ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО – ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ – ЗДЕСЬ.

По Грофу, в процессе психоделической активации первой перинатальной матрицы индивид воспроизводит свои внутриутробные ощущения. Пребывание в материнской утробе переживается через погруженность в океанические воды. Чувство бесконечного спокойствия, безмятежности и умиротворенности ассоциируется с прекрасными пейзажами и соответствующими мифологическими картинами. При этом часто человек видит божественный свет, заливающий все вокруг. И в этой связи, уподобившись этакому Панургу, хотелось бы спросить: откуда свет-то в пузе? (more…)

ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО – ЗДЕСЬ

Вторая перинатальная матрица (БПМ-II), по мнению Грофа, хранит память о первой клинической стадии родов, когда плод периодически сжимается маточными спазмами, но шейка матки еще закрыта и выхода нет. Индивид, заново переживающий это состояние в ходе ЛСД-сеанса, начинает испытывать нарастающую тревогу и страх за свою жизнь. Появляется ощущение давления на голову и тело, затруднение с дыханием, приступы жара и холода, мучительные боли в различных частях тела. (more…)

Часть I.

Нужно наблюдать природу человека во всех ее видах.
Я люблю тех, которым мерещится.
Ф. М. Достоевский.

В созданной в 1927 году работе «Исторический смысл психологического кризиса»
Л. С. Выготский отмечал, что в современной ему психологической науке нет собственно самой психологии. Все многообразие психологических школ и течений он разделил на два больших направления, по сути, отражавших два основных непсихологических подхода к психологии – физиологический и философский: «Существуют две психологии – естественнонаучная, материалистическая, и спиритуалистическая: этот тезис вернее выражает смысл кризиса, чем тезис о существовании многих психологий; именно психологий существует две, т. е. два разных, непримиримых типа науки, две принципиально разные конструкции системы знания; все остальное есть различие в воззрениях, школах, гипотезах; частные, столь сложные, запутанные и перемешанные, слепые, хаотические соединения, в которых бывает подчас очень сложно разобраться». [3, с. 381].

С тех пор мало что изменилось. Количество «психологий» резко возросло, но все они остаются в русле все тех же двух методологических течений. По справедливому замечанию Вяч. Вс. Иванова, «кризис науки о человеческой психике – и о человеке в целом, – о котором писал Выготский, не миновал. Больше того, он стал острее. Три четверти века, которые отделяют нас от времени написания работы Выготского, не ознаменовались выходом из этого кризиса». [8, с. 748].

Причастность соответствующему методу той или иной школы психологии ярче всего проявляется в исследовании самых сложных психологических вопросов. Одним из таких вопросов является психология измененных состояний сознания (ИСС). Сложность и даже неуловимость данного предмета создают благоприятную почву для самого разнообразного концептуирования и прежде всего философских спекуляций… Здесь в полной мере проверяется метод. Так, вся беспомощность классического психоанализа становится очевидной в той интерпретации гипнотических состояний, которую Фрейд предложил в работе «Психология масс и анализ человеческого Я»: «Гипнотическая связь есть неограниченная влюбленная самоотдача, исключающая сексуальное удовлетворение…» [18, с. 812]. (more…)

НАЧАЛО ПРОЕКТА – ЗДЕСЬ. ОЧЕРК О ЖЕЛЕЗЕ – ЗДЕСЬ.

Фото: Елена Федоткина / photodom.com

Вспоминаю поездку из Тургая на Балхаш. Вечер на Тургае. Глубокие плёсы с тёмной, прозрачной водой среди густых камышей. Глухой ритмичный гул, долетающий из степи. Отрывистый свист утиных крыльев. Плюханье крупной рыбы под берегом. Перламутровое мерцание тяжёлых язей на дне лодки, а в небе, на западе, нестерпимое сияние Венеры и рядом — пронзительная светлая чёрточка только что народившегося месяца. Двое суток пыльной степной дороги — и перед нами Балхаш. Раннее утро. Балхаш глубоко вздыхает и с костяным постукиванием шевелит гальку прибоем. Светает, и вдруг показывается из-за морского горизонта огромное красное солнце, очень быстро, на глазах, подымающееся ввысь и становящееся на ходу всё меньше и ослепительнее. Вся поверхность воды покрывается яркими бликами. Весело шлёпает, рассыпаясь брызгами, тёплая волна о нежно-сиреневые скалы. Радостно пронзают хризопразовую толщу стремительные серебряные жерехи. Сияют и блещут на другом берегу залива причудливые, сказочные купола антенн космической связи.

Летят к нам из глубин Вселенной лучи. Сталкиваются с оболочкой планеты и мечутся, отражаясь от поверхностей и пронизывая среды. Вонзается в Землю солнечный посланец и начинают светиться лазурью и бирюзой воздух и вода, ослепительной белизной горят снега полярных шапок и высочайших вершин, расползаются по планете малахитовые пятна хлорофильных растений, сверкают кристаллы, сияют глаза живых существ, радугой переливаются оперение птиц, крылья насекомых, капли дождя и росы…, но попадает луч в пустыни и на пустыри, в нагромождения скал и терриконов, в барханы и на свалки — в тяжёлые безжизненные массивы косного вещества и, утомившись, рассеивается в них, окрашивая всё вокруг землистыми глухими тонами в цвета пыли, ржавчины, грязи.

Вспоминаю прозрачнейшую сибирскую речку, с быстрой водой. Ниже переката, под берегом — улово — тёмная яма с противотечением и кружащейся пеной на поверхности. Лёгонькая светлая блесна, задержавшись на клочке пены, играя, идёт в глубину и… вдруг пропадает — леска натянута и вздрагивает, спиннинг согнут, всё вокруг напряжено, и из глубины, из темноты туго поднимается сияющий, переливающийся, как фейерверк, огромный упругий хариус с изумрудным и сапфировым в вишнёвых пятнах парусом-плавником; и вот уже он стучит часто-часто, как сердце, по береговой гальке и, как сердце, даёт перебои, замедляет биение, затихает, а к гальке липнут мелкие жемчужинки зазубренных чешуек. Улово мертвеет, и вся река как будто затихает. И ещё помню — огромный чёрный таймень с алой пастью и такого же цвета плавниками пойман и привязан к лодке; сначала он плывёт за лодкой, потом всё чаще и чаще заваливается на бок, и вот, заглянув за борт, вижу загнутое окоченевшее, побелевшее, покрытое испариной-слизью мёртвое тело изумительного животного, и опять — странное ощущение умершей реки, потускневшего неба, и жжение в груди и шум в ушах.

Помню сон. Грандиозный палевый лещ с бронированной костяными щитками головой подплывает ко мне по воздуху. Рот его округляется, губы вытягиваются в хобот, как будто он что-то говорит.

Просыпаюсь. Выхожу из палатки. Меня знобит. Ещё темно, но звёзды уже поблекли. За рекой над отвалами брошенного карьера неярко светится «воловий глаз» — красный Альдебаран, правее и выше угадывается мутное пятнышко Стожар. Подхожу к реке. Завозившись в кувшинках, с воды срывается лысуха и с частым стуком крыльев скрывается за поворотом реки. С ивы бесшумно снимается цапля и, на лету «втягивая голову в плечи», тает в сумраке. Вода в плёсе чёрная, замершая. В её неподвижности — ожидание… или вопрос? Прислоняюсь к стволу и, вдруг, слышу шаги. Оборачиваюсь. Никого. Звук мерный, громкий, отчётливый. Сердце.

Ритмы Вселенной охватывают планету — она пульсирует и звучит: удары волн и ветра, крики гусиных и журавлиных стай, треск насекомых и шелест дождя — всё это возникает на Земле и пронизывает человека. Его пульс, его ритм колеблет сейчас планету. Странным непостижимым образом в этом ритме, в человеческом сердце сплелись жизнь и смерть, восторг и тусклое равнодушие.

Полыхнёт ли наше сердце доверчиво и благодарно навстречу несущемуся из космической дали призыву? Или жадно нальётся кровавой каплей всепожирающих страстей… Что суждено нам?..

Февральской ночью выхожу с собакой во двор. Ветви густо опушены морозными иглами. Огибаю угол дома, и надо мной нависает огромный — в полнеба — Орион, слева от него сияющим бриллиантом переливается Сириус. Внезапно меня охватывает беспричинное ощущение безграничного счастья. Собака настороженно поводит ушами в сторону леса. Прислушиваюсь. Тихий шорох — вероятно, осыпается иней. Идёт Весна.

НАЧАЛО ПРОЕКТА – ЗДЕСЬ. НАЧАЛО ОЧЕРКА О ЖЕЛЕЗЕ – ЗДЕСЬ.

Железо на поверхности планеты

Выплавленный к настоящему моменту металл уже многократно превышает всё самородное железо на поверхности планеты, которое проникло из глубины или образовалось в биосфере. Надо сказать, что самородное железо как раз для биосферы-то и не очень характерно. Оно, правда, падает на Землю в виде пыли и метеоритов; иногда его можно встретить в базальтах, пришельцах из самых глубинных зон земной коры; крайне редко оно образуется в некоторых болотах. Но, в целом, металлическое железо в биосфере неустойчиво и стремится соединиться с другими элементами, в первую очередь – с кислородом.

В лесных ручьях, у болот, в заводях озер можно увидеть рыхлый ржавый осадок, состоящий из тончайших нитей и по фактуре несколько напоминающий вату. Это результат деятельности железобактерий. Бактерии окисляют огромное количество закисного (двухвалентного) железа, приносимого подземными водами. Им удается иногда собрать и скопить изрядное богатство. Тысячи тонн оксидного железа с содержанием металла до 30%, а иногда даже и больше.

Это уже крупные массы, в некоторых случаях даже окупающие добычу. В настоящее время их практически не используют, но на заре чёрной металлургии руды болотные, луговые, озерные были одним из основных источников вырабатываемого металла. Как живое существо ведёт себя железо в средневековых эпических поэмах.

Сохранить себя сумело
Спряталось в трясине зыбкой
В чистом роднике бегущем
В глубине болотной жижи. ¹

Такой подход, конечно, отражает, в первую очередь, мировосприятие этих людей, но ведь и руды той эпохи – это приповерхностные минеральные скопления, в образовании которых активно участвовали живые организмы. Так что ржа действительно ест железо. (more…)

НАЧАЛО ПРОЕКТА “ВЕЩЕСТВО, ПРОНИЗАННОЕ ДУХОМ” – ЗДЕСЬ.

Ужасный век, ужасные сердца!
А.С.Пушкин

Фотография: ahisgett / Flickr.com

Cуета городов и потоки машин…

Пожалуй, это самые выразительные приметы сегодняшней жизни.

Особенно потоки машин, потеснившие остальную суету в узкие пределы тротуаров, да и здесь норовящие прижать её к самым стенам домов. Сотни миллионов машин несутся по магистралям или судорожно дергаются в пробках. 70 миллионов их производится в мире ежегодно. Одного железа сколько нужно! (more…)

ПРЕДЫДУЩИЙ ОЧЕРК – о КРЕМНЕ – см. ЗДЕСЬ

Кажется, что где-то в центре города вертится со сладострастным визгом и ужасающей быстротой большой ком Золота, он распихивает по всем улицам мелкие пылинки, и целый день люди жадно ловят, ищут, хватают их. Но вот наступает вечер, ком Золота начинает вертеться в противоположную сторону, образуя холодный, огненный вихрь, и втягивает в него людей затем, чтобы они отдали назад золотую пыль, пойманную днем.
М.Горький

Фото: BullionVault/Flickr.com

«Род проходит, и род приходит, а земля пребывает во веки. Восходит солнце, и заходит солнце, и спешит к месту своему, где оно восходит. Идет ветер к югу, и переходит к северу, кружится, кружится на ходу своем, и возвращается ветер на круги свои» (Еккл.1, 4-6).

Это – в самом фундаменте, в основах нашего мира. 99,7% массы земной коры составляют циклические элементы. Для них характерны обратимые химические процессы. Геохимическая история прослеживается через цепь минеральных форм. После серии превращений элемент возвращается к первичному состоянию, и начинается новый круг, завершающийся возвратом к исходной точке… все повторяется, все преходяще и все вернется. В истории главной массы земной коры господствуют циклы.

Небольшая же часть земной коры (но и не такая уж ничтожная – это многие квадриллионы тонн!) – ведет себя иначе. Сильно радиоактивные элементы – распадаются, теряя часть своих атомов безвозвратно и давая начало новым, а большая часть рассеянных и благородных элементов не склонна вступать в реакции и практически не изменяется в потоке геологического времени.

Золото в земной коре

Золото – самый известный из благородных металлов и один из наиболее редких элементов земной коры; его среднее содержание в коре – всего 4-5 . 10 ^-7 %, что на восемь порядков (в сто миллионов раз!) ниже, чем у кремния. Вместе с тем, это – “всюдный” (по выражению В.И. Вернадского) металл, металл-космополит. Он встречается в самых разнообразных горных породах любого возраста, метеоритах, природных водах, в живом веществе. (more…)

ПРЕДЫДУЩИЙ ОЧЕРК – об ИЗВЕСТНЯКЕ – см. ЗДЕСЬ

Выхожу один я на дорогу;
Сквозь туман кремнистый путь блестит;
Ночь тиха. Пустыня внемлет богу,
И звезда с звездою говорит.
М.Ю.Лермонтов

Многообразие

Завораживающее это занятие – бродить после дождя по галечной косе. Весело блестят мокрые гальки – белые, серые, зеленоватые, красноватые… А у некоторых – иная стать. Они, как леденцы, светятся изнутри и как будто манят. И затягивает желание найти ещё один такой камушек, и ещё…

Это – халцедоны, довольно широко распространенные в природе скрытокристаллические минералы кремнезёма¹. Часто заполняют они пустоты от газовых пузырей в застывших лавах, и поэтому обычны для областей, где когда-то, а может быть и совсем недавно, извергались вулканы – для Камчатки или Средней Сибири, для крымского Карадага или американской Монтаны. Разрушаются от времени скалы, а миндалины, высыпавшиеся из растрескавшегося базальта, подхватываются русловым потоком и катятся вместе с другими обломками, превращаясь в гальку, – сглаживаются природные неровности, оббиваются слабые, трещиноватые куски и выявляется наиболее крепкая и ценная часть. Река, видимо, не совсем согласна с «логикой» вулкана, и его изделие она переиначивает по-своему (но память о первом, «горячем», этапе жизни остаётся и проявляется в причудливости рисунка каменного нутра).

Человеку удобнее (да, пожалуй, и приятнее) иметь дело с продуктами речной обработки. Издревле ценились эти гальки как камнецветное сырье; именно в русловых осадках, а не в базальтовых скалах искали и добывали их. «Есть здесь реки, где водятся яшма и халцедон, возят их в Китай, и много от них прибыли»².

Ювелиры халцедонами называют серые, зеленоватые и голубоватые камни; медовые, оранжевые, красные, коричневатые – сердоликами, сардами, карнеолами. Ещё во времена фараонов вытачивали из них скарабеев, изготовляли броши, серьги. Непобедимое очарование таится в лёгкой млечной дымке, подернувшей просвечивающее нутро камня. Особенно если весь он прочерчен четкой сетью концентрических полосок. Таинственный камень агат. Камень не редкий, но неизменно чарующий. В античном мире резали из него печати, геммы, кубки, и цена его временами поднималась весьма высоко.

Не менее известен кварц – кристаллическая форма кремнезёма. Он вездесущ и многолик: молочные глыбы в скальных развалах, белая галька в руслах рек, светлые пески на пляжах и поражающие воображение водяно-прозрачные кристаллы с блестящими гранями. Горный хрусталь – воплощённая чистота и совершенство.

В школьные годы посчастливилось мне побывать в Теберде, и там, в местном музее, я впервые увидел друзу горного хрусталя, занесённого сюда альпинистами со снеговой вершины. Необычайная чистота и прозрачность этих кристаллов покоряют сразу и навсегда. Древние греки отождествляли лёд-кристаллос – и хрусталь (отсюда и название). И в Средние века считали, что горный хрусталь – это нетающий лед горных вершин. Укрепляло это представление то, что добывали кристаллы высоко в горах, у кромки вечных снегов, из так называемых «жил альпийского типа». Кстати, именно в Швейцарии возник термин «хрустальный погреб» – раздув кварцевой жилы с кристаллами. В ХVII веке Р. Бойль, выявив различие между плотностью льда и кварца, показал, что это разные вещества. Позже это было подтверждено при установлении химического состава. Правда, в 30-е годы минувшего столетия Бернал и Фоулер пришли к заключению, что у молекул воды – кварцеподобная структура. Так что их близость может быть теснее, чем думалось лет сто или двести назад, и древние были в чём-то правы. Сейчас можно уверенно сказать – насколько вода является уникальной жидкостью – настолько кремнезём уникален как твёрдое вещество.

Кремнезём может быть и аморфным. Это – опал³ – твёрдый гидрогель⁴ кремнекислоты.

В 80-х попал я на заброшенную копь в Центральном Казахстане, где когда-то добывался огненный опал. Полазил по осыпающимся стенкам, порылся в отвалах. В основном, попадались светло-розовые, буроватые и желтоватые, похожие на пластмассу, мутные желваки и прожилки. Особого впечатления они не произвели, но две-три пригоршни я набрал и в лагере бросил в лужу, возле родника, чтобы отмякли прилипшие глина и мусор. Утром, придя умываться, я нашёл совсем другие камни: полыхающие оранжевые и несколько штук золотистых с лёгким молочно-голубоватым отливом и искрой внутри. Набрав воду, они обрели первозданную чистоту цвета и неповторимую «опаловую» игру, составившие славу этого самоцвета. Высохнув, они снова начали тускнеть и некоторые даже растрескались и рассыпались. Быстрое напитывание влагой некоторых опалов обычно сопровождается и быстрой её потерей на воздухе, что ведёт к разрушению камня. Во избежание этого опалы по несколько лет держат в земле или во влажной тряпке, медленно вырабатывая «привыкание» камня к чуждой среде.

(more…)

ПРЕДЫДУЩИЙ ОЧЕРК – о ГЛИНЕ – см. ЗДЕСЬ
____________________

О мрамор, хранилище мысли былых поколений!
А.Н.Майков

Нам преподносит известняк,
придавший местности осанки,
стихии внятные останки,
и как бы у ее изнанки
мы все нечаянно в гостях.
Б.А.Ахмадулина

След раковины в гробовой плите
уводит мысль куда-то дальше смерти.
Б.А.Ахмадулина

Память плохо хранит впечатления, не закреплённые в слове.

Правда, иногда аромат цветка или какой-то обрывок мелодии напомнит вдруг что-то давно забытое… До сих пор, – стоит почувствовать сырой и травянистый запах летней реки или услышать тонкое свиристение береговых куличков, – из более, чем полувековой глубины всплывают почти живые ощущения: холод утреннего тумана, лёгкая сухость орехового удилища и шершавость ноздреватых глыб светло-серого камня, отражающихся в чёрной воде.

Имя камня

Значительно позже пришло слово – «известняк» – и камень стал узнаваемым не только при очном общении, но и на картинах, фотографиях, экране: окские берега у Тарусы, утёсы Жигулей, обрывы Горного Крыма, скалы Архипелага и Коринфа…

Такое «шапочное знакомство» позволяет приветствовать при встрече, но ещё не означает знания, которое, в более оформленном виде, приходит при практическом взаимодействии: познаются твердость и стойкость камня, его белизна и чистота, – готовность быть использованным и проявить себя в качестве того или иного материала.

Термин «известняк» (от греческого асбестос – неугасимый) возник в среде промышленников, занимавшихся изготовлением извести. Брали камень, отжигали в больших печах, получая белый едкий порошок – негашеную известь; а потом с шипением и пузырями «гасили» в воде и использовали как связующий материал в каменной или кирпичной кладке. Можно представить себе, как светились-горели раскаленные глыбы камня в вечерних сумерках.

Представляется, что бел-горюч камень русских сказок это как раз известняк. Он действительно белый, светло-серый, иногда чуть желтоватый. А «горючесть» связана с особенностями использования. В. Даль толкует несколько иначе: «алатырь загадочный камень, поминаемый в сказках и заговорах: бел-горюч камень, лежащий на дне морском, либо на море на кияне, на острове на буяне; вероятно янтарь». Известняк, изначально морской осадок, всё-таки более удачно «вписывается» в этот контекст. Но это – к слову. (more…)

ПРЕДЫДУЩИЙ ОЧЕРК – о ВОДЕ – см. ЗДЕСЬ

Когда тело моё на кладбище снесут -
Ваши слёзы и речи меня не спасут.
Подождите, пока я не сделаюсь глиной,
А потом из меня изготовьте сосуд.
Омар Хаям

Фотография: tommaso manasse/Flickr.com

В начале зимы шестьдесят седьмого я ехал из Уч-Кудука в Самарканд. Ехать пришлось в кузове, и долгая тряска по пыльным каменистым холмам и разбитой КрАЗами глине такыров сильно меня утомила. Поэтому, как только под колесами зашуршал асфальт, я забрался в спальный мешок и счастливо заснул…

Проснулся внезапно от довольно резкой остановки. Было предутреннее время – огромные звезды сверкали на холодном темном небе и, прямо перед моим взглядом, вздымался циклопический черный силуэт купола с зубчатой раной провала. Это были руины мечети Биби-Ханым. Странное переживание древней незнакомой земли охватило меня.

Вокруг простиралась Великая Азия – с ее бескрайним небом, звездами и этими руинами – знаками вечности и бренности одновременно. Тысячелетия протекали над этой землей ордами кочевников и караванами купцов, скрипящими арбами и одинокими странниками под ежедневное, непременное взмахивание кетменей, ворошащих и перемещающих суглинки на бескрайних пространствах. Здесь выкапывались арыки, строились города и собирались государства; падали, разрушались и вновь возникали. Тучи пыли застилали небо и оседали на опустошенных равнинах с тем, чтобы снова из этой глины и праха могли возродиться новые жилища и чудесные дворцы и снова исчезнуть как миражи…

Глина серая и красная, сырая и обожженная, мягкая и затвердевшая как камень, на протяжении тысячелетий служила здесь главным строительным материалом. На огромных пространствах от Красного моря до Желтого из неё лепили кошары и дувалы, строили мечети и мавзолеи, возводили крепости, храмы и некрополи. Здесь мало лесов, редки выходы на поверхность пригодного для строительства камня, а глина – была повсюду. (more…)