ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО – ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ – ЗДЕСЬ

Гертруда

Итак, она пришла ко мне от Пана директора. Прямо от него. Это случилось очень просто, если не сказать – заурядно и даже бульварно. Эта женщина не могла “уйти от всех” – она как матрос, который любит морскую пустыню как свободу, но жить не может без береговой прописки.

Ночью, нетерпеливый телефонный звонок:

“Можно? Мне плохо, можно?!”

Я открыл дверь и впустил ее, возбужденную, ставшую маленькой старушкой Она озираясь, ходила кругами по моей квартире – я ходил за нею.

Она беспрестанно открывала свою огромную сумку, которую, входя, бросила у порога, что-то искала, вынимала, засовывала обратно.

Волнение говорило об аффекте, сумка – о продуманности. Я кое-что понимаю в жизни.

– …Я сначала ушла просто домой, но он знает, где я живу… жила… жили с Серёжкой. Он приехал, я не открывала. Он всю ночь был в машине под окнами. Поднимался, звонил, тарабанил. Так невозможно. Мне нужна твоя помощь, можно, я поживу у тебя… недельку, может быть, а, под твоей защитой? Ты не испугаешься? Не бойся, он уже не такой страшный, как десять лет назад. Сейчас он… как он сам говорит, легализованный. Но если выгонишь, я пойму, я уйду. К маме. Мы забаррикадируемся… (далее…)

ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО – ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ – ЗДЕСЬ

Самоубийца

Сергей был отличным профессионалом. И к уходу из жизни он тоже отнёсся профессионально.

Марина перебралась к Пану директору – и квартира Сергея стала, говоря высокопарно, лабораторией смерти, где убитым предстояло стать самому лаборанту.

Впрочем, лаборатория – это слишком. Собрать такую машинку смерти, которую предпочел Сергей, – для этого совсем не обязательно быть инженером-энергетиком с высоким образованием. Эту схему соберет любой электрик за несколько минут, если под рукой все материалы, их требуется немного: провод, магнитный пускатель, реле времени, зажимы (или, если угодно, ввиду назначения, – браслеты). Примерно так подключается большинство токоприемников – электродвигателей, осветителей и прочего подобного. То есть – сущий пустяк эта смертельная, но в техническом плане тривиальная схема. Пожалуй, особенную роль играло реле времени, оно должно было обеспечить достаточную выдержку нахождения под напряжением, чтобы затем обесточить схему. Данное реле – это забота о людях, которые, увидев картину смерти, попытаются оказать помощь и сами могут оказаться в смертельной опасности.
(далее…)

ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО – ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ – ЗДЕСЬ

Коконы и мумии

Быстро проходит день. Мы опять в своих лоджиях, разделенных символическим бордерлайном. Иосиф, как обычно, в роли бывалого. Повторяемость мне быстро надоедает. Здесь становится скучновато.

– Ёж ерунда, если в ноге что-то осталось, то вылезет само, как инородное тело. Проверено.

И опять переход темы:

– А еще вам предстоит испытать своеобразное впечатление – встретить здесь Новый год. Для местных жителей не велик праздник, как для русских, но на курортах всё организовано по-европейски, и празднику быть. Всё сделают, всё организуют, только без снега.

Марина отозвалась:

– Это ведь всё знакомые вам места. И тем не менее вы сюда постоянно ездите отдыхать. Почему не в Испанию или в Таиланд?

– А я сюда, Марина, не только отдыхать езжу! – Иосиф лукаво улыбнулся. – Отдых между делом. Хотя это неотъемлемая часть ежегодного вояжа в места обетованные – отдых на Красном море. Я когда-то был, вы не поверите, буквально ранен. Ранен подводной красотой. Первый раз нырнул – и всё, на всю жизнь. Без этого уже не могу. Допинг. На год хватает, не больше. Я вон там ныряю, у Острова Фараона, там коралловые рифы, и красота неописуемая. Вернее, нырял. Сейчас это трудно, нога болит. Только сверху поплаваю немного, посмотрю дно. Когда плыву, ногу как-то по-больному тянет и норовит скорёжить судорогой. Поэтому в этом году из причиндалов взял только маску. Но тем не менее. Когда у меня сумерки на душе, и я вдалеке от этих мест, то закрываю глаза и представляю подводное чудо. И становится легче. Попробуйте. А что до дел, то да, в Израиле кое-какие дела остались, в том числе семейные, сын, внуки. Лететь напрямую – дорого. Дешевле так: путёвочку на несколько дней в Табу, я здесь как дома, а отсюда через границу, на такси, и я у сына. Пару дней там, дела, базар-вокзал, и возвращаюсь сюда, в отель, еще немножко грею пузо, а потом лечу в Питер.

Помолчал.

– Да что я все о себе. Мне вот ваш кокон не дает покоя. (далее…)

ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО – ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ – ЗДЕСЬ

Футбол
Мы с Мариной валяемся на лежаках, изредка меняя положения тел, подставляя бока щедрому декабрьскому солнцу. Рядом, на шезлонге, восседает Иосиф. Он неподвижен: ноги в горячем песке, лицом к солнцу. Он то смотрит на светило, чуть прищурившись, то зажмуривается, то прикрывает глаза ладонями. По его словам, соляризация и пальмирование – лучшие упражнения для глаз, и если их применять “с умом”, то не страшны не только глаукома и катаракта, но и близорукость с дальнозоркостью.

Пауза, почему-то неудобная. Просто Иосиф опять, в своей манере, сказал (прикрыв ладонями очи) что-то академическо-энциклопедическое на тему Санкт-Петербурга, где он сейчас постоянно проживает, о чем мы с Мариной слыхом не слыхивали.

Но вот наконец “академик” открыл глаза и перешел на простецкий лад:

– Знаете, вообще-то я мальчишкой все летние месяцы жил не в Ленинграде, а в маленьком городишке, у бабушки, в Черноземье. Городок мал да удал, со своей футбольной командой класса “Б”, то есть самый низший класс в футбольной иерархии, ваш муж знает.

Мне пришлось выразительно глянуть на мою пассию и кивнуть.

– Так вот, командёнка так себе, вечно в хвосте. Но вдруг появился вратарь, самородок, пробить невозможно.

Марина кисло улыбнулась и отвела глаза, что означало недоумение.

Но Иосиф продолжал как ни в чем не бывало:

– Ну вот так говорят, Марочка: “пробить невозможно”! Если болельщики говорят “невозможно пробить”, значит, вратарь зверь и пропускает очень мало. Одиннадцатиметровые брал пятьдесят на пятьдесят! Подтвердите, – он обратился ко мне, – что это очень даже хорошо, полста на полста. Одиннадцатиметровый, Мариночка, это расстрел. А он половину – брал. Иногда пенальтисты просто мазали, он их гипнотизировал. Так предполагали. И вот, представьте, свои нападающие туда не забивают, а он сюда не пропускает. Ноль-ноль да ноль-ноль! По одному очку с каждой игры – и вот уже, по всем законам математики, командёнка эта в середине турнирной таблицы. Вратаря пытаются переманить в другие команды, а он ни в какую!

– Ой, я не болельщик! – восклицает Марина. – Ничего не понимаю! Ни в политике, ни в спорте.

Но Иосифу нужно рассказать до конца, значит, говорит не просто так:

– …И вот роковой случай… Одной областной команде для выхода в следующий класс, который уже класс “А”, позарез нужны очки. Предстоит игра на выезде с этой самой нашей командёнкой, в воротах которой стоит вратарь-зверь. Знают, что если этот зверюга, этот шимпанзе в кепке, эта прыгучая рысь под номером один на футболке не пропустит хотя бы одного гола, то очка им не видать, то есть одного очка они не досчитаются! Раньше ведь за победу давали не три, как сейчас, а два очка. И я ведь был на той роковой игре! Да, это была опять песня. Но, увы, как оказалась, лебединая…

– И что? – спросила Марина, я заметил, что рассказ ей становился все более интересным. И не столько рассказ, сколько ожидание развязки, связанной с поведением Иосифа, неизвестно зачем гонящего совершенно отвлеченную тему, как маньяк, у которого перед глазами возникла картинка, которую он непременно и вслух должен обрисовать окружающим, к их несчастью оказавшимся рядом.

– Очень просто. Результат ноль-ноль. А как вы думали! Так и думали? Правильно. А вратаря через пару дней зарезали, вот. Обнаружили утром, на тротуаре, возле дома. В крови алкоголь, в сердце – нож. (далее…)

ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО – ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ – ЗДЕСЬ

Взятие Бастилии

Она называла его не по имени, а по прозвищу, которое сама придумала Скорее всего, в угоду мне – во всяком случае, она старалась изобразить пренебрежение и сарказм: “Пан директор”. Этот человек был ее “предпоследним”, если меня считать последним, мужчиной. К нему она ушла от мужа. А от Пана, сразу после самоубийства Сергея, – ко мне.

Пан директор к настоящему времени прожил бурную и плодотворную часть жизни: был крепким производственником, по совместительству бизнесменом, имел пару судимостей – всё как у людей. В настоящее время он руководил энергетическим предприятием, что обеспечивало ему высокий социальный статус и надежное положение в обществе, и имел какой-то бизнес, частью через подставных лиц, в основном родственников, приносящий ему основной, более чем приличный доход.

Марина категорически отрицала, что была его любовницей. (далее…)

ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО – ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ – ЗДЕСЬ

Сергей

Мы с бывшим мужем Марины институтские однокашники. Учились на одном факультете, жили в одном общежитии. Хорошо знали друг друга, были в приятельских отношениях, но не более того. Судьба развела нас на распределении: он остался в городе нашего студенчества, а я, как непоседа и мечтатель, уже распробовавший романтику в стройотрядах и производственных практиках, подался на тюменские севера добывать нефть-газ. Здесь несколько лет работал по специальности, вкусил все прелести свободной жизни – повседневный экстрим, с лютыми морозами, полярными днями и ночами, быт в вагончиках и общежитиях, на трассах и строительных полигонах. Непременная особенность “по производственной части”, составлявшую более чем половину моей жизни, – автономные источники электроснабжения, когда население полностью зависит от надежности небольшого дизеля или турбины, – то, что трудно представить жителю мегаполиса, для которого электричество рождается из выключателя, а вода из крана. Северное бытие, формирующее соответствующее сознание – и бесспорное название сей “форме” еще не придумано, – это отдельная тема, я ее, как правило, не развиваю с неосведомленными собеседниками, ибо моё долгое разжевывание сути вопроса может быть воспринято как само-воспевание – эдакая бравада парня с Клондайка, которому больше нечем похвалиться.

Да и на самом деле, для любого человека “экстрим” после первого же года становится обыденностью, и дух страдальчества и героизма (для кого как) выветривается начисто. Селезни обзаводятся уточками и вскоре на свет появляются настоящие северяне, без комплексов исключительности. (далее…)

ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО – ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ – ЗДЕСЬ

Максимка

– Я Абдул… да, очень приятно, – маленький, изящный, черный, как обугленная спичка арапчонок поклонился и Марине, – а тебя?.. Очень приятно.

Эта встреча случилась в день нашего заезда в отель, мы первый раз вышли на пляж, успели искупнуться, поздороваться с морем, и стояли у лежаков, озирая местность, где нам предстояло провести несколько курортных дней. Как и все заезжающие, мы тут же стали объектом внимания всех дельцов малого бизнеса, промышляющего на курортах. На этом курорте, как потом выяснилось, бизнеса было немного: несколько магазинов, встроенных в череду невысоких малоэтажных строений, да массажный салон, расположенный прямо на песчаном берегу в образе бедуинской сакли. Эту самую массажную саклю и представлял собой пляжный зазывала, молодой человек лет двадцати пяти, кудрявый и, пожалуй, самый черный из всех арабов, виденных нами от аэропорта до отеля.

– Зови женщину на “вы”, мы старше тебя.

Я поправил арапчонка, хотя это не имело большого значения ни для меня, ни для Марины. И сразу ощутил себя брюзгой и немного устыдился.

– Ладно! – арапчонок улыбнулся. – А меня лучше, знаешь как? Максимка. Фильм такой есть у русских, смотрели? Я – Максимка. Похож? Мне говорили русские – похож. (далее…)

ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО – ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ – ЗДЕСЬ

Марина-Морок

Поначалу я вдруг решил, что мне нужно придумать ей какое-то альтернативное имя, чтобы не окликать ее так же, как это делал Сергей. При том что к Сергею я ее не ревновал. Это просто была блажь из серии непрочувствованного: как бы “так должно быть”.

– Как тебя звали в детстве, альтернатива твоему паспортному имени была?

– Бабушка называла Марой. По-абазински это солнце, вот. Мне это очень нравилось.

– По-абазински…

– Это случайность, абазинов в семье не было.

– Мара… Хорошо, Мара-солнце. Мне нравится.

– Ты рано радуешься, – проверещало “солнце”, вскинув подбородок и прищурившись. (далее…)

ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО – ЗДЕСЬ

Иосиф

Иосиф живет с нами через стенку, один. Его и наша лоджии (Марина называла их “верандочками”) отгорожены друг от друга символическими бордерлайнами – тонкой перегородкой с огромными брешами тривиальных форм – сердце, яйцо, глаз. При желании, немного сноровки, и ты, “через глаз или через сердце” – у соседа. Так что когда мы с Мариной и наш близкий (территориально) сосед находились на этих “верандочках” – сидели в креслах, курили, употребляли напитки, – мы были по сути вместе, но в то же время…

Мы с Мариной, на правах “тех, которых больше”, поначалу пытались приглашать его, предлагая просто перешагнуть через хлипкий символ нашей разобщенности, чтобы выпить нового вина, приобретенного в баре.

Но Иосиф, используя весь присущий ему юмор, всегда оставался в своих владениях.

– Страсть как не люблю ходить в гости, ребята. И приглашать к себе – тоже. Так что извините. Это ведь самое прекрасное состояние человека – быть вместе с кем-то, и в то же время… у себя. Поэтому, к слову, я никогда в жизни не бывал на митингах, на каких-то таких сборищах. Ну, если не считать периода нашего славного прошлого, где все эти собрания, пленумы, симпозиумы были чем-то вроде ритуала, дождя, снега, когда нужно соответствующим образом одеться… Я понятно изъясняюсь? Вы, ребята, иногда меня одергивайте, я порой забываю, о чем разговор, поток сознания бежит впереди темы, и это выглядит, вернее, слышится, глупо, я понимаю.

Иосиф классически носат, кудряв и, сообразно возрасту, сед. Но крепок телом, сплошь покрытым рябинками, не сильно заметными благодаря загару. Его оптимизм внешне проявляется ярко и необычно: говоря о серьезных вещах он непременно улыбается, а если шутит, то хмурится и всячески старается сделать серьезное лицо.

Марина после первой же встречи с соседом прозвала его оптимистично-трагической энциклопедией.
(далее…)

НАЧАЛО (ПРЕДИСЛОВИЕ – ЗДЕСЬ)

Синай

“Магда, ты где?!.. Название отеля! Хотя бы город! Молчишь? Гадина. Ну, молчи, я сейчас!..”

За минуту до этого – тумбочка гудела и, казалось, подпрыгивала: телефон, оставленный на вибрации, огромным жуком ползал по звонкой фанере выдвижной полки, передавая яростную нетерпеливость абонента, материализуя его тысячекилометровое отсутствие.

“Сейчас, сейчас… Ты представила, шлюха пролетарская? О, ты такая теплая и притягательная спросонья! Ты же – змея, только теплокровная, чтобы прикидываться человеком, я тебе уже говорил. С ума сойти. У тебя утро, я знаю. А твой нищий мерин… Пошёл в ванную? Поэтому ты и взяла трубку, я понял, мне повезло, наконец-то. Сделай громко, пусть слышит! Громко, тварь! Сучечка моя, вздохни громко, сейчас-сейчас, вот… Ф-ф-ф!..”

“Отключить”.

Никогда не брал её телефона, но тут всё вместе: плохой сон, чумное пробуждение, рефлекторное желание избавиться от наваждения, – и вместо этого, из огня в полымя, чужой ужас, к которому и ты, пусть косвенно, причастен. (далее…)