НАЧАЛО ЧАСТИ I – ЗДЕСЬ. НАЧАЛО ЧАСТИ II – ЗДЕСЬ. НАЧАЛО ЧАСТИ III – ЗДЕСЬ

НАЧАЛО ЧАСТИ IV – ЗДЕСЬ

Известно, что «доминанты могут продолжать свое влияние на психику и жизнь тогда, когда они сами спустились ниже порога сознания». [22, с. 369] Еще в большей мере это относится к сверхдоминантам. В качестве примера влияния патологических очагов сверхвозбуждения на мысли, чувства и поведение человека можно привести очерк жизни Михаила Зощенко. Его исповедальный шедевр «Перед восходом солнца», во многом недооцененный и стоящий, на мой взгляд, гораздо выше другого, довольно путанного и косноязычного, художественного произведения – «Толкований сновидений» Фрейда, дает полное представление о том, как устойчивые травмоочаги, активированные определенными раздражителями, воздействуют на психику и поведение человека.

Еще в юности Зощенко поймал себя на мысли о том, что его жизнь полна тоски и грусти, не имевших, казалось бы, под собой никаких оснований. Он попытался разобраться в самом себе, но безуспешно: «Когда я вспоминаю свои молодые годы, я поражаюсь, как много было у меня горя, ненужных тревог и тоски.

Самые чудесные юные годы были выкрашены черной краской.

В детском возрасте я ничего подобного не испытывал.

Но уже первые шаги молодого человека омрачились этой удивительной тоской, которой я не знаю сравнения.

Я стремился к людям, меня радовала жизнь, я искал друзей, любви, счастливых встреч… Но я ни в чем этом не находил себе утешения. Все тускнело в моих руках. Хандра преследовала меня на каждом шагу.

Я был несчастен, не зная почему…

Все, что я видел вокруг себя, укрепляло мое воззрение.

Поэты писали грустные стихи и гордились своей тоской… Мои любимые философы почтительно отзывались о меланхолии… В моей среде уважались люди задумчивые, меланхоличные и даже как бы отрешенные от жизни.

Короче говоря, я стал считать, что пессимистический взгляд на жизнь есть единственный взгляд человека мыслящего, утонченного, рожденного в дворянской среде, из которой я был родом.

Значит, меланхолия, думал я, есть мое нормальное состояние, а тоска и некоторое отвращение к жизни – свойство моего ума. И, видимо, не только моего ума. Видимо, всякого ума, всякого сознания, которое стремится быть выше сознания животного». [10, с. 287 - 289]

Так думал Зощенко в юности; в зрелые годы он понял, что все это – самообман, и за его романтической тоской таится нечто другое, более глубокое, личное и трагическое. Он попытался найти причины своих несчастий в прошлом, стал вспоминать свои юные годы, детство и даже первые младенческие впечатления, но ни в чем он не смог увидеть начала своих страданий. Тогда он обратился к исследованию своих сновидений.

В сновидениях Михаила Зощенко фигурировала рука, которая преследовала его и

пыталась что-то отнять у него: «Когда я захотел узнать, что обозначает рука и что она намерена взять у меня, я стал испытывать необыкновенный страх.

Такой силы страх я раньше не испытывал даже ночью. Теперь он возникал и днем, главным образом на улице, в трамвае, при встрече с людьми.

Я понимал, что этот страх возникает оттого, что я дотрагиваюсь до самых глубоких ран, тем не менее этот страх всякий раз потрясал меня. Я стал спасаться от него бегством… Я пробовал бороться с ним. Хотел подавить его, уничтожить – волей, иронией. Но он не подчинялся мне. Он возникал еще в большей степени.

Тогда я стал избегать улицы, людей. Почти перестал выходить из дому.

Однако страх вскоре проник и в мою комнату. Я стал страшиться ночи, темноты, еды. Перестал спать на кровати. Спал на полу, на тюфяке. Почти перестал есть. Насильно проглоченный кусок хлеба вызывал тошноту, рвоту.

Казалось, все было кончено. Казалось, приближается развязка – бессмысленная, дикая, постыдная… Уже мрак стал окутывать мою голову. Наступала гибель, более страшная, чем я предполагал.

Пришли дни, когда я не мог ни лежать, ни сидеть. Необыкновенно слабый, я мотался из угла в угол, задыхаясь от ужасных сердечных припадков и от невыносимых спазм во всем теле.

На моем письменном столе лежал листочек. Там были записаны сны, которые тревожили меня. По временам я обращался к этим снам, имея слабую надежду разобраться в них. Но они были непонятны.

Я искал руку, ее значение, ее связь с тем, что меня так устрашало. Но сны ничего не говорили о руке. Они говорили о тиграх, которые входят в мою комнату.

Я и раньше видел подобные сны. Но теперь они были необыкновенно реальны.

В комнату входили тигры и, помахивая хвостами, следили за каждым моим движением.

Я чувствовал горячее дыхание этих тигров, видел их сияющие пламенные глаза и страшные багровые пасти.

Тигры не всегда входили в комнату. Иной раз они оставались за дверью. И тогда раздавался их ужасающий громовый рев. Этот рев сотрясал комнату. Звенела посуда, падала мебель, колыхались занавески и картины на стенах…

Я вспомнил давний сон… Сквозь далекий туман забвения я вспомнил темную комнату. Образ в углу. Лампадку.

Из темной стены тянется ко мне огромная рука. Эта рука уже надо мной. Я кричу. В ужасе просыпаюсь…

Рука являлась за ребенком, чтобы взять, схватить, унести его. Но почему же эта рука ассоциировалась с тигром?..

Неожиданно я вспомнил давний рассказ моей матери.

Мать рассказывала об операции, которая была сделана, когда мне было два года. Эта операция была сделана без хлороформа, спешно, неожиданно – начиналось заражение крови.

Я смутно помню этот рассказ. Я запомнил главным образом то, что мать говорила о своем переживании. Она слышала мой ужасный крик. И потеряла сознание…

Бедный малыш! Можно представить его ужас, когда страшная рука, принесшая ему столь много бед и волнений, вооружилась ножом и стала резать маленькое жалкое тельце. Нет сомнения – это рука, вернее, обладатель этой руки в своих качествах мог приравниваться к тигру. Это была рука хищника, лапа кровожадного зверя…

Моя бедная мать, улыбаясь, рассказывала мне о моем детстве. Но она всякий раз переставала смеяться, когда речь заходила о моих некоторых странностях.

Я не мог заснуть, если лежал в постели с матерью. Я засыпал тогда, когда был в постели один. Причем засыпал только в полной темноте. Даже свет лампадки меня раздражал…

Припоминая эти странности, мать говорила, что все это, вероятно, возникло из-за нее. Когда она меня кормила грудью, она однажды испытала необыкновенный страх, необыкновенное волнение, тревогу. Быть может, эти чувства, говорила мать, «я всосал с ее молоком».

Летом были ужасные грозы. Эти грозы, говорила она, были почти каждый день. И вот однажды разразилась сильнейшая гроза. Молния ударила во двор нашей дачи. Была убита корова. Загорелся сарай.

Ужасный гром потряс всю нашу дачу. Это совпало с тем моментом, когда мать начала кормить меня грудью. Удар грома был так силен и неожидан, что мать, потеряв на минуту сознание, выпустила меня из рук. Я упал на постель. Но упал неловко. Повредил руку. Мать тотчас пришла в себя. Но всю ночь она не могла меня успокоить.

Можно представить себе новое переживание несчастного малыша. Удар грома произошел, быть может, в тот момент, когда ребенок взял сосок в свои губы. Вероятно, не без опаски прикоснулся к груди – ведь она таит в себе такие опасности: может прийти рука, может взять, унести, наказать… И вдруг адский удар грома, падение, бесчувственное тело матери. Какое новое доказательство опасности груди!..

Я слышал по ночам рев тигра. Этот рев напоминал отдаленные раскаты грома. Быть может, эти громовые раскаты являлись отзвуком грозы, грома, удара. Быть может, они фантастическим образом соединились с грудью матери и придали этому объекту новые необыкновенные свойства…

Итак, несчастное происшествие найдено.

Маленькое бездумное существо, знакомясь с окружающим миром, ошиблось, восприняв опасными те вещи, кои не были опасны… Четыре весьма условных раздражителя стали сопровождать ребенка по шатким путям его жизни… Рука стала карающей рукой, воображаемой, символической.

Этот символ был вровень умственному развитию человека.

За что же стала карать эта рука?

Она стала карать именно за то, за что карала она в младенческой жизни, – за еду, грудь.

Условные доказательства – подлинные, логичные и вместе с тем условные – всюду следовали за едой!

Когда-то мать смазала сосок хиной, чтоб ребенок не стремился к груди. Еда показалась отравой, ядом. Это подтвердилось. Еда нередко несла отраву, боль, болезни.

Когда-то гром, удар, совпал с кормлением. И это имело подтверждение. Еда создает полнокровие – способствует удару, кровоизлиянию в мозг.

Значит, надо избегать еды. Но избегать ее нельзя. Тогда смерть.

В таком случае как же надо поступать? Надо есть и страдать за еду. Должно быть, это норма.

Я вспомнил, как я ел. Почти всегда стоя, крайне торопливо (могут отнять), небрежно, без интереса. Я ожидал за еду расплаты, и она являлась, эта расплата, – болезни, спазмы, тошнота… Я перестал есть… Этот отказ от еды дважды возникал в моей жизни. И я не понимал, откуда он происходит…

Карающая рука наказывала за еду. Но грудь матери была едой лишь в младенческом возрасте. В дальнейшем грудь матери стала олицетворять женщину, любовь, сексуальность.

Значит, и за образом женщины мне рисовалась карающая рука? Значит, в одинаковой мере я должен был страшиться женщины, избегать ее, ждать расплаты, наказания?

С трепетом я перелистывал свои воспоминания… Да, нет сомнения – я избегал женщины. Я избегал и одновременно стремился к ней. Я стремился к ней, чтобы бежать от нее, устрашенный ожидаемой расплатой…

Я вспомнил сцену убийства, виденную мной в детстве… Муж застрелил любовника своей жены. Карающая рука, вооруженная громом, ударом, выстрелом, расплатилась за женщину, которая почти нагая прибежала к нам на веранду.

Разве это не доказательство опасности женщины? Разве не следует за ней по пятам выстрел, удар, нож?..

Я вспомнил историю о том, как впервые у меня возник сердечный припадок… Что произошло тогда? Была вечеринка, банкет. Сестра милосердия Клава повела меня в свою комнату. Мы там целовались. Потом я уехал в деревню, в полк. Лег в постель под утро, часов, вероятно, в пять. А шесть часов первые бомбы упали на деревню.

Я с точностью помню. Я засыпал с воспоминаниями об этой женщине. И едва я заснул, как страшный взрыв бомбы потряс дом.

Мой мозг, быть может, в то утро ослабленный алкоголем, воспринял этот удар как должное. Ожили давние инфантильные представления. Надо было избегнуть дальнейших «ударов», дальнейших встреч с этой женщиной.

Я почувствовал себя плохо. Я стал задыхаться. Ответ организма был невротическим, бурным. И вместе с тем целесообразным – я покинул «опасные» места, разорвал опасную связь…

Я вспомнил историю о том, как я заболел в последний раз. (Туапсе. Маленький номер гостиницы. Я почему-то лежу на полу. Руки у меня раскинуты. И пальцы рук в воде.

Это дождевая вода. Сейчас прошла гроза. Мне не хотелось подняться, чтоб закрыть окно. Это потоки дождя попали в комнату.

Я снова закрываю глаза и до вечера лежу в каком-то оцепенении.

Вероятно, следует перебраться на кровать. Там удобней. Подушка. Но мне не хочется подняться с полу.

Не поднимаясь, я протягиваю руку к чемодану и достаю яблоко. Я сегодня опять ничего не ел.

Я откусываю яблоко. Я жую его, как солому. Выплевываю. Неприятно. Я лежу до утра…

Днем я встаю с трудом. Сажусь на стул.

Тревога охватывает меня. Я понимаю, что так не может дальше продолжаться. Я погибну в этом жалком номере, если немедленно не уеду отсюда. [10, с. 359])

Что случилось тогда? Я сидел в шезлонге на палубе теплохода. Я прекрасно себя чувствовал. Я с радостью думал о том, что встречу в Москве друзей и женщину, которая любили меня и которая мне нравилась.

Я с точностью вспомнил, как не без огорчения я подумал об ее муже. Я симпатизировал ему. И мне было совестно его обманывать. Он очень любил меня. Он был очень добр ко мне. Казалось, он даже снисходительно относился к моему «роману» с его женой. Что же в этом случае устрашило меня? Маленький револьвер, который был на его поясе? Ни разу такая мысль не мелькала в моей голове. Но, может быть, она возникла в темных подвалах моей психики?..

В жалкой гостинице Туапсе я валялся на полу. Я с точностью помню, как я встал с постели и перешел на пол. Я перешел в тот момент, когда раздался удар грома и началась гроза. Быть может, я хотел избежать кровати, на которой когда-то разыгралась младенческая драма? Иначе ничем не объяснить этот дикий, нелепый переход…

Значит, младенческие сцены разыгрывались с той огромной силой, какая может поражать. Но ведь я же был в полном сознании? Да, я был в полном сознании. Но мое сознание не знало, откуда возникают беды. Оно не корректировало поступков, ибо не понимало их. Я был в полном подчинении у своих страхов, о присутствии которых я не имел понятия. Мое сознание не видело этих страхов…

Я хотел из Туапсе выехать в Москву, но мое тяжелое состояние и в особенности сердечные припадки преградили путь. Я отказался от поездки в Москву. Я вернулся домой…

Это было бегство и притворство.

Но я … не всякий раз бежал и не всякий раз притворялся больным. Я бежал и притворялся только тогда, когда в той или иной степени сталкивался с «больными» предметами.

Я вспомнил один удивительный случай. Даже теперь, пятнадцать лет спустя, краска заливает мое лицо.

Я шел под руку с одной женщиной. В Петергофе. Мы вышли к морю. Неожиданно я почувствовал себя плохо. Казалось – сердце останавливается. Я стал задыхаться.

Моя спутница была напугана силой моего припадка. Она хотела мне помочь. Но я просил ее уйти, оставить меня одного, говоря, что мне обычно легче, когда я остаюсь один. Не без обиды она ушла и спустя два дня с необычайной жестокостью сказала мне, что я нарочно разыграл сердечный припадок, чтобы расстаться с ней, чтоб бросить ее.

Я был возмущен, поражен ее низостью. Я поссорился с ней.

И вот только теперь я понял, что она была права.

Нет сомнения, я «разыграл» этот припадок, притворился больным. Но я понятия не имел, что это так.

Я вспоминаю Надю В… Значит, я бежал и от нее? Этого не может быть. Я ее любил. Это вздор.

Нет, это не было вздором. Я действительно бежал от нее.

Но почему? Только лишь потому, что она была женственна и этим напоминала мне мою мать? Но ведь она вовсе не была похожа на мою мать. В ее облике не было никакого сходства. Ну что ж. Я и не страшился образа моей матери. Я страшился лишь того, что было связано с рукой и громом…

Какую горькую и печальную жизнь я испытал!

Какое закрытое сердце надо было раскрыть заново! » [10, с. 448 - 463]

В отличие от Фрейда, настаивавшего на необходимости самоанализа и раскрытия собственных комплексов, но так и не познавшего самого себя и не избавившегося от собственных страхов и навязчивостей, Михаил Зощенко в полной мере прочувствовал, что есть самопознание и какой ценой оно дается человеку. Балансируя на грани жизни и смерти, он мужественно «вскрыл» самого себя и отчетливо увидел те первопричины, что организовывали его мышление, чувства и поведение на протяжении большей части его жизни.

Некоторые исследователи полагают, что не нужно относиться к повести Зощенко как к исповеди. Так, Арсений Гулыга считал, что «в строгом смысле слова «Перед восходом солнца» – не автобиография. В этом отношении интересно письмо Зощенко от 17 ноября 1943 года, в котором он отвечает жене: «Ты писала, будто я про наши отношения (прошлые) неважно писал. Это вздор. Там ведь 2 фразы о том, что после смерти мамы я переехал к тебе. Я не считал удобным писать более подробно. Кроме того, это не есть подлинная биография. Это литература. И мне нужно было отметить такую черту». [7, с. 706 – 707 ]

Строго говоря, любая исповедь в той или иной мере – литература. Вполне понятно стремление человека (тем более художника), раскрывающего самого себя, сознательно или бессознательно скрыться за незначительным вымыслом, ошибками и неточностями. Тем более, когда в пылу откровений он ловит себя на мысли, что был довольно неосторожен, сказал то, о чем, видимо, не стоило и говорить, то, что было еще слишком больно. Неудивительно, что в одном из писем, от 10 сентября 1943 года, Зощенко признавался: «Я тут было хотел вообще не печатать книгу. Получается столь интимно и откровенно, что стало мне не по себе. Вернее, я хотел прекратить печатание после 1-части. Все-таки живой автор. А тут будут люди копаться в моих любовных и прочих делах… Втайне надеюсь, что всю книгу не напечатают. Где-то она запнется». [Цит. по 19, с. 208] Отсюда и поспешные заверения, что «Перед восходом солнца» – всего лишь литература. ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ

_____________________________

Использованные источники и литература.

1. Бехтерева Н. П. Мозг человека – сверхвозможности и запреты. // Наука и жизнь. 2001. № 7. – С. 14 – 21.

2. Воон Ф. Исцеление и целостность: трансперсональная терапия. // Пути за пределы «эго». Под ред. Уолш Р. и Воон Ф. М.: Открытый мир, 2006. – С. 225 – 232.

3. Гаспаров М. Л. Записи и выписки. М.: Новое литературное обозрение, 2012. – 388 с.

4. Гроф К. Гроф С. Неистовый поиск себя. М.: Издательство Трансперсонального Института, 1996. – 345 с.

5. Гроф С. Области человеческого бессознательного: опыт исследований с помощью ЛСД. М.: МТМ, 1994. – 240 с.

6. Гроф С. Психология будущего: Уроки современных исследований сознания. М.: ООО «Издательство АСТ», 2001. – 476 с.

7. Гулыга А. В. Разум побеждает. // Зощенко М. М. Собрание сочинений. В 3 т. Т. 3: Возвращенная молодость. Голубая книга. Перед восходом солнца. Л.: Художественная литература, 1987. – С. 694 – 709.

8. Друри Н. Трансперсональная психология. М.: Институт общегуманитарных исследований; Львов: Инициатива, 2001. – 208 с.

9. Ерышев О. Ф. Спринц А. М. Личность и болезнь в творчестве гениев. СПб.: НИПНИ им. В. М. Бехтерева, 2010. – 299 с.

10. Зощенко М. М. Письма к писателю. Возвращенная молодость. Перед восходом солнца: Повести. М.: Моск. Рабочий, 1989. – 543 с.

11. Ковалевская С. В. Воспоминания. Повести. М.: Правда, 1986. – 428 с.

12. Козин С. А. Эпос монгольских народов. Издательство Академии наук СССР: М.-Л., 1948. – 248 с.

13. Лейбин В. М. Психоанализ. СПб.: Питер, 2002. – 576 с.

14. Моруа А. Семейный круг. Новеллы. Письма незнакомке. Открытое письмо молодому человеку. Афоризмы. М.: Правда, 1989. – 626 с.

15. Ницше Ф. Так говорил Заратустра. Книга для всех и ни для кого. М.: Интербук, 1990. – 301 с.

16. Платон. Собрание сочинений в 4-х томах. Т. 2. М.: Мысль, 1993. – 528 с.

17. Свядощ А. М. Неврозы. М.: Медицина, 1982. – 368 с.

18. Свядощ А. М. Психотерапия неврозов военного времени. // Руководство по психотерапии. Под ред. В. Е. Рожнова. Т.: Медицина, 1985. – С. 467 – 484.

19. Старков А. Н. Михаил Зощенко: Судьба художника. М.: Советский писатель, 1990. – 256 с.

20. Телешевская М. Э. Наркопсихотерапия. // Руководство по психотерапии. Под ред. В. Е. Рожнова. Т.: Медицина, 1985. – С. 319 – 333.

21. Ухтомский А. А. Доминанта. М. – Л.: Наука, 1966. – 274 с.

22. Ухтомский А. А. Интуиция совести: Письма. Записные книжки. Заметки на полях. СПб.: Петербургский писатель, 1996. – 528 с.

23. Шерток Л. Непознанное в психике человека. М.: Прогресс, 1982. – 312 с.

Другие публикации Regio Dei (возможно, по теме) :

1. Всматриваясь в бездну. Часть II. – 5.
2. Всматриваясь в бездну. Часть II. – 6.
3. Всматриваясь в бездну. Часть IV