НАЧАЛО ЧАСТИ I – ЗДЕСЬ. НАЧАЛО ЧАСТИ II – ЗДЕСЬ. НАЧАЛО ЧАСТИ III – ЗДЕСЬ

НАЧАЛО ЧАСТИ IV – ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ – ЗДЕСЬ

Гораздо более стабильными являются «конкурирующие» сверхдоминанты, сформированные в результате личностной сверхмотивации (метамотивации, по А. Маслоу) человека. Активность таких очагов поддерживается самим человеком в процессе его деятельности, носящей на себе характер «одержимости». Индивид полностью погружен в свою профессиональную деятельность или творчество, он одержим ими. И эта «одержимость», поддерживая активность «конкурирующих» очагов сверхвозбуждения в коре головного мозга человека, не только избавляет его от невротических симптомов, но и позволяет добиться высоких результатов в соответствующей деятельности.

Одним из самых ярких примеров личностной сверхмотивации является деятельность Чингисхана, отраженная в «Сокровенном сказании»: « характер Темуджина обрисован в эпосе обильными и всегда существенными штрихами, раскрывающими его личность в самых разнообразных обстоятельствах и в различные поры его жизни. Так, отмечается с виду незначительный эпизод из жизни 9-летнего мальчика Темуджина, когда отец оставил его нареченным зятем в доме Дэй-Сечена. Есугей настойчиво предупреждает Дэй-Сечена о том, что мальчик очень боится собак, и просит его проявить в этом отношении особенную заботу о ребенке. Для тех, кто жил среди монголов и ежедневно наблюдал, как 4-5 летние монгольские ребята, с отцовской или материнской трубкой в зубах, без малейшего страха, одним взмахом длинного рукава своего халатика разгоняют целые стаи свирепых монгольских собак, спокойно бродят среди табунов полудиких коней или легко ставят на колени верблюда, для тех станет совершенно очевидным, что в данном случае дело шло о совершенно исключительной, болезненно повышенной нервности ребенка. Отсюда станут понятны те почти маниакальные особенности характера Темуджина, которые развились из детской болезненной нервозности и так ярко обрисованы во множестве эпизодов монгольской эпической хроники: бешеная вспыльчивость (например, приказ казнить Аргасун-Хорчина, данный сгоряча и вскоре же отмененный; обнажение меча на брата Хасара за промах в стрельбе по «зловещей» сове); мрачная подозрительность и ревность: подозрение в измене и Аргасуна, и Хасара, и Джочи; расправа с женихом ханши Есуй; заточение Хасара по подозрению в любовной интриге с ханшей Хулан и вместе с тем ребяческий страх и ужас перед материнскими «назиданиями», подавляющий грозного Чингиса даже в 50-летнем возрасте… Видно, что на всю жизнь Чингис остался самым нелюбимым сыном у матери, и всю жизнь трепетал перед ее гневным укоризненным словом отважный на поле брани Чингис. В семье только отец Есугей больше всех любил, жалел и понимал болезненного Темуджина, называя его своим «единственным сыном». Но уже в 9-летнем возрасте он лишился отца, который был отравлен из мести феодалами сильнейшего монгольского племени – татар. Мать и братья всю жизнь чуждались властного, раздражительного и вспыльчивого Темуджина, над которым тяготело семейное предание, будто он и родился-то с кровавым сгустком в руке, в чем усматривалась какая-то страшная, роковая обреченность. Легко представить себе, что творилось в душе юного Темуджина, острая пытливая мысль которого, видимо, была надолго прикована к этому зловещему предзнаменованию и претворила его, наконец, в предопределение свыше о его особой миссии на земле. События детства и юности вскоре же дали созреть и оформиться этой вере в свое особое предназначение, показав со всей ясностью, в чем именно оно заключается и какие пути ведут к его осуществлению. Эпос-хроника рассказывает, как у праха отца Темуджин «пал ниц на землю и горько рыдал и скорбел, и хонхотанский старец Чарха, утешая его, говорил:

«Зачем, словно с грохотом ныряющая
Рыба-кит, ты убиваешься?
Разве не уговорились мы об укреплении твоих войск-тухурга?
Зачем, словно рыба-налим
Потемнев, убиваешься ты?
Разве не уговорились мы об устроении своего государства?»
И от слов старца унялась его скорбь» («Алтан тобчи нова», 69)

Так вот какая миссия, следовательно, суждена ему: организовать войско и с его помощью Монгольское государство». [12, с. 113 - 115]

Очевидно, что детство Чингиса было омрачено рядом психотравм, которые могли ассоциативно связываться им в его представлениях, сновидениях и страхах. Это испытанный им испуг, выражавшийся в боязни собак (ожидание угрозы), нелюбовь («предательство») матери и братьев, предательское убийство отца. Эти психотравмы могли бы превратить его в забитого испуганного изгоя, в типичную жертву, безвестно погибшую в бескрайних монгольских степях. Но Чингис противопоставил им великую идею, которой он проникся у могилы отца, идею, подсказанную старцем Чарха, идею создания Монгольского государства.

Всякая идея – будь-то гипнотическое внушение или личностное озарение – входит в плоть и кровь человека только тогда, когда она переживаема им в соответствующих ощущениях и образности, т. е. когда она становится очагом сверхвозбуждения в коре его головного мозга. Для Чингиса таким переживанием и стала сцена у могилы отца. Весь свой предыдущий опыт, включая и негативные его стороны, он переосмыслил в соответствии с новым переживанием. Зловещие предзнаменования были осмыслены им как знамения его избранности, нелюбовь братьев – как признаки его исключительности и надмирности («За то, видно, ты и не мил своим братьям, что у тебя во взгляде огонь, а лицо – что заря…» [12, с. 112]), тяжелая судьба – как судьба героя и т. п. «Конкурирующая» сверхдоминанта «сняла» патологическое возбуждение с травмоочагов, но не «погасила» и не деконструировала их. Устойчивая аффективно-ассоциативная связь между всякой неудачей в воинском деле или всяким несчастьем в личной жизни с предательством или изменой сохранилась у Чингиса на всю жизнь, и, как только он попадал в ситуацию, несущую соответствующую патосигнальную функцию, он переживал острое патологическое сверхдоминантное состояние, в котором Чингис не контролировал себя.

Энергия возбуждения травмоочагов может, таким образом, питать креативные сверхдоминанты. В частности, такое сверхвозбуждение может потенцировать художественное творчество, даруя творцу поэтическое вдохновение, являющееся в строгом смысле вдохновением страдания, о чем не раз писали сами творцы от Платона, уверявшего, что только даруемое Музами неистовство делает человека истинным поэтом, «кто же без неистовства, посланного Музами, подходит к порогу творчества в уверенности, что он благодаря одному лишь искусству станет изрядным поэтом, тот еще далек от совершенства: творения здравомыслящих затмятся творениями неистовых» [16, с. 154], до «последнего византийца» Андре Моруа, отмечавшего, что «писатель должен культивировать в себе страдания и не давать покоя своим нервам… он выявляет лучшие стороны своего дара, только когда доводит себя до такого состояния, что уже не может не кричать от боли… только тогда касается он самых чувствительных струн» [14, с. 191].

Характерно, что творчество может быть потенцировано не только относительно легкими невротическими, но и весьма серьезными, скажем, эпилептическим травмоочагами. Такое творчество действительно носит на себе характер бурного неистовства. По замечанию А. М. Спринца, эпилепсия – в некоторых аспектах все еще весьма загадочное заболевание, «ни при одном нервном или психическом заболевании не отмечено такого большого числа гениальных личностей, политических деятелей, ученых, представителей творческих профессий. Приводим неполный, но достаточно убедительный перечень: Гай Юлий Цезарь, Магомет, Петр Первый, Наполеон Первый, физик Гельмгольц, Достоевский, Диккенс, Флобер, Байрон, Шелли, Эдгар По, возможно Лев Толстой… Причины такой «сцепленности» эпилепсии с гениальностью совершенно не ясны». [9, с. 174 - 175]

Все дело в том, что эпилептический травмоочаг патологически активирует деятельность коры головного мозга и, в частности, креативные сверхдоминанты (если таковые, конечно, наличествуют). В результате эпилептическое сверхвозбуждение потенцирует творческие возможности человека (о связи эпилептоморфной активности мозга и сверхспособностей см., например, [1]). Разумеется, не каждому дано извлекать из ящика Пандоры благие дары, но тот, кто способен это делать, никогда не отречется от собственной боли. Ему будет понятен не каждому доступный смысл слов Федора Достоевского: «Вы все, здоровые люди, и не подозреваете, что такое счастье, то счастье, которое испытываем мы, эпилептики, за секунду перед припадком. Магомет уверяет в своем Коране, что видел рай и был в нем. Все умные дураки убеждены, что он просто лгун и обманщик! Ан нет! Он не лжет! Он действительно был в раю в припадке падучей, которою страдал, как и я. Не знаю, длится ли это блаженство секунды, или часы, или месяцы, но верьте слову, все радости, которые может дать жизнь, не взял бы я за него!» [11, с. 115 - 116]

Впрочем, и у «профессиональной одержимости» есть один довольно существенный побочный эффект. Стоит только человеку усомниться в себе и отказаться от творчества, и вся энергия возбуждения, которая ранее потенцировала его «конкурирующие» очаги, может переключиться на травмоочаги, ввергая творца в пучину депрессии, девиантного поведения, бредообразования или суицидальных попыток.

При психоделической или наркопсихотерапии у страждущего человека формируются «конкурирующие» сверхдоминанты, связанные с переживанием наркотической эйфории, торжества и всемогущества. Это переживание включает в себя самые различные личностные психические содержания, воспоминания, фантазии и ассоциации, пронизанные одним и тем же чувством сверхъестественного могущества. «Приводим одно из самоописаний: больной на протяжении нескольких лет лечился по поводу невроза навязчивых состояний с фобиями смерти, страха, одиночества, кардиофобий и т. д. Проводились сеансы гипносуггестии, аутотренинг, групповая психотерапия без видимого эффекта: «На сеанс наркопсихотерапии я всегда иду с уверенностью в его «магическом действии». Я неоднократно убеждался, что независимо от самочувствия и настроения, с каким я прихожу, у меня происходит невероятная перестройка организма. Уже после незначительного количества гексенала все вокруг меня преображается. Появляется какое-то своеобразное и необъяснимое чувство радости. Хочется петь, шутить, превратиться в ребенка, которому дозволены любые шалости и глупости. Мне хочется прыгать, плясать и о многом рассказать и выразить врачу свою преданность и благодарность. Все переживания представляются какими-то отдаленными и не представляющими ничего непоправимого. Порою кажется, что вообще все это «мелочи», не имеющие значения для меня. Странно, что перед самим сеансом «все было наоборот». Когда действие лекарства проходит, некоторые детали моего поведения ускользают из моей памяти и о них я узнаю от врача и окружающих. Как бы я ни был загружен работой (адвокат), всегда с удовольствием еду на сеанс наркопсихотерапии, так как становится легко, радостно и спокойно, а главное, уходит страх, и я уничтожающе критикую себя и твердо убежден в скором выздоровлении». [20, с. 328]

Пациенты Станислава Грофа, прошедшие через опыт ЛСД-переживаний, описывают подобный эффект психоделической психотерапии в словах, характерных для трансперсонального мировоззрения. Здесь можно напомнить об упоминавшемся выше переживании психиатра, который ощутил себя во время ЛСД-сеанса сперматозоидом, участвующим в гонке к яйцеклетке с целью ее оплодотворения: «Во время этой гонки сперматозоидов мое сознание попеременно становилось сознанием спермы, стремящейся к своему назначению, и сознанием яйца со смутным, но сильным ожиданием огромного события. Во время зачатия эти две расщепленные единицы сознания соединились, и я стал одновременно обеими половыми клетками. Довольно странно, но обе вовлеченные единицы, по-видимому, интерпретировали одно и то же событие в терминах индивидуального успеха, так же как и общего триумфа. Оба они выполнили свою миссию: сперма – проникновение и внедрение, яйцо – присоединение. Это был единый акт, включающий двух участников и ведущий в результате к удовлетворению обеих сторон. Я понял, что это – идеальная модель не только для соединения мужского и женского принципов в сексуальном взаимодействии, но и в общем для межперсональных ситуаций…

Даже вернувшись в свое обычное состояние сознания, я сохранил ощущение, что это переживание окажет длительное воздействие на мою самооценку. Не имело значения, какое течение примет моя жизнь, я уже достиг двух несомненных успехов: выиграл гонку сперматозоидов в состязании миллионов и с успехом завершил задачу эмбриогенеза. Хотя мой рассудок толкал меня к снисходительной улыбке, когда я размышлял над этой идеей, эмоции, стоявшие за ней, были сильными и убедительными». [5, с. 190 – 191]

Казалось бы, хороша психотерапия, если единственным позитивным представлением, что осталось у пациента после нее, стало представление о том, что некогда он был самым шустрым сперматозоидом. Но все дело здесь не в содержании этого представления, а в аффективном переживании победоносного торжества, собственного сверхчеловеческого могущества, выразившегося в столь причудливом представлении. Это переживание и стало для психиатра «конкурирующим» очагом сверхвозбуждения, бессознательным источником творческого вдохновения и жизненного оптимизма.

В этой связи вспоминается один небезызвестный случай, описанный в психоаналитической литературе, когда хронический невротик избавился от своей болезненной симптоматики, избив своего психоаналитика. Леон Шерток передавал его следующим образом: «Каждому известны случаи бесконечного психоаналитического лечения некоторых больных; такие больные превращаются прямо-таки в ходячие учебники психоанализа, прекрасно осознают все причины своего заболевания, но у них никогда не происходило хотя бы малейшего «сдвига» в аффективном плане. В качестве примера крайней выраженности подобных отношений мы можем привести случай больного, который в течение 17 лет подвергался психоаналитическому лечению у двух опытных психоаналитиков. Но ему так и не довелось испытать ни одной сколько-нибудь сильной эмоции. В стремлении хоть раз пережить настоящий катарсис он перепробовал всевозможные виды психотерапии и среди них методику, использующую одновременно биоэнергию, гештальттерапию, «телесную реконцентрацию», йогу, сновидения наяву… Получив разрешение на любые действия, больной в один прекрасный день затеял настоящую драку со своим психотерапевтом, что дало ему минутное ощущение освобождения. По сведениям, полученным мной три года спустя, эта терапия, по-видимому, произвела благоприятный результат. В чем же заключался в данном случае лечебный фактор?» [23, с. 162 - 163] Психотерапевтический эффект данного инцидента заключался именно в том, что, разбив лицо своему психоаналитику, невротик пережил то самое победоносное переживание, чувство собственного могущества, которое дало ему возможность одолеть и собственный невроз. Иными словами, он пережил «конкурирующее» сверхдоминантное состояние, которое и «сняло» активность патологического очага сверхвозбуждения в коре его головного мозга. ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ

_____________________________

Использованные источники и литература.

1. Бехтерева Н. П. Мозг человека – сверхвозможности и запреты. // Наука и жизнь. 2001. № 7. – С. 14 – 21.

2. Воон Ф. Исцеление и целостность: трансперсональная терапия. // Пути за пределы «эго». Под ред. Уолш Р. и Воон Ф. М.: Открытый мир, 2006. – С. 225 – 232.

3. Гаспаров М. Л. Записи и выписки. М.: Новое литературное обозрение, 2012. – 388 с.

4. Гроф К. Гроф С. Неистовый поиск себя. М.: Издательство Трансперсонального Института, 1996. – 345 с.

5. Гроф С. Области человеческого бессознательного: опыт исследований с помощью ЛСД. М.: МТМ, 1994. – 240 с.

6. Гроф С. Психология будущего: Уроки современных исследований сознания. М.: ООО «Издательство АСТ», 2001. – 476 с.

7. Гулыга А. В. Разум побеждает. // Зощенко М. М. Собрание сочинений. В 3 т. Т. 3: Возвращенная молодость. Голубая книга. Перед восходом солнца. Л.: Художественная литература, 1987. – С. 694 – 709.

8. Друри Н. Трансперсональная психология. М.: Институт общегуманитарных исследований; Львов: Инициатива, 2001. – 208 с.

9. Ерышев О. Ф. Спринц А. М. Личность и болезнь в творчестве гениев. СПб.: НИПНИ им. В. М. Бехтерева, 2010. – 299 с.

10. Зощенко М. М. Письма к писателю. Возвращенная молодость. Перед восходом солнца: Повести. М.: Моск. Рабочий, 1989. – 543 с.

11. Ковалевская С. В. Воспоминания. Повести. М.: Правда, 1986. – 428 с.

12. Козин С. А. Эпос монгольских народов. Издательство Академии наук СССР: М.-Л., 1948. – 248 с.

13. Лейбин В. М. Психоанализ. СПб.: Питер, 2002. – 576 с.

14. Моруа А. Семейный круг. Новеллы. Письма незнакомке. Открытое письмо молодому человеку. Афоризмы. М.: Правда, 1989. – 626 с.

15. Ницше Ф. Так говорил Заратустра. Книга для всех и ни для кого. М.: Интербук, 1990. – 301 с.

16. Платон. Собрание сочинений в 4-х томах. Т. 2. М.: Мысль, 1993. – 528 с.

17. Свядощ А. М. Неврозы. М.: Медицина, 1982. – 368 с.

18. Свядощ А. М. Психотерапия неврозов военного времени. // Руководство по психотерапии. Под ред. В. Е. Рожнова. Т.: Медицина, 1985. – С. 467 – 484.

19. Старков А. Н. Михаил Зощенко: Судьба художника. М.: Советский писатель, 1990. – 256 с.

20. Телешевская М. Э. Наркопсихотерапия. // Руководство по психотерапии. Под ред. В. Е. Рожнова. Т.: Медицина, 1985. – С. 319 – 333.

21. Ухтомский А. А. Доминанта. М. – Л.: Наука, 1966. – 274 с.

22. Ухтомский А. А. Интуиция совести: Письма. Записные книжки. Заметки на полях. СПб.: Петербургский писатель, 1996. – 528 с.

23. Шерток Л. Непознанное в психике человека. М.: Прогресс, 1982. – 312 с.

Другие публикации Regio Dei (возможно, по теме) :

1. Всматриваясь в бездну. Часть IV – 5.
2. Всматриваясь в бездну. Часть IV – 3.
3. Всматриваясь в бездну. Часть IV – 4.