я это своими глазами, вот этими самыми, бессовестными, наполненными сейчас солнцем.

– Мало ли что говорят, – лежа на боку рассеянно проговорила Марина, скользя по воде взглядом, устремленным куда-то далеко, кажется, в сторону Саудовской Аравии.

– Да, но в народе именно эта версия жила. Может быть, она была наиболее удобной, романтичной, типа этого. Пусть будет так. Люди ведь воспринимаю мир не фактическим, а в образах. Представьте, что я сказал не версию, а факт, из материалов дела. Вот представьте! И сразу – криминальная романтика. Где своеобразные понятия о чести и так далее.

– Хорошо, – согласилась Марина. – Грустная история. Но это к чему? Это к вопросу о профессионализме? Взял, но не смог схалтурить? Что называется, талант не пропьешь?

– Не только… – несколько разочарованно пробормотал Иосиф. – А вдруг взял, смалодушничал, но не смог э-э… Ведь есть всему предел, и у каждого он разный. Человек ведь не знает, на что способен, да. Да ну его этот футбол! Тем более, дворовый. Если уж и говорить, то о питерском “Зените”, о сборной… Или о поэзии. Вы знаете, я в юности… нет, скорее, в детстве, да, в детстве… Писал стихи. Они такие, что, ммм, иначе чем детскими и не назовешь. Все, наверное, писали, а?

– Иосиф, – Марина хлопнула в ладоши, – прочитайте что-нибудь, просим-просим!

Люди с соседних лежаков приподняли головы.

По тому как Иосиф быстро согласился, понятно было, что он сам хотел что-то продекламировать для усиления мысли, которую завуалированно проповедовал в последних фразах.

– Ладно, не судите строго, так и быть, на тему соляризации!

“Поэт” приосанился. Но заговорил приглушенно, чтобы слышно было только нам с Мариной:

– Я в снах бегу по детству босиком.
Свежо, тепла земля и близок дом.
Вот падаю в траву, в росе купаюсь
И пью ее, как будто причащаюсь…
Ты не кончайся добрый детский сон,
Где из-за гор всплывает красный ком,
Где я бегу по детству босиком.
Свежо, тепла земля и близок дом!

Да, он читал тихо, но с выражением, с “нужными” паузами, жестикулируя, а с последними словами – закрыл глаза и откинулся на спинку пляжного трона. Трон громко скрипнул – восклицательный знак.

– Браво! – закричала Марина и захлопала в ладоши.

– А что бы вы могли еще сказать, – как ни в чем не бывало “оклемался” поэт. – Вы тактичны.

– Нет, правда!.. – начала было Марина.

– Оставьте, – Иосиф махнул рукой, – детство, пошлость. Хорошая, добрая пошлость. Собственные открытия америк, через которые проходят все поэты, не то что такие, как я.

– Где вас можно еще почитать? Вы публикуетесь?

– Да, грех есть. Публикуюсь, сейчас ведь с этим проблем нет. Открой в интернете страничку – и публикуй туда всё, что в голову взбредет. Лучше делать это под псевдонимом, а псевдоним лучше – набор символов, абракадабра. Короче, я обыкновенный интернет-анонимщик. А ник открою, вы меня извините, когда крепче подружимся. Вот тогда вы поржёте, гарантирую, над моим поэтическим бредом! Кстати, вот навеянное знакомством с вами… Мне вот взбрело в голову написать поэму, не знаю, о чем, но название уже придумал – “Кокон для стены плача”! Даже если получится ерунда, то вдруг кто-нибудь их талантливых френдов скоммуниздит название и напишет нормальный сценарий… для какой-нибудь эпопеи, а?

– Всё, я теперь активно набиваюсь к вам в крепкие друзья! Будем френдами в социальных сетях! – возвестила торжественно любительница поэзии уровня школьной стенгазеты. И прибавила сомнительный комплимент:

– Наверное, в прошлой жизни вы были поэтом!

Иосиф крякнул, поймал мой взгляд, подмигнул и расхохотался. Всхлипнул, вытер слезы.

– Нет, Марочка, наверное, в прошлой жизни я был актером. Или в следующей – буду. Я в молодости стеснялся лицедействовать, а теперь, в эпоху Интернета, можно оттянуться.

– В каких формах вы… оттягиваетесь? – спросила Марина.

Иосиф вяло махнул рукой:

– О, просто регистрируюсь там и сям под разными никами, за которыми меня не разглядеть, и предстаю перед заинтересовавшим меня собеседником как мне, вернее, ему или ей, заблагорассудится. Благо, спектр жизненных познаний велик. То молодым бездельником, то инженером, то начинающим поэтом, то есть графоманом. Частным детективным агентом, милиционером, журналистом, слесарем вагоностроительного завода, фермером или разорившимся крестьянином. Могу предстать женщиной, гомосексуалистом. Поверьте, это очень просто.

– Думаю, что не очень… – уверенно сказала Марина. – Просто у вас талант.

– Мерси. Во всяком случае, у меня получается. Если эти мои способности когда-нибудь вам понадобятся – обращайтесь, помогу.

– Хорошо, спасибо, – отреагировала Марина с двусмысленной улыбкой.

Иосиф внимательно посмотрел на нее.

– Ну, да, я думаю так же, как и вы. В таких услугах могут нуждаться разве что аферисты. Прикинуться кем-то, обвести вокруг пальца.

– Ну что вы, – воскликнула Марина испуганно, – я совсем не так думаю.

Проницательный человек. Полиграф. Провокатор. Детектор порочности. Зачем? Нам что – детей вместе крестить?..

Иосиф опять пальмирует.

Мы с Мариной, взявшись за руки, как два потенциальных преступника, пошли в море. Заходим далеко, вода по плечи.

– Ты знаешь, Пан директор очень осторожный человек, – говорит Марина, плескаясь, как будто создает шумовую завесу, чтобы не услышал Иосиф на берегу. – Сказывается криминальное прошлое, да и настоящее. Кореец, помнишь? Он с ним везде…

Как же не помнить, когда “секретарша” у твоего Пана – мужчина, да еще “каратисткой” наружности.

– Говорят, у этого секретута дедушка был советским разведчиком, служил в Японии. И даже сидел в японской тюрьме. И отец военный. Да и сам он офицер, бывший. Вот ведь какие метаморфозы время творит! Такие предки, а потомок – слуга у легализовавшегося… И делопроизводство, и охрана.

Она преувеличивает. Охраняют Пана другие, а мужчина-секретарь – что ж тут невероятного? Ну, разве, еще как телохранитель для надежности на последнем рубеже, в приёмной… Вероятно, ближе к истине то, что говорят о нём коллеги: кореец – грамотный военный инженер-энергетик, в услугах которого ежеминутно нуждается директор, отнюдь не сильный в специфике производства, доверенное “легализовавшемуся неучу”. Ещё, говорят, что директор ему чем-то обязан в личном плане (из прошлого) и что секретарь безнадёжно болен. И еще многое что говорят.

Марина не унимается, делает страшные глаза:

– Слу-у-шай! Как я раньше об этом не подумала? Может, кореец это и есть глава мафии, и Пан директор просто подсадная утка! Помнишь в “Золотом телёнке” бухгалтер Корейка! И созвучно! Представь, когда заканчивается рабочий день, они закрываются там у себя, и Пан директор корейцу чай заваривает, отчитывается перед ним за проделанную работу, в глазки узкие-хитро-злобные заглядывает, ублажает всячески, оправдывается. А вдруг они!.. Нет, это уж вряд ли. Хотя бывают же, би… би… Ну, подскажи, как их правильно называют!

Я никак не реагирую на ее новую версию, пытаюсь выковырять из песка какой-то предмет, попавшийся под ноги, надеясь, что это красивая раковина. Детективщица сникает, но только на минуту. Нырнув-вынырнув, она принимается за своё:

– А давай, правда, используем артистические способности нашего соседа против нашего врага. Пусть выманит Пана куда-нибудь. В лес. И там мы его грохнем. Представляешь, насколько нам станет легче! Это животное ведь не отстанет! А? Как ты думаешь? Как будто тебя это не касается! Зря не боишься! Стрелять-то, конечно, больше не будет. Просто как-нибудь по-тихому тебя… сотрёт. Например, посадит или разорит, или еще чего-нибудь, у него таланты на это, ого-го, знаешь какие! Освободит вокруг меня пространство…

– У тебя у самой талантов не меньше. Преврати его лучше в камень, горгона. Дешевле будет. Да и статьи под это еще нет.

– Горгона – это кто? Легендарная фараонша-волшебница?

Марина бросила мне лицо пригоршню воды, я отпрянул, и наступил на ежа. ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ