Эссе «Мистерия Пугачёвщины», присланное в редакцию Перемен Юрием Кустовым* — это исследование знаменитой пушкинской повести «Капитанская дочка», проведенное на стыке научного анализа и визионерского откровения. Повесть Пушкина рассмотрена здесь с неожиданной точки зрения: автор последовательно показывает, что в образах и композиции своего знаменитого текста Пушкин отразил (скорее всего, неосознанно) Старшие Арканы Таро. Цитата: «Переведя мистерию на язык романа, Пушкин сделал внятной нам древнюю мудрость: он пересоздал её образы на нашем национальном материале; акценты перестроились так, как они складывались в родной стихии. Действие здесь разворачивается не в древних символах египетских таинств и не в знаках европейского магического ритуала, а в понятиях отечественной истории и российского характера». А теперь читаем полностью:

• • • • • • Словно зеркало русской стихии,
            Отстояв назначение своё.
            Отразил он всю душу России!
            И погиб, отражая её.
            Н.Рубцов

«Капитанская дочка» — последнее крупное произведение Пушкина. Прозрачно ясное, с детства близкое; родные герои, известные положения — ничего таинственного; но постепенно, вглядываясь в эту прозрачность, угадываешь, сначала в виде туманных теней, а потом во всё более отчетливых знаках, иное бытие, с иными законами и логикой, и затягивает непреодолимое желание понять их значение и смысл…

Возникнет в повести топор — символ власти и принуждения; выхватит его мужик из-за спины и начнёт махать, и наполнится комната мёртвыми телами; мелькнёт он разбойным знаком в странном воровском разговоре; взмоет секирою палача в эпилоге, невидимо блеснув лезвием, и вознесётся над толпой мёртвая голова — символ искупления и вечной жизни; …проплывёт по повествованию зловещий знак рока и жертвы — виселица — то в поэтической строфе эпиграфа, то на площади перед гудящей толпой, то в свирепом пении разбойников, то посреди реки, высвеченная луною… мелькнут в облике вожатого черты волка — символа зла, дикости, но иногда и могучего защитника… протекут «пернатые» знаки: орел — вдохновение, власть, сила; ворон — пророчество; лебедь — чистота, искупление… и совсем не случайный заячий тулупчик (не пустил Пушкина заяц из Михайловского на Сенатскую площадь в декабре 1825 — остерёг его)…

Иногда рассеянно скользишь взглядом по строкам пушкинских стихотворений и вдруг кольнёт — только что это было! 1830-й — «Стамбул, гяуры…». На кольях, скорчась, мертвецы оцепенелые чернели… и, почти буквально, те же чёрные силуэты в 1827-м — «Какая ночь…». Или в том же стихотворении — ночь, виселица, всадник под нею и одичало упирающийся конь. А в 36-м Альфонс садится на коня… и тот же неумолимый рок выносит его к раскачивающимся висельникам, и вновь… конь всхрапел и боком прошёл их мимо… Или вихрь — то в «Бесах», то в «Метели», то в «Капитанской дочке»… один и тот же образ… почти в одних и тех же словах… Что это? Бог весть! Но картины запечатлеваются намертво и долго ещё будоражат душу, что-то напоминая ей…

Вглядываясь пристальнее, вникая в образную ткань повести, начинаешь ощущать в смене ритмов, интонаций, — череду картин, с загадочной неизбежностью сменяющих друг друга:

— Вот среди голой степи и ясного неба является облачко, и через мгновение мы уже в центре ревущей бури… мутно небо, ночь мутна… и из самого сердца завывающего мрака — уверенный голос: я стою на твёрдой полосе — человек! но что-то и волчье… сметливость его и тонкость чутья меня изумили. Тайные черты видятся в этом образе: ему подвластно живое и мёртвое, стихии и люди …сворачивай вправо да поезжай… — уверенный тон, самостоятельность… его хладнокровие ободрило меня.

— И успокоенный герой проваливается в дрёму… лошади тяжело ступали… кибитка тихо подвигалась… покой, тишина — включается скрытая часть сознания… я находился в том состоянии чувства и души, когда существенность, уступая мечтаниям, сливается с ними в неясных видениях первосония… и его посещает сон, в котором видит он матушку, подталкивающую его к странным действиям, и в котором… вижу нечто пророческое, когда соображаю с ним странные обстоятельства моей жизни… — силы интуитивные, материнские, силы скрытые владеют им; в полудрёме видит он постоялый двор, брадатого хозяина его, колеблющийся огонёк лучины; слышит таинственный ночной разговор и… окончательно засыпает…

— Утро возникает внезапно как начало новой жизни… буря утихла. Солнце сияло. Снег лежал ослепительной пеленою на необозримой степи. Бурная вспышка стихии, тревоги, волнения, решительные и неожиданные действия — всё ушло. Утро ясно, и события выглядят понятно и безобидно. Судьба как бы опекает героя, окружающее благоприятствует его будущему. Я позвал вожатого, благодарил за оказанную помощь; появляется заячий тулупчик и признательное обетование — век не забуду ваших милостей. В ублаготворённом состоянии… я отправился далее… и скоро позабыл о вьюге, вожатом, тулупе.

Что-то знакомое мерещится в этих образах, их последовательности и смене. Всмотримся…

— Герой у генерала. Он увидел мужчину росту высокого, но уже сгорбленного старостью, длинные волосы его были совсем белы. Начальник Петруши, человек зрелый и опытный, к тому же соратник Гринёва-старшего; как и отец Петруши, он убеждён в верности своих представлений о жизни: …ты будешь на службе настоящей, научишься дисциплине — логичность, сила воли, авторитет; как-то причудливо этот образ связан с образом вожатого — им очевидно суждена встреча, чем-то они сплетены.

— Как волею первого приведён он в ночной умёт, так приказ второго перемещает его в небольшую деревушку с её уютными и тёплыми обитателями (старинные люди!) в атмосферу традиционности, благожелательности. Василиса Егоровна, душа этого мира, чем-то напоминает матушку из сна. Петруша принят запросто и радушно. Согласие, гармония и религиозность царят в этом мире. Герой привязался к доброму семейству.

— Здесь зарождается сильное и чистое чувство, целиком его захватившее. Благоразумная и чувствительная девушка — Марья Ивановна — вдохновила героя, и его стихи, незатейливые, но искренние, стали первым проявлением этого чувства; эмоциональная сердечная связь, встречи, полные взаимной радости…

Конечно же! Это — Таро — Старшие Арканы. Первые две триады их прошли перед нами, завершив завязку повести. Да и названия глав: «Крепость», «Любовь», «Суд» — намекают на это же.

Таро… Странные эти карты, поражающие воображение, — знаки бренности и вечности, силы и рока, страдания и освобождения — появились в наших ларьках в начале 90-х, и вскоре мы узнали, что это — древнейшее знание, накопленное тысячелетиями. По преданию, в Древнем Египте, при нашествии варваров-гиксосов, оно было зашифровано знаками-иероглифами, после чего — рассеяно в среде непосвящённых; в таком виде пережило долгие века и через гадалок, цыган, крестоносцев в XIV веке было занесено в Европу, где стало популярным.

Е.П. Блаватская считала Таро остатком древнейшего знания, источник которого «…следует искать не здесь, а в Гималаях, в Снежных Цепях. Оно родилось в таинственной области, определить место нахождения которой никто не смеет и которая вызывает чувство безнадёжности у географов и христианских теологов».

В тех же 90-х на прилавках появилась книга «Египетские мистерии», иногда приписываемая Ямвлиху, но видимо имеющая значительно более поздний источник — иллюминатские таинства. Мистерии трактуют Таро как путь посвящения: каждая карта соответствует определённому этапу духовного продвижения ученика, а при достижении последнего этапа ему открываются древнейшие тайны и он достигает искомого достоинства.

В современном виде Таро, по-видимому, – порождение Нового времени, но то, что корни его теряются в веках, вряд ли полежит сомнению.

Осознанное влияние строя Таро на композицию «Капитанской дочки» – маловероятно. Тем не менее, сходство – поразительное! Вглядимся.

— Счастливое течение событий внезапно омрачается вмешательством едкого и коварного цинизма; не в силах сдержать нахлынувшего негодования — ты лжёшь, мерзавец!… герой оказывается втянутым в конфликт и, вынужденный действовать под чужим давлением, теряет самоконтроль… присутствие Швабрина было мне несносно, попытки примирения сменяются нетерпеливым желанием наказать обидчика; нежная беседа с Марьей Ивановной не успокаивает героя, а только ускоряет неминуемый поединок; развязка близка — почти победа!, и неожиданный конец… что-то меня сильно кольнуло в грудь… я упал и лишился чувств… благородные побуждения, внезапно сменяемые тёмными страстями, попеременно влекут колесницу событий, убыстряя развязку.

— Очнувшись, я не мог опомниться и не понимал, что со мною сделалось… Марья Ивановна подошла к моей кровати… мучительное томление, сомнения — всё исчезло разом… я схватил её руку и прильнул к ней, обливая слезами умиления, счастье воскресило меня, молодость и природа ускорили выздоровление. Равновесие духа восстановлено, счастье кажется близким и очевидным…

— Но судьба вновь искушает героя: письмо отца, несправедливость, обида повергают его в уныние. Не в силах перебороть страдание, я потерял охоту к чтению и словесности, дух мой упал, я боялся сойти с ума или удариться в распутство. Из счастливого влюблённого в один миг он превращен роком в изгоя и отшельника. Марья Ивановна почти со мною не говорила и всячески старалась избегать меня. Дом коменданта стал для меня постыл. Герой одинок, оставлен, чувствует себя так, как будто вырван с корнем из этой жизни; ему необходимо услышать голос духа.

— Неожиданные происшествия… дали вдруг моей душе сильное и благое потрясение. Приходят тревожные вести… напряжение растёт… я чувствовал в себе великую перемену, волнение души моей было мне гораздо менее тягостно, нежели то уныние, в котором ещё недавно был я погружён… неведомая сила возникает под стенами крепости… всадники то съезжаются, то разъезжаются, и вдруг — приступ; и всё смешалось и перевернулось — торжество победителей, жертвы, виселица, роковым образом связавшая жертвы с палачами. Оргия победителей!.. .меня потрясла эта простонародная песня про виселицу, распеваемая людьми обречёнными виселице… Какой денёк! Какие cmpacmu! Но для героя это — счастливый поворот судьбы, начало нового цикла: крутится колесо фортуны и возвращается на круги своя, и через недолгое время вновь… увидел я деревушку на крутом берегу Яика, и через четверть часа въехали мы в Белогорскую крепость.

— Пройдут перед нами чередой картины, таинственно перекликающиеся с символикой поворотного одиннадцатого аркана; сойдёт со сцены магическая фигура вожатого, уступая место той, которой назначено привести события к их завершению;

— Затем – двенадцатого, тринадцатого, четырнадцатого (в основном в пространстве пропущенной главы).

— Вместе с героем ощутим мы тяжесть оков пятнадцатой карты… надели мне на ноги цепь и заковали её наглухо… отвели в тюрьму;

— Станем взволнованными свидетелями катастрофы рокового аркана — шестнадцатого. Вдруг неожиданная гроза меня поразила… казнь должна была бы меня настигнуть… но из уважения к заслугам отца… — сослать на вечное поселение в Сибирь… Сей удар едва не убил отца, — мы почти воочию видим ослепительную вспышку молнии, на глазах рушащийся бастион и опрокидывающиеся стремглав фигуры этого аркана; но логика мистерии влечёт нас далее…

— Потеряно не всё; Марья Ивановна — символ надежды, возрождения — скрывала ото всех свои слёзы и думала, как меня спасти…

— Таинственным образом приходит верное решение: …вдруг Марья Ивановна, тут же сидевшая за работой, объявила, что необходимость заставляет её ехать в Петербург.

— Долгожданная победа светлых и разумных сил, к которой неудержимо стремилось повествование, достигнута… Дело ваше кончено. Я убеждена в невиновности вашего жениха… Не беспокойтесь о будущем. Я беру на себя устроить ваше состояние.

— Наступает судный день, окончательно примиряющий и духовно преобразующий противоборствующие силы; он присутствовал при казни Пугачёва, который узнал его в толпе и кивнул ему головою…

— Достигнут Мир, равновесие, гармония. Пётр Андреевич женился на Марье Ивановне. Потомство их благоденствует… в селе, принадлежащем десятерым помещикам (десять наследников, живущих в мире, — символ завершённости и совершенства)…

— А где же странный, блуждающий, нулевой аркан? Конечно же — это Петруша Гринёв, несостоявшийся «сержант гвардии». При легкомысленном попустительстве беспечного outchitel’я Петруша сам мастерит из географической карты искусительного змея, правда, хранительница-судьба прилаживает хвост его к мысу Доброй Надежды!

Несведущим и наивным, простодушным и безрассудным вступает он в жизнь. Соблазны завихрились вокруг него; не в силах сопротивляться их напору, первый же самостоятельный день я кончил так же беспутно, как и начал. Как ребёнок, не отличающий добра от зла, он не видит подстерегающих опасностей, готовых наброситься на него и поглотить. Но правдивость и доброжелательность, доверчивость и прямота, вызывающие сочувствие и поддержку окружающих, удерживают его от губительной опрометчивости. Хранимый преданным Савельичем и верной Марьей Ивановной, он благополучно и с лёгким сердцем завершает свой странный, полный гибельных опасностей путь, иному характеру, видимо, непосильный.

Переведя мистерию на язык романа, Пушкин сделал внятной нам древнюю мудрость: он пересоздал её образы на нашем национальном материале; акценты перестроились так, как они складывались в родной стихии. Действие здесь разворачивается не в древних символах египетских таинств и не в знаках европейского магического ритуала, а в понятиях отечественной истории и российского характера. Главным героем её стал наивный юноша, проходящий длинный путь блужданий, ошибок, потерь и искуплений, которому, благодаря чистоте, вере и твёрдости (недаром он — Пётр), суждено прийти туда — не знаю куда и обрести то — не знаю что.

Движущий толчок мистерии — бунт; в истоке её — трагическая фигура мятежника, сознающего таинственную важность своего рока. Главная же нравственная сила, которой суждено непостижимым образом укротить выпущенные на волю беснующиеся страсти и привести всё действие к мирному суждённому исходу, это — таинственная женская сила, чьи черты… смиренная, одетая убого, но видом величавая жена… проскальзывают то в образе матушки, то Василисы Егоровны, но более всего, конечно, — Марьи Ивановны, капитанской дочки. Мы вправе рассматривать повесть как символ, как знак, но мы редко воспринимаем её таким образом; напротив, очень тёплые «жизненные» образы как бы заслоняют от нас не только глубинный метафизический пласт событий, но и исторический — научно обобщённый (вожатый — не совсем Пугачёв из Истории пугачёвского бунта, как метко указала М.И.Цветаева).

До боли близкие образы не только главных героев, но и чуть проявленных — отца Герасима с его словоохотливой женой; бойкой Палашки; Чумакова, звонко заводящего песню; Бопре (мадам, же ву при, водкю); скуповатого генерала-немца, — занимают наше внимание, не давая разглядеть глубинное течение разворачивающейся тайны, а оно есть, тесно сплетённое с «житейскими» подробностями, но ими не исчерпываемое и их не заменяющее. Главная особенность художественной ткани в том и состоит, что она насыщена символами иного бытия — не то, что наша обыденная жизнь.

А так ли свободна от них эта «обычная жизнь»? Не ощущаем ли мы за иными стихийными и социальными событиями более мерный ритм и более определённую поступь иного жизненного пространства, нам, в общем, ведомого, но часто небрежно не замечаемого и не учитываемого в суетливой повседневности.

Обычно Пушкин не датировал своих произведений, но «Капитанская дочка», вопреки этому обыкновению, завершена чётким указанием – «Издатель. 19 окт. 1836.». Для него, очевидно, было важно связать окончание повести именно с этим числом. Вечером они соберутся у М.Л.Яковлева, одиннадцать человек лицеистов, те, кто присутствовал в тот день в столице. Этот день был юбилейным – 25 лет окончания лицея. Пушкин, по обыкновению, написал к дате приветствие. Он начал читать – Была пора: наш праздник молодой…

Волнение перехватило его дыхание, брызнули слёзы.
Один из товарищей продолжил ……………………………………..
………………………………….
Игралища таинственной игры,
Металися смущенные народы;
И высились и падали цари;
И кровь людей то Славы, то Свободы,
То Гордости багрила алтари…

До роковой дуэли оставалось ровно сто дней.

______________________

* Автор – заведующий отделом черных металлов и алюминиевого сырья Всероссийского научно-исследовательского института минерального сырья им. Н.М. Федоровского, кандидат геолого-минералогических наук.