Фрагменты книги Ольги Христофоровой “Колдуны и жертвы: Антропология колдовства в современной России”. М.: ОГИ, РГГУ, 2010. 432 с. Начало публикации фрагментов книги – здесь. Предыдущее – здесь.

Соседи по даче

Софья – жительница подмосковного города, в деревне неподалеку у нее дача. В 1996 г. умер сосед Софьи по даче и его сестра продала дом москвичам – женщине с мужем и взрослой дочерью. Вскоре, когда эта женщина вышла на пенсию, они совсем поселились в деревне. И с апреля по сентябрь длилась такая история.

Соседка ходила и охала: «Вот бы моей дочери такого мужа! (Как Андрей, муж Софьи. – О.Х.) Вот бы такого мужа!». И она, видно, чем-то его напоила-накормила (а он тогда еще попивал), и он всё для нее стал делать – баню ей построил, вскопать-привезти – всё, в общем. А я только заикнусь – что это, мол, ты – так он так на меня посмотрит, точно убить готов… Соседка ходила и на все ойкала: «Какие цветы, тут у тебя зимний сад будет» (видно, хотела сглазить), приносила: «Молочка попей», «Огурчики возьми!» Принесет – я не возьму, а она такая настырная – на крыльце оставит.

Соседка приносила кошку свою: «Пусть у вас побудет, а то мы окно красим». А причем тут окно? И вот снится, что в тех ящиках, где кошка у нас сидела – змеи кишат. И саму меня трясти стало – не простуда, а как озноб всю трясет. Мать и говорит: «Это тебя, видно, испортили». Дала денег – три тысячи, немалые по тем временам. Поехала в Москву, на Сретенский бульвар, к <целительнице>. Та взяла тысячу (за диагностику только), сказала, что между участками нет забора – и это плохо. Посоветовала поставить забор, посадить осин, вешать чеснок, перевязанный красной ленточкой, и потом выбрасывать его на перекресток. Сказала, что у этой соседки есть дочь (а откуда она знала?). Дала она молитвы какие-то и свечи церковные. Уже в электричке по дороге домой я почувствовала себя лучше, исчезли мысли о самоубийстве, радовали мысли о детях (тогда девочкам было семь и девять лет). Дома прочитала молитвы, зажгла свечи – и тут же побежала в туалет, вырвало каким-то мягким перекатывающимся комком. А ночью (<целительница> сказала загадать – пусть приснится, кто испортил) снится эта соседка, которая на моей клубничной грядке копает ямку и что-то туда кладет. И буквально на другое же утро муж говорит: «Ну, что, эта сука приходила?» – «Какая сука?» – «А соседка». И с тех пор как отрезало. Забор поставили. А то: «Ой, какой у тебя Андрюша!»

Екатерина Васильевна, 67 лет, соседка: Это все от зависти.

Софья: Да, зависть, злоба.

Екатерина Васильевна: А говорят, таких людей надо матом. Тогда ничего не будет. Всё это если веришь. Вот если не верить – ничего не будет. У меня был экстрасенс дома – что-то там нехорошее было… И он сказал, что у нас магнитное поле смещено – и мы как промокашки, на нас всё налипает – кто что скажет, кто как посмотрит…

Жизненная коллизия Софьи, по счастью кратковременная, представляет собой типичный для жительницы небольшого города способ осмысления и решения матримониального кризиса. Поведение ее соседки, конфликт с мужем, а также способ решения этой проблемы вполне соответствуют и традиционным схемам социального взаимодействия, и фольклорным стереотипам, и обычаям современного оккультизма.

Соседи, наряду со свойственниками, – основной объект обвинений в сглазе и порче. В современной социальной среде, как сельской, так и городской, соседи стали играть в этом отношении даже более важную роль, чем свойственники, которых вообще у людей стало не так много, к тому же они подчас живут достаточно далеко, отношения с ними исключены из сферы повседневных взаимодействий и конфликтов и поэтому не предоставляют достаточно материала для осмысления несчастий. Вместе с тем, в некотором смысле отношения Софьи с соседкой по даче, по возрасту годящейся ей в матери, развивались по модели «свекровь-невестка»: нескромное и даже агрессивное поведение соседки, как будто имеющей право так себя вести, и чрезмерная помощь ей со стороны мужа вызвали враждебность Софьи по отношению к ним обоим. Однако Софья не смогла ни решить проблему рационально, ни преодолеть свою враждебность, ни даже, похоже, толком выразить свое отношение к происходящему (Екатерина Васильевна в своем комментарии отмечает ошибки Софьи – мнительность и отсутствие явной реакции). Правила вежливости и, вероятно, мягкий характер не позволили Софье открыто выразить агрессию по отношению к соседке, чувство бессилия лишь усилило раздражение. В итоге собственные негативные эмоции Софьи стали отравлять ей жизнь, и она спроецировала источник этого состояния на соседку, приписала ее поведению опасность.

Кроме того, соседка, москвичка, явно незнакомая с нормами поведения в небольшом социуме, продемонстрировала вопиющее нарушение этих норм. Хвалить что-либо чужое – и особенно ойкать при этом – означает неприкрыто выражать свою зависть. Не прибегнув к жестам, призванным подчеркнуть отсутствие дурных намерений (сплюнуть через левое плечо, постучать по дереву, или же к их вербальным аналогам), соседка усилила в Софье подозрения и опасения. Прибавим к этому настойчивые, по мнению Софьи, предложения молочка и огурчиков – и механизм порчи готов. Эти дары, возможно, вполне чистосердечные, являвшиеся для соседки всего лишь ответной услугой за помощь со стороны Андрея, были поняты Софьей как плата за отбираемое – мужа – и одновременно (в полном соответствии с фольклорной схемой) как средство порчи.

Стрессовое состояние, порожденное страхом и напряжением, столь же простым и стереотипным образом сняла городская «колдунья»: она канализировала эмоции Софьи, авторитетно разрешила ей обвинить того, на кого падают ее собственные подозрения (кто приснится…) и тем самым облегчила ее состояние. Наверное, и раньше Андрей нелицеприятно отзывался о соседях по даче, наверняка и после лечения он помогал им – но для Софьи, действительно, с тех пор как отрезало. А забор между участками стал для нее видимым символом безопасности.

В комментарии Екатерины Васильевны отражено вполне фольклорное представление об ответной агрессии как обереге против колдовства. Вместе с тем, Екатерина Васильевна отходит от традиционных фольклорных схем, когда рассуждает о магнитных полях и о том, что для действенности колдовства необходимо в него верить*.

Еще одно немаловажное примечание: отношение Софьи к мужчине, которого можно забрать, удержать и т.п., все равно как удой коровы, урожайность репы, деньги или здоровье, в очередной раз подчеркивает, что современные представления о колдовстве – преимущественно женский дискурс. Однако в данном случае восприятие мужчины как объекта – знак не только женского дискурса, но и отношений конкуренции, в которых оспариваемая ценность всегда уподоблена неодушевленному предмету. Когда речь идет о мужчине, в эти отношения не обязательно вступают только жена и любовница; в формировании колдовского дискурса принимают активное участие и другие родственницы, как в следующем примере.

Продолжение – здесь!

___________________

* В Верхокамье считают иначе, особенно женщины. Ср.:
А.А.П.: Да она же не колдунья, ты чё говоришь такое!
Зять А.А.П.: А есть колдуны!
А.А.П.: А колдуны… Скажи, где колдуны?
Зять: Вон там, в том поселке есть. Да вон тут есть-то.
Соб.: Как зовут?
А.А.П.: Вы лучше к ним не обращайтесь все-таки, чё-нибудь сделают еще… Да, конечно!
Соб.: А если не веришь в это, все равно?
Дочь А.А.П.: А веришь, не веришь, уже поздно будет (В-1999 № 2.1. А.А.П. ж. 1931 г.р. Вер.).

Другие публикации Regio Dei (возможно, по теме) :

1. Колдуны и жертвы: Антропология колдовства в современной России. Традиционные модели в городской культуре – 5. Соседи по даче