НАЧАЛО ЧАСТИ I – ЗДЕСЬ. НАЧАЛО ЧАСТИ II – ЗДЕСЬ. НАЧАЛО ЧАСТИ III – ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ – ЗДЕСЬ.

Большинство источников подчеркивает, что шаманом нельзя стать по своему желанию, научившись какой-то формальной «технике экстаза». По словам А. А. Попова, «случаи добровольного получения шаманского дара, по собственному желанию, у нганасанов мне неизвестны. Правда, встречались иногда шаманы, не пользующиеся никаким авторитетом, которых за глаза прямо называли обманщиками и к которым обращались за помощью только в тех случаях, если вблизи не оказывалось другого шамана. Но даже и эти шаманы никогда сами не говорили, что они получили дар по своему желанию. С одним таким шаманом мне пришлось встретиться у вадеевских нганасанов и даже удалось присутствовать на его камлании. В качестве зрителей находился при этом старый шаман Черие. Он во время камлания держался очень развязно и временами не стеснялся даже делать насмешливые замечания. После камлания он в моем присутствии всячески критиковал шамана, называя его «нестоющим»». [19, с. 94]

Мифологически такое представление объясняется довольно просто: не шаман выбирает свое призвание, а духи выбирают его своим служителем. В действительности, подавляющее большинство «избранников духов» становились шаманами по собственной воле. Но не каждый человек способен был стать камом. Для этого были необходимы определенные психофизические качества; без них формальная «техника экстаза» была пустой забавой. Если соплеменники – и прежде всего старые шаманы – видели в избраннике эти качества – а осмыслялись они, безусловно, мифологически, как, например, способность видеть вещие сны или сны наяву, – он мог стать шаманом, если же нет – его уделом могло стать все, что угодно, но только не шаманство.

Кнуд Расмуссен описывал призвание эскимосского шамана следующим образом: «В молодости Игьюгарьюка часто посещали сновидения. Странные существа говорили с ним во сне, а когда он пробуждался, сновидения стояли перед ним, как живые, так что он мог описать их своим землякам. Когда, таким образом, всем стало ясно, что ему предназначено сделаться заклинателем, один старик по имени Перканаон стал его учителем. Среди зимы, в самое холодное время увез он Игьюгарьюка на санках далеко-далеко от стойбища, на ту сторону озера Хиколигьюак. Там он должен был сидеть на санях на санях, пока старый заклинатель складывал для него снежную хижину такой величины, чтобы он мог только поместиться в ней, сидя на корточках… Несмотря на сильный холод, Игьюгарьюку не дали ни подстилки для ложа, ни мехового одеяла; лишь небольшую шкуру, только-только чтобы присесть. Не оставили ему и никакой еды – ни сухой, ни мокрой. Старик-заклинатель внушил ему, что он должен думать только о великом духе и о том духе-пособнике, который должен ему явиться. Затем старик оставил Игьюгарьюка одного. Через пять дней старый заклинатель вернулся и принес ему немного теплой воды и крохотный кусочек мяса, а там снова десять дней голодания; и лишь тогда окончилась первая часть срока его испытания.

Игьюгарьюк рассказывал: за эти тридцать дней он натерпелся такого холоду и голоду, так истомился, что временами «умирал ненадолго». Но он все время думал о великом духе, стараясь гнать от себя все мысли о людях и повседневных событиях. И лишь под конец его поста явился к нему дух-пособник в образе женщины… По истечении этого долгого месяца в холоде и голоде ему еще пять месяцев пришлось провести в строгом воздержании и не водиться с женщинами. Затем пост повторился. Ибо чем больше страдает человек, тем больше становится он способен заглянуть в скрытое от других». [23, с. 66 - 67]

Другой большой эскимосский шаман Ауа рассказывал Расмуссену о своей инициации: «… я тщетно пытался стать заклинателем, учась у других. Ничего не выходило; я побывал у многих знаменитых заклинателей и приносил им большие дары… Но все это не помогало. Я был рожден для трудностей. Тогда я стал искать уединения и скоро начал тяжело задумываться. Безо всякой причины вдруг заливался слезами и чувствовал себя несчастным, сам не зная почему. Иногда же все вдруг становилось как-то по другому, и я чувствовал сильную непонятную радость – такую сильную, что не мог с ней справиться и выливал ее в песне… И однажды в самый разгар такой непонятной, непреодолимой радости я стал заклинателем, сам не зная как… Я получил способность видеть и слышать совсем по-новому. Каждый настоящий заклинатель должен чувствовать просветление внутри себя, в голове или в сердце, что-то вроде огненного луча, который дает ему силу заглядывать в сокровенное, с закрытыми глазами видеть во мраке, проникать в будущее или в чужие тайны. Я чувствовал, что владею этой чудесной силой. Я мог исцелять больных, улетать в страну мертвых, чтобы отыскивать там пропавшие души, уноситься к великому морскому духу, чтобы добиваться хорошего лова; наконец я мог совершать чудеса, которые должны были убедить людей в моих сверхъестественных силах». [23, с. 80]

В основе шаманской инициации лежали ритуальные сны. Сновидения обусловлены все тем же сверхдоминантным состоянием, возникающим на фоне общего торможения коры головного мозга вследствие воздействия на спящего внутренних или внешних стимулов. Ими могут быть тревожащие человека впечатления, мысли о насущных проблемах, чувство удовлетворенности или, напротив, дискомфорта, резкий звук, холод или, наоборот, жара в помещении, где находится спящий, и т. п. Для шамана такими стимулами были мысли и представления о его духе-покровителе. Кам был сосредоточен на его образе, думал о нем непрестанно и представлял его в своем воображении в ситуациях, навеянных традицией (шаманскими мифами и легендами). Ничто не должно было его отвлекать от мыслей о его духе – отсюда инициационное одиночество шамана. Вскоре он начинал видеть своего духа-помощника в сновидениях, а чуть позже – по мере погружения в измененное состояние сознания – в экстатических видениях.

И сновидения, и экстатические видения шамана были осложнены личностными смыслами, которые он бессознательно привносил в свои грезы. Поэтому он видел в них не столько канонические мифологические, сколько собственные мифопоэтические сюжеты. Как справедливо отмечала Г. Н. Грачева, «рассказы о снах-становлениях несут на себе печать индивидуального творчества каждого будущего шамана. Однако в них есть много общих черт и строятся они по одной схеме». [8, с. 134] «Схема» эта была задана все той же шаманской мифологической традицией.

Н. А. Алексеев сообщал о якутском шамане следующее: «Посвящаемый в шаманы лежал на правой наре юрты. Во дворе от окна, около которого лежал будущий шаман, до скотного загона строили изгородь, чтобы никто и ничто «из имеющих ноги» не проходил с наружной стороны юрты мимо места, где находится его лежанка. В юрте люди не должны были проходить между нарой и очагом.

При обряде «рассекания» шаман лежал в обморочном состоянии, из его рта будто бы обильно выступала белая пена, из всех суставов проступала и струилась кровь, все его тело покрывалось сильными кровоподтеками.

В таком состоянии посвящаемый лежал, согласно большинству сообщений, три дня. Наряду с этим есть упоминания о том, что он лежал четыре, пять, семь или девять суток.

В это время ухаживать за будущим шаманом могли только «отрок, ни с чем нечистым, греховным не знакомый», или «чистая девушка, еще не познавшая мужчину». Соблюдать ограничения в еде: по одним данным, посвящаемому давали «одну черную воду», а по другим – он ничего не ел и не пил. По представлениям якутов, в то время, когда посвящаемый лежал в обморочном состоянии, к нему приходили злые духи и проводили обряд «рассекания» тела шамана…

Некоторым шаманам казалось, что духи при обряде «рассекания» отрезают их головы и кладут на полку в юрте или втыкают на кол. При этом голова сохраняла способность видеть и слышать…

Съев тело шамана, злые духи считали его кости… После этого все кости соединяли вновь… По окончании обряда «рассекания» на том же месте при стечении большого количества людей проводился обряд посвящения в шаманы, который был заключительным моментом становления якутского шамана.

Для проведения этого обряда к будущему шаману родственники призывали «старого шамана, с которым ученик сряду по три вечера шаманит; старый знакомит молодого с духами и научает его способу призывать их. Но часто бывает, что ученик другими словами призывает духов и делает иные штуки, нежели учитель, например: ученик умеет вонзать в себя нож, а учитель этого не делает»«.. [1, с. 135 - 138]

Подобные свидетельства говорят о том, что в основе шаманской ритуализованной психопрактики лежала не какая-то типичная «техника экстаза», передаваемая от наставника ученику, а прежде всего индивидуальная напряженная работа кама с собственной психикой. «Была ли выработана в шаманстве техника экстаза? – спрашивал себя В. Н. Басилов и тут же отвечал. – Несомненно. Однако суть этой техники до сих пор не объяснена. Даже М. Элиаде, давший своей обобщающей книге «Шаманизм» подзаголовок «Архаическая техника экстаза», не сумел показать, в чем же особенности такой техники (это было отмечено критиками). В ряде работ о шаманстве отмечалось возбуждающее воздействие монотонных ударов в бубен. Однако из детальных описаний известно, что ритм игры на бубне часто и резко менялся в зависимости от того, какой дух представал перед внутренним взором шамана. Да и не у всех народов шамана пользовались бубном. Казахские шаманы, например, аккомпанировали себе на смычковом инструменте кобызе или, реже, на домбре. В некоторых работах указывается на важную роль одурманивающих веществ, помогающих шаману достичь экстаза. Но, во-первых, эти сведения вызывают серьезное сомнение, во-вторых, у многих народов (например, в Средней Азии) шаманы полностью обходились без галлюциногенов. Следовательно, не на возбуждающих веществах основан экстаз». [5, с. 101]

Действительно, не вызывает сомнения факт существования определенной шаманской традиции, передававшейся от старого шамана к новому и предписывавшей осуществлять ритуал именно так, а не иначе. Но способ осуществления этой традиции во многом зависел от психофизических особенностей каждого конкретного шамана. И в видении духов прежде всего – человек и только потом – метод. То, что годилось для одного шамана, могло быть неприемлемо для другого. Если один кам начинал видеть духов, стоило ему лишь представить их перед собой, то другой становился духовидцем лишь надев ритуальный костюм и проплясав в нем несколько часов кряду. Если один переживал одержимость духом настолько, что не чувствовал никакой боли от воздействия огня или удара ножом, то другой мог пережить ее только отрешившись от всяких воздействий и малейший шорох или окрик вдали мог «разбудить» его, а третий вообще был способен лишь на то, чтобы только симулировать такую одержимость. Именно поэтому так разнообразны описания камланий: в них есть все та же общая традиционная «схема», но в деятельности каждого конкретного шамана она осуществлялась по-своему. Как отмечал Т. М. Михайлов, «думается, у каждого шамана имелась своя техника экстаза, который в зависимости от обстановки, состояния и искусства самого шамана получал определенное содержание и направление» [16, с. 62 - 63].

Переживание видения духов шаманом или одержимости ими следует отличать от галлюцинаций в клиническом смысле. В основе галлюцинаций лежит сверхдоминантное состояние, обусловленное патологическими нейрофизиологическими процессами и проявляющееся либо на фоне психофизического сверхвозбуждения, либо, что бывает гораздо чаще, на фоне глубокого торможения коры головного мозга вследствие воздействия на человека внутренних или внешних раздражителей. Эта двойственная природа галлюцинаций – с одной стороны, очаговое сверхвозбуждение и глубокое субдоминантное торможение коры, с другой – отмечалась исследователями уже довольно давно. Некоторые психиатры акцентировали внимание на патологических процессах торможения. Так, по словам Б. В. Зейгарник, «ряд клинических фактов говорит о наличии тормозного состояния в коре больных. Выявилось, что галлюцинаторные образы усиливаются при засыпании и в момент пробуждения; с другой стороны, прием таких стимулирующих лекарств, как кофеин, фенамин, ослабляет галлюцинирование, в то же время прием тормозящих, например брома, активизирует галлюцинаторный процесс» [11, с. 35]. В противовес им другие клиницисты обращали внимание на возбуждение, инициирующее галлюцинации. Согласно опыту А. В. Снежневского, «применение аминазина устраняет зрительные галлюцинации при делириозных состояниях. Аминазин, являясь нейролептическим средством, казалось бы, должен был усиливать галлюцинации при их тормозном генезе, и тем не менее он их ослабевает и устраняет. Это как бы говорит в пользу того, что в основе галлюцинаций лежит возбуждение». [26, с. 37] Галлюцинации обусловлены одновременно очаговым сверхвозбуждением и глубоким субдоминантным торможением. Характер же их патологической индукции – возбудительный или тормозной – зависит от психофизических особенностей индивида, природы его психического заболевания и непосредственно его состояния в момент возникновения галлюцинаций…

О галлюцинациях можно сказать, что они владеют человеком, а не человек владеет ими. Шаман же владел своими экстатическими видениями. Сверхдоминантное состояние, связанное с видением духа-покровителя, можно назвать исходным сверхдоминантным состоянием шамана. Переживая сначала его, шаман при необходимости переходил к другим сверхдоминантам, связанным с конкретными задачами его профессиональной деятельности. ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ

_______________________
Использованные источники и литература.

1. Алексеев Н. А. Традиционные религиозные верования якутов в XIX – начале XX в. Новосибирск: Наука, 1975. – 199 с.

36. Элиаде М. Священные тексты народов мира. М.: КРОН-ПРЕСС, 1998. – 624 с.

Другие публикации Regio Dei (возможно, по теме) :

1. Всматриваясь в бездну. Часть III. – 3.
2. Всматриваясь в бездну. Часть III. – 2.
3. Всматриваясь в бездну. Часть II. – 4.