НАЧАЛО БЛОГ-КНИГИ ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩАЯ ГЛАВА ЗДЕСЬ

По сообщению Иоакимовской летописи, «Гостомысл был муж великой храбрости, такой же мудрости, все соседи его боялись, а его люди любили, разбирательства дел ради и правосудия. Сего ради все близкие народы чтили его, и дары и дани давали, покупая мир от него. Многие же князи от далеких стран приходили морем и землею послушать мудрости, и видеть суд его, и просить совета и учения его, так как тем прославился всюду».

В «Повести временных лет» Гостомысл не упоминается, что вполне логично: фигура этого старинного новгородского правителя не вписалась в измышленную летописцами концепцию призвания варяжских князей, с которого якобы началась русская история. В кругах киевской интеллектуальной элиты XI-XII вв. (в которой вращались авторы ПВЛ) древних новгородских князей – предшественников Рюрика – просто не знали. С историческими преданиями Новгорода авторы ПВЛ были, по всей видимости, не слишком знакомы, хотя – возможно – имели в своем распоряжении некие текстовые материалы новгородского происхождения (и применяли эти материалы весьма избирательно, выкидывая все, что не совпадало с упомянутой концепцией).

Однако в Новгороде Гостомысла не забывали. Его имя появилось и в официальных новгородских летописных текстах, начиная с XV века. Но, в соответствии с обстоятельствами того времени, его назвали тогда не суверенным князем, а выборным старейшиной, как бы основателем института новгородских посадников.

В позднейших текстах – уже в XVI веке – Гостомысл был назван инициатором приглашения Рюрика и его братьев.

Таким образом, в XV-XVI вв., также – вероятно – и в XVII веке, Гостомысл оставался одним из самых заметных древних героев массового сознания в Новгородской земле, и был известен за ее пределами. В его историчности не сомневались. Авторитетом его имени укрепляли нешуточные претензии и политически актуальные препозиции.

Само имя – Гостомысл – не вымышленное, оно было в употреблении среди славян раннего Средневековья. В частности, это имя носил современник новгородского правителя – Гостомысл, сын Цедрага, великий князь ободритов, т.е. правитель той страны, из которой явился в Приильменье Владимир Древний.

Совпадение имен указанных деятелей привело – в некоторых недавних публикациях – к попыткам отождествления ободритского лидера с Гостомыслом древних новгородских преданий; но эти попытки выглядят весьма неубедительно в свете имеющихся фактов, относящихся к биографиям правителей ободритского и новгородского (9.1). То были два разных человека, которые носили одно имя – ибо принадлежали к одному этносу и даже, возможно, были дальними родственниками (благодаря западнославянским родовым корням новгородской княжеской династии).

Гостомысл Новгородский прожил долгую жизнь. Вполне вероятная дата его смерти – 864 год. При этом его преемником на великом княжении стал внук, уже достигший к тому времени зрелого возраста. Исходя из такого расклада, а также учитывая то, что известно о жизни Боривоя, можно предположить, что Гостомысл, сын Боривоя, родился около 800 года, или даже немного ранее.

Верховным правителем Словенской земли Гостомысл стал при драматических обстоятельствах – после смертельного ранения, полученного Боривоем. Из несколько запутанного сообщения Иоакимовской летописи (9.2), где смешиваются и соединяются во времени два совершенно разных исторических эпизода, разделенных промежутком в несколько десятилетий, можно все же составить правдоподобную схему событий, происходивших в ходе вокняжения Гостомысла.

Умирающий (где-то на берегах Белого озера) Боривой передал великокняжескую власть Гостомыслу – который, надо полагать, сопровождал отца в походе. Это решение поддержала дружина великого князя. Затем Гостомысла признали законным государем и в Великом граде Словенской земли (когда сын Боривоя туда вернулся из похода и объявил согражданам предсмертную волю своего отца).

Иоакимовская летопись особо отмечает, что жители Словенской земли сами просили Боривоя дать им Гостомысла на княжение. Такое вряд ли могло произойти реально, по причине отдаленности места гибели Боривоя от Великого града, но само упоминание об инициативе граждан (появившееся в летописи, а до нее, надо полагать – в старинном предании) – отнюдь не случайно. Видимо, на стадии создания самой первой – устной – версии соответствующго исторического мифа, в мнении творцов этого мифа права Гостомысла на княжение не были безупречны, поэтому их надо было подкрепить надуманным актом народного волеизъявления.

Сведения из Иоакимовской летописи позволяют сделать некоторые предположения о родственных отношениях вокруг Гостомысла и его отца Боривоя – девятого преемника Владимира Древнего.

Боривой мог быть одним из младших внуков основателя династии ильменских правителей, и тогда его приоритетными наследниками (по старинному обычаю, позднее закрепленному в нормах лествичного права) могли (с большой вероятностью) оказаться племянники – сыновья старших братьев. Ибо эти братья (родные и двоюродные), не названные в летописи по именам, наверняка имели детей мужского пола (которых тогда старались иметь, как можно больше, заботясь о продолжении рода). И среди тех детей некоторые вполне могли быть старше Гостомысла.

Боривой также мог быть старшим правнуком Владимира Древнего. В таком случае его самыми приоритетными наследниками должны были стать младшие братья (которые, почти наверняка, были у Боривоя – по вышеуказанной причине).

Так или иначе, Гостомысл вряд ли был единстенным законным кандидатом на престол после смерти своего отца. И формальные права на княжение у некоторых других родичей Боривоя, наверняка, были не меньшими (или даже большими), чем у Гостомысла. Но в данном случае вопрос о престолонаследии решился по предсмертной воле авторитетного правителя, подкрепленной мечами дружины покойного, которую сразу же возглавил его сын-наследник. И если у Гостомысла имелись на тот момент соперники, они не посмели оспаривать волю Боривоя.

В начальный период правления Гостомысла на Великий град Словенск обрущилась та страшная эпидемия, следствием которой стал перенос княжеской резиденции в Новый город.

Разбирая приведенные выше фрагменты из «Сказания о Словене, Русе и городе Словенске», мы обнаруживаем следы старинного мифоповествования о том, что страшный мор, опустошивший Словенскую землю, побудил многих ее жителей к переселению на новые места обитания, в том числе – за пределами собственной территории расселения ильменских славян. Вполне вероятно, в этой части предания смешались воспоминания об эпидемии, как таковой, и о происходившем (вскоре после эпидемии) территориальном расширении Словенской земли (два независимых сюжета истории, связанных в позднейшем восприятии логической связью: был мор – из-за него народ стал расселяться в разные стороны).

Самым заманчивым объектом для экспансии обитателей Приильменья в ту пору была территория, расположенная в междуречье Верхней Волги и Оки, впоследствии названная Владимирским опольем. То был громадный пласт плодородных целинных земель, окаймленный со всех сторон массивами дремучих лесов. Там было то, чего остро не хватало ильменским славянам – земля, способная давать обильные урожаи (не то, что суглинки Новгородчины).

Этим богатством правители Словенской земли овладели, действуя решительно, но с безупречно-точным расчетом – прославленная мудрость Гостомысла здесь проявилась в полной мере!

Не распыляя силы по Волго-Окскому междуречью, выходцы из Новгорода основали там – на первых порах – всего лишь два опорных пункта: Ростов и Муром. Но разместили их так, что сразу же обеспечили себе контроль над громадными пространствами осваиваемых угодий: земель, лесов, речных и озерных пространств.

Главным центром новгородских приобретений стал Ростов, расположенный на северном рубеже благодатного ополья. Город поставили на озере Неро, связанном с Волгой рекой Которосль. При этом некоторая удаленность от волжского берега предохраняла Ростов от внезапных набегов речных пиратов. И, в то же время, город получил вполне комфортный (по меркам того времени) выход к речным путям, по которым можно было сообщаться с новгородской метрополией (через Неро, Которосль, Волгу и далее по рекам и волокам до Ильменя).

Урожаи, собиравшиеся на прилегающих к Ростову землях, не только обеспечивали местные потребности, но также – со временем – позволили наладить регулярную доставку зерна в Приильменье, и это дало мощный импульс развитию экономики всей Словенской земли.

Ростов – подобно Новгороду – совершенно справедливо удостоился титула Великий. Ибо он стал административным центром и начальным пунктом славянской колонизации всего междуречья Волги и Оки на первом ее этапе (9.3).

Другой опорный пункт Словенской земли – Муром на Оке – возник одновременно с Ростовом или чуть позже. Два эти города, с момента их основания, как бы охватили своим влиянием весьма значительную часть междуречья Волги и Оки, включая основную часть плодородного ополья. При этом указанное влияние обеспечивалось не только силой оружия, но и разумной политикой по отношению к угро-финскому коренному населению, которое вовлекли в союз со славянами, предложив выгодные условия сосуществования под эгидой сильного государства.

Эффективное начало колонизации земель между Волгой и Окой – далеко не единственное достижение Гостомысла. Успешная экспансия Новгорода при нем происходила в нескольких направлениях.

Но не всегда завоевания мудрого новгородского князя принимали характер прямого подчинения тех или иных территорий.

В «Повести временных лет» имеется любопытный фрагмент (возможно, заимствованный без содержательной корректировки из каких-то более старых текстов, ибо он плохо сочетается с общей концепцией ПВЛ):

«…И после этих братьев стал род их держать княжение у полян, а у древлян было свое княжение, а у дреговичей свое, а у славян в Новгороде свое, а другое на реке Полоте, где полочане. От этих последних произошли кривичи, сидящие в верховьях Волги, и в верховьях Двины, и в верховьях Днепра, их же город – Смоленск; именно там сидят кривичи.»

Данный текстовой отрывок, фиксируя факт существования в старину славянских племенных княжеств (и перечисляя их), также сообщает, что у ильменских славян (т.е. у княжеского рода потомков Владимира Древнего) было не только всем известное княжение в Новгороде, но и другое – на реке Полоте, где жили полочане (с центром, надо понимать, в городе Полоцке).

Исходя из указанного сюжета ПВЛ, а также учитывая данные из других источников, можно предположить, что полочане были отдельной группой племенного объединения кривичей. Поселившись на берегах Полоты и Западной Двины, в тесном соседстве с балтскими племенами, эта группа славян создала свое отдельное княжество, которое возглавила какая-то боковая ветвь новгородского княжеского дома. При поддержке Новгорода полочане овладели обширными территориями в верховьях Западной Двины, Днепра и Волги (распространив там свое исконное племенное имя – кривичи).

«Ославянивание» указанных территорий (где прежде доминировали балты) объединило прежний «славянский остров» с основным массивом славянских земель через Поднепровскую Русь, у которой теперь была общая граница с новообразованным княжеством полочан.

Город Полоцк и Полоцкое княжество возникли, предположительно, во второй четверти IX века.

В это же время у «мужа великой храбрости, такой же мудрости» открылись неожиданные возможности для охвата своим политическим влиянием Поднепровья и Киева. ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ
_____________________________________________________

Примечания

9.3. Великим был назван также Устюг – администртивный центр Двинской земли (основан не позднее начала XIII века). Этот город, как и Ростов, находился в сфере доминирующего влияния новгородской политической культуры. В иных землях подобные названия отсутствовали: никто не говорил – Великий Киев, хотя это был стольный град всей Руси, да и по численности населения он был на первом месте. Таким образом, традиция называть значимые политические центры великими городами – сугубо новгородская, возникшая из воспоминаний о Великом граде Вендланда – прародины ильменских славян.

Related posts:

1. Глава 7. Боривой

На Главную блог-книги КАЛИНОВ МОСТ