ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО ЗДЕСЬ

4. Идеи от Бога и их реализации: связь с платонизмом

Практика математики и информатики показывает, что высокоуровневые идеи могут быть применены лишь после их конкретизации, и, чем выше уровень идеи, тем выше (и колоссально!) ее потенциальная сила, тем шире и неоднороднее ее область применения (вроде бы почти безграничная, но отказ от осознания границ ее моментально убивает и дискредитирует; смотри писания Пенроуза об информатике). Одновременно идея высших типов неизбежно теряет привлекательную особенность эмпирических (и любых прямых) рецептов: возможность непосредственного применения. Чем выше уровень идеи, тем труднее процесс ее конкретизации, тем больше шагов требуется, чтобы дойти до практической реализации ее в данной конкретной обстановке и тем выше эффект полученного неожиданного практического решения, когда все эти трудности преодолены.

В качестве примера можно привести, что очень многие люди теряются даже при применении практически прямого правила типа хорновской формулы:

«Вы нам прямо скажите, что нужно делать, а не пудрите мозги своими “если”».

Таким образом, реализация высокоуровневой идеи неизбежно порождает идеи более низкого уровня, легче применимые, более понятные большинству, но менее адекватные при изменении ситуации.

Применим это к платоновскому взгляду о том, что вещи являются реализациями высших Идей. В некотором смысле этот же взгляд проведен в Евангелии от Иоанна: в начале мира было Слово, точнее, Идея нашего мира. И эта Идея прямо исходила от Бога. Но любая высшая идея проявляется лишь через цепочку конкретизаций, каждая из которых уже не является высшей, но зато гораздо легче реализуемой и понимаемой. Реализация Идеи не может быть идеальной. Вот этот процесс оставался (по объективным причинам) вне рамок восприятия и мировоззрения Платона.

С учетом такого многозвенного пути от высших Идей до понимаемых ограниченным разумом человека идей, можно прийти к жестокому, но последовательному, выводу:

Высшие платоновские Идеи человеку недоступны. Даже математические понятия являются их неполными, упрощенными и несовершенными реализациями.

Этот вывод еще сильнее подкрепляется теоремой Чейтина о существовании непознаваемого. То, что превосходит некоторый предел сложности, воспринимается человеком как случайное и абсолютно бессистемное. Но получить представление о том, что что-то весьма и весьма системное есть и за пределом Чейтина, можно, если овладеть несколькими идеями и сущностями практически предельного уровня. Общая гармония, прослеживающая в них и уже ускользающая от рационального объяснения и рассудочного понимания, показывает существование еще более высоких сущностей за этими пределами. Кроме того, есть опыт интроспекции. Во время озарения, если человек не является фанатом одной идеи (а это, к несчастью, в большинстве случаев именно так) видишь моментально ускользающие от тебя после выхода из состояния огня Самадхи контуры сущностей более высокого порядка, и понимаешь, что они тоже не являются Идеями, а за ними есть нечто еще более высокое.

Далее, возникновение неклассической математики показало, что даже такие объекты, которые считались абсолютными (числа) возникают в результате реализации общей идеи в неявных предположениях об абсолютной точности вычислений, а также о приоритетах в области основных ценностей и расходуемых ресурсов. Это более глубокий и страшный для примитивного платонизма результат, чем нахождение альтернативы конкретной системе геометрии (тем более, что евклидова геометрия все равно оказалась самой концептуально чистой и применимой). Более того, в корне различаются даже логики людей, основывающихся на разных ценностях. Логики знания, денег, времени (реальных материальных дел) и души друг другу противоречат. Классическая логика вовсе не имеет пустые онтологические предпосылки; ее предпосылки одни из самых сильных.

Таким образом, реализации Идей должны иметь альтернативы. Тем самым приходим к выводу о порочности любой теории, которая утверждает собственную единственную истинность, и о гибельности любых взглядов, которые “не подлежат обсуждению”. Альтернативы не могут быть измышлены. Негативизм – одна из форм конформизма, а нахождение альтернативы предполагает ортогональность существующей системе взглядов: высшую форму неконформизма, когда возможны совпадения с общим мнением, возможны несовпадения с ним, но есть своя собственная концептуально непротиворечивая система ценностей, в отличие от мозаичной и хаотичной системы “здравого смысла”.

Возникающие вопросы по поводу regressus ad infiniti могут быть сняты простой аналогией. Даже в информатике зачастую рациональнее оценивать число шагов рекурсии формально бесконечными величинами (ординалами), которые через конечное число конкретизаций приводят к результату.

5. Дьявол как тестировщик

Поскольку реализация Идеи не может быть идеальной, часто целесообразен тестировщик полученного объекта. Он должен выявлять слабые места и тем самым давать возможность душам, помещенным в данный мир и в данное время, преодолевать их. При рассмотрении особенностей тестера, которые требуются в реальной ИТ-практике, я пришел к парадоксальному выводу: тестер больше всего похож на квалифицированного честного средневекового палача. Он должен мучить точно по спецификации, причиняя при этом (ис)пытуемому либо максимальную, либо минимальную, но наиболее устрашающую, в зависимости от задания, боль, но не допуская, если это не оговорено в спецификации, его смерти, и не испытывая никаких личных чувств к объекту работы. Тем самым мы пришли к выводу, почему появляется в мировых религиях Дьявол. Эта сущность неизмеримо более низкая, чем Слово Мира. Это олицетворение ошибки и расплаты за нее, и, как ни странно, холодного рассудка и холодной безжалостной справедливости. Дьявол карает по заслугам; Бог спасает по Любви. К разбору сущности Божественной Любви мы вернемся в главе о Предназначении.

Более того, Дьявол может быть у каждого мирка свой, и даже у каждой мировой религии и у атеистов свой¹. Но от того, что эта сущность бесконечно более низкого порядка, чем Бог, и что конец ему неизбежно придет с концом нашего мира или нашего Времени или подпитывающей его веры, не следует, что ее нужно недооценивать.

Дьявол, как общепризнано – отец лжи. Но стоит вспомнить, что Дьявол – именно тот, кто в сказаниях всех мировых религий показал человеку, как ему можно использовать для непосредственной выгоды или наслаждения, но в погибель душе своей, данную ему свободу воли. Так что более правильное определение Дьявола – отец свободы. Ложь является всего лишь частным случаем одной из «демократических и либеральных» свобод и прав: свободы мнений².

Из всего сказанного вытекает, что человек, пытающийся перехитрить или обмануть Дьявола, уже отдал себя в его власть. Дьявол заставит возгордившегося и потерявшего меру своих сил «хитреца» обмануть самого себя. Дьявол может лгать даже истиной и может сбить с толку, говоря правду. Поэтому тот, кто режет правду-матку, чаще всего тоже помогает Дьяволу, поскольку он не учитывает побочных последствий своих действий, а вот Дьявол – мастер играть на них. И поэтому добрыми намерениями и бездумными «добрыми» делами вымощена дорога в ад и даже сам ад.

Отсюда же следует менее очевидное концептуальное следствие. Тот, кто высмеивает или «унижает» Дьявола, тоже наполовину отдает себя в его власть. Унизить его больше, чем он унизил сам себя, променяв близость к Богу на гордыню, невозможно. Значит, это действие прежде всего бессмысленно. Поэтому оно может оказаться и вредным, и действительно таковым является. Разберемся почему.

При всей глубине своего падения Дьявол – существо или сущность неизмеримо более высокого порядка, чем человек. Недооценивать его гибельно: сказочки, где крестьянин перехитрил Дьявола, просто вредны. Нужно понимать: единственная самозащита, если ему попал в лапы твой ноготок – немедленно, несмотря на боль, вырвать этот ноготь и сосредоточиться на позитивном. Принять что-то от него – конец.

Есть поучительная коптская легенда о том, как ученика пустынника терзало телесное желание. И вот явился ему Дьявол и предложил ему избавить его от похоти. Ученик согласился. Когда он рассказал об этом старцу, хвастаясь, что теперь переборол греховную страсть, тот ужаснулся: “Лучше было бы тебе все блудилища от Александрии до Фив обойти, чем принять помощь от Врага!”

Урок, который можно извлечь из этой истории, еще и следующий. Враг способен обратить себе на выгоду и тебе на погибель даже твое желание избежать греха. Огненная страсть, выжигающая из человека низкие грешки, может послужить ступенькой на пути духовного совершенствования и на пути к Предназначению души в данном мире и времени. Мелкие пороки и гадости – никогда. Тем более что во взрыве страсти люди потом обычно каются, а про мелкие грешки забывают, извиняя их тем, что «все так делают» или находя мелкие же обстоятельства, которые, дескать, их вынудили обмараться. Здесь играет роль закон разбитого стекла: пока в доме все в порядке, и мелких гадостей не делают. Достаточно некоторое время не заменять разбитое стекло – все начинает деградировать, и скатывается дом к притону.

6. Ограниченность разума

Одним из важнейших аргументом при перековке ученых-атеистов в деистов является осознание объективной ограниченности человеческого разума. Мы не можем понять ничто, что превосходит некоторый предел сложности, обычно называемый пределом Чейтина. Мы не можем формализовать даже столь точные концепции, как натуральные числа (теорема Гёделя). В сложных вопросах наше мышление бессильно без введения идеальных высокоуровневых понятий (программа Гильберта, парадокс изобретателя). Поэтому естественно возникает гипотеза Бога, а после ясного осознания того, что Кант был прав и рационально этот вопрос решить нельзя, возникает потребность в высшем идеальном понятии, принять которое, говоря языком обыденным, вопрос веры, а не разума.

Возникает вопрос, как мы может расширить свой горизонт? Единственный способ здесь – вводить сущности более высокого порядка, которые объединяют в качестве своих конкретизаций массу конкретных прикладных сущностей, затем массу теоретических первоуровневых сущностей, и так далее, пока хватает умственных и духовных сил.

Не вводя сущности более высокого порядка, мы вынуждены умножать сущности низких порядков. Метасистемный переход, открытый В. Турчиным – необходимое условие развития знания и понимания.

Каждое достижение влечет за собою расплату. Чем выше уровень сущностей, тем труднее их передать другим и тем меньшему количеству людей они доступны. Грубо говоря, каждый шаг в иерархии понятий уменьшает количество людей, способных воспринять их, в десять раз. Этот закон не отменишь, даже если кардинально усовершенствовать методы обучения, сделав его инструментом развития, а не социализации и оглупления. База пирамиды просто сдвинется выше, и тот же трагический разрыв останется. Души у людей с самого начала разные.

Закон природы – закон нашего мира, физический закон. Даже в нашем мире есть еще как минимум закон духа: закон информации, второй сущности, не сводимой к физике. А если рассматривать множество миров и «времён», то нужны метазаконы, метасистемный переход, выявляющий общую сущность законов миров и духа. Так что неверно трактовать мое понимание Бога как закон природы.

Можно сформулировать самое общее позитивное определение Бога, альтернативное, но не противоречащее определению Спинозы.

Бог – высший закон природы и духа, всех миров и всех времён.

Исходя из этого определения, мы получаем принципиальное методологическое преимущество деизма перед атеизмом. Деизм заставляет нас искать общее в разном, атеизм провоцирует на копание в деталях. Деизм заставляет понимать, что внешне различное может быть разными реализациями одного и того же и тем самым ведет к взаимопониманию. Атеизм возвеличивает рассудок и ведет к принципиальному непониманию в случае, если другой вышел за пределы твоей парадигмы (массу примеров такого воинствующего непонимания я видел, и среди очень умных и квалифицированных людей тоже). Деизм не дает нам почивать на лаврах и увлекаться “успехами”. Атеизм способствует этому.

7. Термины и понятия. Неформализуемость

Любое достаточно сложное человеческое понятие неоднозначно. Оно конкретизируется в разных ситуациях по-своему, и чаще всего его конкретизации, приведенные к одному месту и к одному контексту, противоречивы. Поэтому любое живое понятие подвержено рассудочной критике, которая абстрагируется от конкретики и выводит формальные противоречия.

Например, понятие земной любви пытались определить в разные времена, но определения всегда были неточными, а самые точные из них весьма абстрактными, как, скажем, определение из Камасутры:

«Влечение души порождает дружбу. Влечение ума порождает уважение. Влечение тела порождает желание. Соединение трех влечений порождает любовь».

Но и здесь можно сформулировать более точно, например: Четыре единства: единство тела, единство души, единство ценностей, единство жизненного пути.

Пример из Камасутры предназначен всего лишь показать, что маленькое изменение взгляда резко изменяет концепцию: в Камасутре – страсть, чуть-чуть облагороженная возможностью общения, возможная, в частности, в отношениях гетеры и настоящего мужчины, в определении из четырех частей: Четыре единства: единство тела, единство души, единство ценностей, единство жизненного пути – действительно любовь между мужчиной и женщиной, мужем и женой. Четыре единства к сексу и «интеллектуальному общению» уже не сведешь!

А если мы доходим до полной точности, например, что любовь ― отношения между мужчиной и женщиной, соответствующие всем нормам и ритуалам куртуазной этики, то понятие превращается в термин и становится возможен суд Маргариты Наваррской, которая вывела следствие из определения любви, что любви между мужем и женой быть не может. И Шекспир был вынужден блестяще опровергнуть это «точное утверждение» контрпримером «Ромео и Джульетты».

В православии самым адекватным Богу считалось отрицательное богословие, когда говорилось, чем Бог не является и что Ему не свойственно, а от положительных утверждений воздерживались. Скажем, можно точно сказать, что Бог не является существом, Бог не подчиняется законам физики. А вот говорить, что Бог всемогущ ― это уже скорее недостойная лесть, чем утверждение, тем более, что понятие всемогущества противоречиво внутри самого себя. Попытка обойти эту противоречивость (теорема об универсальной функции) проходит лишь потому, что допускается и, более того, рассматривается как необходимая, идея ошибки этой универсальной функции.

Поскольку логика тоже не абсолютна, любые попытки описать Бога в рамках классической логики заведомо приводят к подмене понятия термином. Идея термина «бог» при нашем подходе отвергается с самого начала.

Таким образом, любое позитивное утверждение о Боге, невыводимое из негативных, является гипотетическим. Скажем, нельзя утверждать, что Бог всеведущ, и булево понимание всеведения можно прямо опровергнуть. Можно утверждать, что Бог бесконечен, поскольку предположение о конечности Бога легко приводится к абсурду. А из бесконечности Бога можно вывести теорему Николая Кузанского, что триединство Бога не является противоречием. Так что точные результаты в богословии также возможны, но их мало и анализировать их нужно крайне пристально.

По данной причине лучшим рациональным определением Бога, формально не являющимся отрицательным, остается определение Спинозы: «Субстанция с бесконечным числом бесконечно совершенных атрибутов».

Неформализуемость, как уже говорилось, необходимый атрибут сколько-нибудь сложных понятий и даже самой жизни. Попытки формализовать понятие жизнеобеспечения для космических кораблей и затем оптимизировать систему приводили к гибели подопытных животных. Попытка формализовать систему ценностей общества, сведя все к деньгам и успеху, а успех ― к «объективным рейтингам», успешно ведет нынешнюю цивилизацию к краху.

В гуманитарной области неформализуемость научились учитывать при помощи творчества. В европейской цивилизации каждый выдающийся художник брал понятия, ставшие в его время терминами, и находил к ним живые и выразительные примеры, не подходящие под «точные определения».

В исламе считается, что различные толки, уточняющие завет пророка Мухаммеда, могут быть равно ортодоксальны, хотя противоречат друг другу. Аналогичное понятие, не столь явно выраженное, есть и в иудаизме.

Таким образом, догматическое богословие может быть полезно лишь некоторыми своими результатами, не зависящими от конкретной догматики.

Невозможность рационально доказать существование Бога часто приводит людей, опирающихся лишь на разум, прямо в объятия Князя мира сего. Поэтому вера, полностью очищенная от фанатизма, является великолепным дополнением и мощным средством самопроверки для ученого.

А в завершение напомню один из первых результатов теории неформализуемых понятий. Выводить точные следствия из заведомо неразрешимой проблемы нельзя. Поскольку невозможно ни доказать, ни опровергнуть существование Бога, в науке нельзя пользоваться ни гипотезой деизма, ни гипотезой атеизма. Но атеизм в форме «Я не нуждаюсь в гипотезе Бога» именно так и ведет себя, так что он корректен как научное мировоззрение и более корректен как человеческое, чем религиозный фундаментализм.

8. Пророки и ученые

Если требуется ниспослать новое мировоззрение, один из людей получает бремя пророческого дара, прорвавшись в своих духовных исканиях к Высшей Сущности и получив от нее в состоянии огня Самадхи, духовного горения, свое Откровение. Это Откровение пророк излагает на убогом человеческом языке, а затем ещё и адаптирует его к пониманию других людей, которым он должен передать полученное, чтобы не взорваться духовно и выполнить своё Предназначение. Тем самым Откровение превращается в его третью реализацию: откровение, после чего восторженные апостолы и евангелисты записывают его и возводят в догму, приводя в отчаяние бессильную что-то изменить душу вознёсшегося к Создателю пророка и обрекая её на новые испытания.

Но пророки появляются и тогда, когда вера ещё не требует полного пересмотра. Смотри Ветхий завет, пророков Израиля. Это происходит потому, что любой духовно подготовленный человек может достичь состояния озарения и получить свое неоценимое Откровение. Если рядом нет личностей примерно такого же уровня, он оказывается в положении того, кто стоит на высокой горе и пытается докричаться до тех, кто не может на нее подняться, и он поневоле начинает пророчествовать. Если же равные есть рядом. он может передать им свое откровение без значительных искажений, нет смысла кричать и говорить намёками. Фома Аквинский, Николай Кузанский, Нил Сорский, Григорий Сковорода, Серафим Саровский могли бы быть пророками, но им было кому и как передавать свои озарения.

Еще лучше результат, если деятельность людей, пытающихся разобраться высших сущностях, не ограничивается сферой теологии. Тогда в состоянии озарения они могут получить принципиально новое научное знание и быть учеными.

Не судите, и не судимы будете. Но за последние столетия научные понятия поднялись до таких высот идеального, куда раньше заглядывали лишь считанные по пальцам мудрецы религий. И опыт вдохновения, опыт прорыва к высшим сферам на этом пути необходимо учитывать деятелям религии, без этого она неизбежно входит в нежелательный для обеих сторон конфликт со знанием. Но учёные пытались выразить свой уникальный опыт (не назовешь его мистическим, но этот духовный опыт ближе всего к чистому мистическому) весьма стыдливо, в терминах имеющихся религий. Они осмеливались противостоять агрессивному вою полузнаек и невежд, кричащих, что наука опровергает концепцию Бога, но не более. Мы нуждаемся в тех, кто возьмет на себя смелость и громадный риск выразить новые стороны понимания Бога, и в тех теологах, кто со стороны религии покажет, где эти стороны уже учитывались в светлых настоящих верах.

Очень тонкий комментарий дал Мосунов:

Творчество есть труд старателя. Он моет золото, которое уже есть, но намыть его – тяжкий труд. Золото нельзя придумать, только найти.

Неточное³, хотя и красивое, выражение: труд старателя. Скорее вспоминается паренёк – колокольный мастер из «Андрея Рублева», который сначала долго искал глину, необходимую для отливки колокола, но затем последовала собственно отливка, где глина оказалась отброшенным формовочным материалом. А результат – “всего-навсего” чистый звук… ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ

Примечания:

¹ Здесь стоит вспомнить принцев-демонов иудаизма, “курирующих” и нации, и вероисповедания, и Тору (но если они курируют нечто позитивное, они почему-то демонами не называются, и тем самым люди обезоруживаются перед ними).
² Стоит заметить, что свобода обоснований к такому не приводит. Если человек обязан защищать и обосновывать высказанное им и несет ответственность за свои слова – он получает то, что желал Д. С. Милль, формулируя требование свободы мнений, но без гибельных последствий его неправильных слов, очевидных сейчас. Так что прав Конфуций: слова неправильны – все неправильно.
³ Неточное не означает «неправильное, непригодное», иногда неточное полезнее полностью правильного.

Другие публикации Regio Dei (возможно, по теме) :

1. Методолого-теологический трактат. Часть 1
2. Всматриваясь в бездну. Часть III. – 6.
3. Всматриваясь в бездну. Часть IV – 3.