Начало книги – здесь. Начало этой истории – здесь. Предыдущий фрагмент – здесь

Формула

«Цветы хлама? Очень хорошо, но скажи, птицу киви ты видел?»

Я все время держу в голове этот вопрос моего предполагаемого читателя, советчика, врача, оппонента. Потому что киви – в любом случае громовая достопримечательность. И повод для поездки, даже если человек не числит себя любителем живой природы.

Киви – символ страны. Больше того, второе (если не первое) имя населяющего ее народа. Я не раз натыкался в здешних городах на плакат про то, где лучше хранить деньги, в австралийском банке или новозеландском. Слева на плакате был помещен портрет взъерошенного, чем-то явно обеспокоенного мужчины со сбившимся на сторону галстуком, справа – миловидной улыбающейся девушки. Так вот, под первым портретом стояли слова «Оззи-банк» (Aussie – сокращение от Australian), под вторым – «Киви-банк». Про путеводители я вообще молчу: фразочки типа «киви любят выпить» или «у киви очень странный акцент» там самое обычное дело. Разумеется, к самой птице все это никакого отношения не имеет. Она не пьет и не разговаривает (ни с акцентом, ни без). Живет укромнее монаха в вечнозеленых лесах и на болотах. Не выносит шума и света. Днем спит в норе, ночью кормится насекомыми, червями, опавшими ягодами. Внешне похожа на меховую клизму, к которой зачем-то приладили две четырехпалые ножки.

«Так значит, ты видел киви?»

И да и нет.

Чтобы встретиться с ней в живой природе, надо переться к черту на рога, ночью, в составе организованной группы, с фонариком и москитной сеткой. На это я не отважился. С другой стороны, в Новой Зеландии киви повсюду. В каждом более-менее заметном городе имеется живой уголок, куда можно зайти и погладить птичку. Мне больше всего понравилось, что каждый такой уголок, сколь бы он убого ни выглядел, гордо именуется Национальным киви-центром. Птица изображена на монете достоинством в один доллар: на аверсе – профиль английской королевы, на реверсе – вечно сутулый киви, этакая старушка с клюкой, разглядевшая тротуаре монету достоинством в один доллар. Есть даже памятники киви. Например, на пароходной пристани в Квинстауне. Такое чувство, что скульптор хотел изваять лебедя, но, когда ничего не вышло, просто смесил глину (или что там у него было) в один ком, наспех расчесал его шпателем, как пюре вилкой, не потрудившись даже скрыть арматурные прутья в холке, вставил вместо клюва обрезок трубы, уперев его другим концом в набережную, и на том завершил работу. О сувенирных киви нечего и говорить – море разливанное. Нелепее всего магниты для холодильника. Особенно те, где шерстяные бескрылые птицы длинной вереницей бредут по дороге, украшенной знаком Kiwis crossing next 1200 km. Совершенно немыслимая картина, учитывая скрытный характер птиц и скромные новозеландские расстояния! В чем, собственно, и заключается юмор.

Он так же заключается и в чудовищном смысловом разрыве между страной и ее символом. В одном случае – какое-то нелепое норное существо, эскапист и неврастеник, в другом – существа милые и открытые, радостно идущие навстречу городу, миру, чужеземцу. Так в чем же дело?

А в том, что антиподы. Киви-птица и киви-парни – антиподы. Бакпака и Синдбад с Гулливером – антиподы. Хлам и памятник – антиподы. Будни и праздники – антиподы. Рай и захолустье – антиподы. Все верно. Только здесь, в Новой Зеландии, между ними отменены границы, больше того, они – одно. И это даже естественно, что внутри невероятно прекрасной страны бьется меховое сердце в форме клизмы. Что скромный бакпака притаился внутри отважного морехода. Что хлам, вероятно, и составляет истинную суть Колизеев и пирамид. Что рай и есть захолустье, и что праздник вхождения в новую жизнь, позволю себе повториться, нельзя опознать иначе, как только по изменившемуся качеству будней, по тому, что ты просто стал их замечать. И отмечать про себя каждое утро: «Блин, сегодня опять воскресенье».

Командировку я провалил. Но зато пробился к дыханию повседневности, больше того – нашел ее формулу. Это случилось в Аораки, лучшем нацпарке Новой Зеландии, рядом с горой Кука, самой высокой и красивой вершиной Южных Альп, в The Hermitage Hotel, самом знаменитом отеле страны. В этом мареве превосходных степеней, среди действительно неслыханной природной красоты я мог бы запросто утратить дар речи, навсегда окоченев от восторга. Но по счастью, мне на глаза попался дивный розовый миниван с надписью Wicked campers (типа «злые», «порочные туристы»). На машине были нарисованы цветы, физиономии битлов, разбитых на нелогичные пары – Джон-Ринго по правому борту, Пол-Джордж по левому, а в кормовой части скромно чернела она, формула: Happiness is having a scratch for every itch. «Счастье – это когда можно почесаться, если чешется». И там, за машиной, сияла на солнце гора Кука. Причем уже каким-то иным, я бы сказал – членораздельным сиянием.

Внимание, вопрос: разумно ли провести 25 часов в самолетах, еще половину этого времени проторчать в аэропортах на стыковках, и все только ради того, чтобы, наконец, пробиться к формуле будней? Ответ: в высшей степени разумно. Почему? Потому что не надо достопримечательностей. Не надо идеалов. Сравнений и оценок. Рубежей и границ. Потому что нужно всего лишь проснуться однажды на длинном белом облаке, в царственном захолустье, с бутылкой живой воды в руке (вода как вода).

Потому что счастье – это когда можно почесаться, если чешется.

 

ДАЛЕЕ: История 12-я