Фрагменты книги Ольги Христофоровой “Колдуны и жертвы: Антропология колдовства в современной России”. М.: ОГИ, РГГУ, 2010. 432 с. Начало публикации фрагментов книги – здесь. Предыдущее – здесь.

Если в деревне отказ назвать источник порчи, мотивируемый незнанием, может быть следствием религиозных убеждений информанта или риторическим приемом, призванным смягчить нежелание впустить исследователя в пространство межличностных отношений (а также, возможно, в интимную зону личной истории), то в городе масштабы и анонимность социальной среды делают задачу установления источника негатива еще более сложной и нерешаемой, следовательно, вообще снимают эту задачу (по крайней мере, в тех случаях, когда речь не идет о небольшом замкнутом коллективе – семье, коммунальной квартире, офисе). Личный, персонифицированный («деревенский») коллектив в городе не исчезает (хотя и он сам, и его роль существенно уменьшаются), но при этом дополняется социальной средой совершенно иного масштаба, что не может не влиять на мифологические представления. Не только появляются новые персонажи и мотивы¹, но и сама структура воображаемого пространства, и его связи с эмпирической реальностью становятся принципиально иными. Возможно, массовость и анонимность социальной среды – один из источников новых мифологических мотивов, когда в рассказах о колдовстве (учитывая современную терминологию, лучше сказать – о негативном магическом воздействии) появляются некие они, безличные силы, которые оказываются источником негатива и могут надавать по шее (довольно устойчивое выражение в современном магическом дискурсе) за те или иные поступки¹.

Еще одна особенность колдовского дискурса в городе – его дисперсность. (more…)

Фрагменты книги Ольги Христофоровой “Колдуны и жертвы: Антропология колдовства в современной России”. М.: ОГИ, РГГУ, 2010. 432 с. Начало публикации фрагментов книги – здесь. Предыдущее – здесь.

Постоянство и модификации колдовского дискурса

По данным А. Матюшкиной, из 116 опрошенных москвичей от 16 до 60 лет 96 человек (82.7%) утверждают, что верят сглаз и порчу, а 63 человека (54.3%) считают, что сами подвергались этим магическим воздействиям¹. Конечно, на основании этого микроисследования нельзя делать серьезные выводы, но приводимые цифры все же впечатляют. Вместе с тем, содержание колдовских представлений горожан имеет свои особенности. С одной стороны, неизменным остался страх зависти, ощущение опасности хвастовства и чужих похвал, а также пристальных взглядов и прикосновений. Например: Нельзя хвастаться своими успехами и позволять другим тебя расхваливать²; Надо стараться как можно меньшему количеству людей рассказывать о своих успехах; Если вы знаете, что кто-то из ваших знакомых, соседей и т.д. обладает дурным глазом, нельзя позволять ему хвалить вас и уж тем более прикасаться к вам; Не нужно специально делать так, чтобы тебе завидовали < …> у меня есть знакомая влюбленная пара, они никогда не целуются в метро и на людях, чтобы их не сглазили, и они потом не расстались. (more…)

Фрагменты книги Ольги Христофоровой “Колдуны и жертвы: Антропология колдовства в современной России”. М.: ОГИ, РГГУ, 2010. 432 с. Начало публикации фрагментов книги – здесь. Предыдущее – здесь.

Коллеги по работе

1.

Я расскажу историю о том, как мама моей знакомой жгла на чердаке со своими подругами, коллегами по работе, в научно-исследовательском биологическом институте, подарки женщины, их сотрудницы, которую они считали ведьмой. Женщина была новая в их коллективе и как-то сразу она им не приглянулась. И вот я пыталась припомнить, почему же они, собственно, сочли ее ведьмой… ничего, кроме каких-то рассказов про то, что сглаз, то, что она занималась вредительством и всякие ее хвалебные речи только зло им причиняли… То прыщ у кого-нибудь вскочит, когда она кого-нибудь похвалит за удачный макияж, то еще что-нибудь… Детей боялись ей показывать, когда дети на работу приходили. Значит, это происходило где-то, наверное, в середине 70-х-начале 80-х годов. История удивительна тем, в принципе, что человек, который об этом рассказывал, она дама далекая вот от этих суеверий и всего прочего… Ну, я не знаю, как это объяснить… в общем, это совершенно нормальный советский человек, который получал высшее образование и параллельно с этим занимался еще научной деятельностью. Однако настолько, видимо, сильны вот всякие и все остальное… Или, может, ими воспринималось как некоторое развлечение, нежели чем… На Новый год эта дама, которую они считали ведьмой и колдуньей, сделала им всем небольшие подарки. Они эти подарки очень боялись взять в руки. Между тем, взяли, понесли их на чердак этого научно-исследовательского института и сожгли. Это было перед Новым годом, и как бы, по рассказам этой дамы, которая жгла, моментально, в момент, когда подарки горели ¬– они костер развели – стали хлопать ставни, поднялся какой-то вихрь ужасный, сметая все на своем пути, и после этого акта, значит, они зарыли перед входом в институт нож, под порогом, и через некоторое время эта дама уволилась. И… как бы… Это подтвердило то, что не просто так они считали ее ведьмой… И, собственно, видимо, эти народные приметы – то, что нож закапывается под крыльцом, сжигание вот этих подарков – они все-таки действовали*.

2.

Одна сотрудница в течение нескольких последних лет все время при встрече отмечала мою «новую прическу» и «новый цвет волос» (more…)

Публикуем еще одну главу из книги Ольги Христофоровой “Колдуны и жертвы: Антропология колдовства в современной России”. М.: ОГИ, РГГУ, 2010. 432 с. Глава называется “Традиционные модели в городской культуре”. Начало публикации фрагментов книги – здесь. Еще раз подчеркнем, что контекст книги Ольги Христофоровой сильно отличается от контекста нашей блог-книги Regio Dei. “Как Вы, наверное, поняли, пафос моей работы – в расколдовывании мира. У контекста блог-книги Regio Dei – противоположный”, – написала нам по этому поводу Ольга Христофорова.

Комната здорового ребенка*

В каждой детской поликлинике г. Москвы есть Комната здорового ребенка – отдельный кабинет, где дежурная медсестра рассказывает молодым мамам, как правильно кормить и закаливать ребенка, показывает основы массажа, там же есть электронные детские весы и другое оборудование. В декабре 2007 г. я с пятимесячной дочерью зашла в эту комнату и после недолгого общения с ее хозяйкой получила совет не показывать ребенка посторонним людям.

Дело было так. Однажды мы пришли в поликлинику на процедуру, и после нее я решила зайти в Комнату здорового ребенка, чтобы узнать о детской гимнастике и сделать контрольное взвешивание, как рекомендовала наш педиатр. Эта комната снаружи отличалась от других кабинетов врачей – на двери, обитой дерматином, был врезной замок. Дверь была заперта и я с дочкой на руках спустилась в регистратуру узнать, работает ли комната. В окошке регистратуры были видны три медсестры-регистраторши, одна из них ответила на мои вопросы, нашла медицинскую карту и стала восхищаться ребенком: Какая хорошая, красивая девочка! И какая умная, смотрит, как будто все понимает, – добавила другая. Мне их реплики не показались неприятными – я, конечно, знала о нормах поведения по отношению к чужим детям (не хвалить, не ойкать, не рассматривать), но, бывая в поликлинике довольно часто, я видела этих женщин регулярно и они были мне скорее симпатичны. (more…)

Продолжаем публикацию фрагментов книги Ольги Христофоровой Колдуны и жертвы: Антропология колдовства в современной России. М.: ОГИ, РГГУ, 2010. 432 с.
Начало – здесь. Предыдущее – здесь.

Концепт делать

Не менее интересно использование в народных верованиях и глагола делать. В колдовском дискурсе он употребляется как глагол совершенного вида (сделал/а/и), либо как краткая форма причастия (сделан/а/о) – в том случае, если акцентируется не субъект воздействия, а результат последнего, впрочем, не без указания на активную волю субъекта. Еще более снижена роль субъекта воздействия в безличной форме глагола (сделалось).

Сделать – 1. Повредить, поранить. Ногу сделала. 2. Наслать болезнь с помощью колдовства. Года три как на её сделали.

Приведем примеры. Обращает на себя внимание употребление несовершенной формы глагола в текстах, повествующих о неудаче колдовского воздействия, и безличной формы глагола там, где речь идет не о нанесении магического вреда, а о предсказании. (more…)

Продолжаем публикацию фрагментов книги Ольги Христофоровой Колдуны и жертвы: Антропология колдовства в современной России. М.: ОГИ, РГГУ, 2010. 432 с.
Начало – здесь.

Но вернемся к лексеме знать. В тех контекстах, где речь идет не о черной книге и обучении колдуна, появляются иные оттенки ее значения:

А кaтальщик-от был знатнóй… как… знал портить-то.

Она знаткáя была, она на всё, на всякие дела… она и ворожить знала.

А оне как кастрировали, знáтные были дак, он стоя прямо, положит рукавички на жеребенка, ну и всё, и кастрирует, он ни с места.

Тут вот один старичок был такой знáтный, дак он уже помер давно. Вот. Он, опять, садил, знаете что, нехорошо… пусть не слушает наша теплая избушка… икотки садил.

Лекарь хороший был, шибко знатный.

Соб.: А откуда берется пошибка?

А говорят, что кто-то, мол, садят, как, подсаживают вот. Знающие люди такие есть же.

Соб.: А Ваша бабушка ходила к старикам молиться?

Потом пой< ми?> кто что сделал, да и опять свадьба началась. Наверно, кто-нибудь знал, как наладить.

Общим для всех этих примеров является оттенок «знание как умение что-либо делать»: знать как портить, лечить, ворожить, справиться с колдуном – знать «на всякие дела». Знать оказывается понятием, которое не описывает действие, а демонстрируется в нем. Этот смысловой оттенок подчеркивается и в словарях русских народных говоров: (more…)

Книга Ольги Христофоровой “Колдуны и жертвы: Антропология колдовства в современной России” не во всех своих аспектах вписывается в контекст блог-книги Regio Dei, однако тематически вполне подходит для того, чтобы опубликовать ее фрагменты именно здесь. Как заявлено в аннотации, это исследование о том, “почему вера в колдовство так широко распространена и отличается такой устойчивостью? Почему одни люди склонны объяснять свои несчастья тем, что их сглазили или навели порчу, а с другими ничего подобного не происходит? Как устроен и почему столь соблазнителен символический язык, на котором говорят те, кто верит в колдовство?” Каковы психологические предпосылки и современные модификации веры в колдовство? Автор, этнолог и фольклорист, на основе своих полевых материалов, собранных в нескольких регионах России в 1998—2008 гг. (Верещагинский р-н Пермской обл., Кезский р-н Удмуртии, Козельский р-н Калужской обл., г. Москва и Московская обл., Сивинский р-н Пермской обл., Уржумский р-н Кировской обл., Верхокамье, Вятка, Калуга), и разнообразных архивных материалов, рассматривает веру в колдовство как социально-культурный феномен, в котором соединены социальные отношения, модели поведения и мифологические сюжеты. Мы будем постепенно публиковать две главы этой книги (опускаем при этом некоторые сноски). Благодарим Ольгу Христофорову и издательство “ОГИ” за предоставленный материал.

Колдуны и жертвы: Антропология колдовства в современной России. М.: ОГИ, РГГУ, 2010. 432 с.

ГЛАВА IV. ЗНАТЬ И ДЕЛАТЬ

Концепт знать

Солнечным июльским днем 1999 г. в одном из сел Верхокамья я вела неторопливую беседу с местной жительницей. Разговор зашел об известной в селе лекарке-травнице.

Соб.: А вот Фекла Сысоевна, она ведь много знает?

Что ты, она не знает!

Соб.: Но ведь травы знает?

Знает, много трáвы знает.

Соб.: А знает, как стрях лечить, надсаду?

Да, трясёт, лечит.

Соб.: А Вы говорите – не знает.

Но ведь так не знает .

Этот диалог примечателен коммуникативным недоразумением, вызванным многозначностью лексемы знать в данной культурной среде (и не только в ней, как будет показано ниже). Подобное коммуникативное недоразумение не было в моей полевой работе единственным, избежать его довольно трудно, поскольку глагол знать автоматически срывается с языка и адекватной замены ему нет. Спрашивая информанта, знает ли он такой-то обычай, я всегда имею в виду случаи из жизни, истории, которые помогли бы высветить семантику тех или иных явлений и глубже понять традицию. А информанты понимают это как просьбу научить. Характерный пример: (more…)