Начало книги – здесь. Начало этой истории – здесь. Предыдущий фрагмент – здесь.

Подарок

И я снова не обнаружил нигде даже намека на старика Христофора. Ни шествий, ни транспарантов, ни знамен с хоругвями, ни живых картин, представляющих в лицах открытие Америки. Ровным счетом ничего. При этом, несмотря на легкое похмелье, уже с утра было несомненно праздничное настроение. Линда, нанеся всего два или три звонка коллегам, подыскала для меня комнату в отеле, достойном, судя по цене, упоминания в отчете. Боб провел экскурсию по оранжерее, за которой сам же и присматривает (он большой поклонник орхидей). Потом я минут десять прогревал «Эквинокс», за ночь покрывшийся инеем. Печка работала вяло. Пришлось просто развернуть машину лобовиком к солнцу, и наледь как рукой сняло.

Над лугами клубился пар. На Мейн-стрит к десяти было уже полно народу. Я думал, что по случаю Колумбова дня, но Джордж (с ним мы встретились ровно в полдень в соседнем Манчестере) сказал, нет, не поэтому. Просто в Уэстоне начала работу выставка-ярмарка народных ремесел, кстати, почему ты на нее не сходил. Я робко поинтересовался, не приурочена ли ярмарка к открытию Америки, но и тут получил отрицательный ответ. В Вермонте просто очень любят ручной труд, вот и все.

Сам он, похоже, больше все любил барахолки. Не выходя из машины, старенького Buick Century, он знаками велел мне следовать за ним, и мы отправились назад по 11-му шоссе, опять в сторону Уэстона. Минут через пять свернули возле вывески Antiques и поехали в гору, держа на унылого вида сарай, где, как выяснилось, и располагалась барахолка, вернее, лавка древностей. Ее хозяин, некто Иган, прогуливался среди залежей хлама с душистой сигаретой в зубах. Он ждал Дорджа – тот, кстати, привез ему целый мешок рогаликов (вернее, bagels – такие бублики из очень вязкого теста, как бы рассеченные суровой ниткой пополам, – в продольной плоскости, разумеется, – и снова склеенные; их очень удобно разбирать на две части и каждую щедро смазывать маслом или сливочным сыром, любуясь пятнами черники на срезе). Иган пригласил нас жестом к осмотру экспозиции. Обычный хлам. Посуда. Картины. Осветительные приборы. Игрушки. Единственная девиация – необычайно многословные и как бы шутливые ценники на товаре, написанные рукой самого Игана. «Возможно, хрусталь» на явно хрустальной вазе – вот наиболее лаконичный образец его творчества. Над бумажке, прицепленной к английской санитарной машине с оловянным солдатиком внутри, содержался целый трактат о странностях британского характера, из которого я понял только, что бритты и впрямь народ чудной: ничего более конкретного мне выведать не удалось, верно, из-за слишком уж уписистого хозяйского почерка.

При этом, когда Джордж сообщил Игану, что я из России, старьевщик немедленно стал высмеивать велеречивость русских писателей. В американском романе – заявил он – парень встречает девушку, теряет ее и после снова к ней возвращается. Во французском парень встречает девушку, теряет ее и после находит другую. В русском романе парень встречает девушку и на протяжении последующих 800 страниц они истязают друг друга разговорами».

Надо ли говорить, что я не удостоил Игана покупкой. Просто спросил, где у него туалет.

– Тебе посрать или просто взять течь? – с ошеломляющей откровенностью осведомился хозяин лавки.

Я не обиделся. Мне очень понравилось это «взять течь» (to take leak на языке оригинала). И кусты на дворе тоже понравились. Сомневаюсь только, что Иган заслужил мешок с бубликами, похищенными для него в Inn at Weston. Лично мне тапер приготовил всего лишь маленький клинышек шоколадного торта.

Грех жаловаться, конечно. Потому что если бы не Джордж, у меня не было бы праздника, а это – главное. Он усадил меня к себе в Бьюик (Chevvy остался возле лавки древностей) и торжественно объявил: «Ты – мой первый пассажир за последние двадцать лет!»

Когда я огляделся в машине, то сразу понял – старик не врет. Вероятно, только каким-то чудом удалось расчистить место на переднем сиденье. На заднем горой лежали банки из-под пива (видно, тапер из роскошного отеля их собирает и сдает), среди банок торчал какой-то доисторический пылесос, за пылесосом, скрученная узлом, лежала всякая ветошь, а поверх – трупики резиновых динозавров. Коврики в машине сплошь были засыпаны песком. Видно, их никогда даже не вытряхивали (не то что – мыли). В песке поблескивали монетки. «Обычно я вожу мелочь вот в особой жестянке, – улыбнулся Джордж, проследив мой взгляд. – Но недавно банка перевернулась».

Действительно, не просеивать же песок! А при случае монетку-другую всегда можно выковырять. Так вот и ездит. Много ли надо старому холостяку?

Джордж и впрямь о себе думал немного. Больше о других. Например, о коллегах. Под завязку набитые хламом, мы, однако же, первым делом сделали остановку возле багетной мастерской, и тапер отправился выбирать рамки.

– Вы занимаетесь живописью? – спросил я осторожно.

– Я что, похож на сумасшедшего? – было ответом. – Это у нас Честер акварели пишет. И поскольку он относится с трепетом к своим работам, ему нужны приличные рамки.

Сразу после мастерской понадобилось сделать остановку на бензоколонке. Заправились. Подкачали спереди шины. И сильно-сильно не спеша поехали. Обгонявшие нас машины почти все были с номерами Нью-Йорка, Массачусетса и Нью-Джерси.

«Давай, давай», – взмахом руки поторапливал их Джордж через открытое окошко. К гостям с «большой земли» он относился с явным неодобрением. Но к его чести надо сказать, мы почти всегда настигали гонщиков на ближайшей развилке: ребята не знали, куда свернуть и тупо моргали аварийкой на обочине.

«Лиф-пиперы!» – резюмировал в таких случаях мой вожатый и плавно обходил очередного торопыгу.

Экскурсия заняла почти весь световой день. Нельзя сказать, чтобы я много увидел. Но то увидел, сам бы не нашел никогда. Джордж показал мне мраморную каменоломню с чистейшей водой в деревеньке Дорсет. Летом там купается чуть ли не весь южный Вермонт. Он показал мне фантастическую коллекцию тракторов некоего Дерри Дорра. Просто огромное поле с пламенеющими холмами у дальней границы, и на нем, выстроившись извилистой шеренгой, – стоят антикварные «фордзоны» и «Джоны Диры». Мы даже проехались вдоль строя по траве, очень медленно – словно проплыли на лодке вдоль береговых скал отчетливо индустриальной формы.

Джордж показал мне крытые мосты, непременный атрибут Вермонта (это такие длинные сараи без торцевых стен, втиснутые меж речных берегов). Он показал болото с голубыми цаплями. Он угостил меня сэндвичем и сидром в сельпо. Сэндвич на свежайшем французском багете назывался «Дым над вод водой». Потому что с копченым лососем. Причем с таким его количество, будто в дело пошла целая рыбина. А от горячего сидра слизистая во рту тут же пошла катышками. И это было хорошо. Небо голубело. Листвы пылала. На деревьях тихо качались белые тряпичные куклы-привидения, будто елочные игрушки. Невдалеке курился дымок пикника.

К нашей машине подошел какой-то мужчина в тонированных очках и с фотоаппаратом наперевес.

– Не знаете, где тут ближайший каверд-бридж? – спросил он.

Что ни говори, а крытые мосты – самый популярный объект съемки в Вермонте.

Джордж ответил вопрос на вопрос:

– У тебя очки – розовые?

– Нет, у меня по рецепту, – слегка растерялся фотоохотник.

– Жаль. Сквозь розовые очки осенняя листва лучше всего. Просто с ума можно сойти, как красиво.

Я это тоже запомнил. И взял на вооружение. Как и брошенное вскользь, при виде очередной вереницы тыковок, замечание о том, что Хеллоуин сегодня по прибыльности второй праздник в Америке после Рождества.

Джордж этому, кажется, не придавал значения. Он вообще человек рассеянный. Забыл на крыше машины недопитый стакан с сидром, и если бы не я, так бы с ним и тронулся. У меня же в башке настойчиво пульсировала одна мысль, при всей своей простоте тянувшая на открытие. Хеллоуин – он ведь тоже Рождество! Мы смеемся над собственными страхами и тем самым пробуждаемся к новой жизни. На дверях веночки из кленовых листьев. На деревьях игрушки. На кустах матерчатые пауки (видел я и такое). Да и Колумбов день – Рождество: строго говоря, в этот день появилась на свет сама Америка! А 4-е июля? Тоже самое. Америка вообще находится в процессе непрерывного самопроизводства и, в сущности, рождается ежедневно и ежечасно. Из морской пены или осенней листвы – все равно. Но что осень тут никак не пышное природы увяданье – это точно.

К Игану мы с Джорджем вернулись затемно. Потом я еще три часа гнал свой «Эквинокс» на север, в Шугарбуш, где добрейшая Линда подыскала мне коечку. Колумбов день был завершен бутылкой колы и сном во всю насосную завертку, как выражаются в иных местах обширного российского государства.

Спустя всего день или два после моего в означенное государство возвращения позвонил Джордж (конечно, мы обменялись телефонами). Он сказал, что уже приготовил мне подарок к Рожеству (так!). Знаете, какой? Часы с изображением трактора Джона Дира. Из числа тех, вдоль которых мы ехали на стареньком бьюике в Колумбов день.

– Это еще не все, – мягко заметил Джордж. – Часы не звонят. Всякий раз, когда минутная стрелка подходит к двенадцати, включается тракторный движок. Для каждого часа – свой.

Иными словами, в механизм заложены голоса сразу двенадцати модификаций «Джона Дира». И я уже сейчас слышу, как сладко мотор взревывает мотор в моих новых курантах: один раз, другой, третий…

Нет никаких сомнений – я встречу Рождество под этот рев, смешав его со звоном бокалов. Только розовое шампанское! И возможно, розовые очки.

Те, что по рецепту, у меня и так уже есть.

 

Далее: история 14-я