НАЧАЛО КНИГИ – ЗДЕСЬ. НАЧАЛО ЭТОЙ ИСТОРИИ – ЗДЕСЬ.

1

Теперь самое главное: спустя всего 10 дней я отправился с этим удостоверением в Америку – прокатиться по Дикому Западу. Чистой воды авантюра, конечно, но, с другой стороны, не в московские же пробки соваться! Дело даже не в том, что опасно, а что – противно. Дергался на экзамене – теперь на дороге дергайся? Нет, решил я, так дело не пойдет. Мне хотелось получить удовольствие от езды, подсесть на это дело. А какая же присада в том, чтобы дергаться? Какая вообще может быть присада в перемещениях по Москве, неизлечимо больной тромбозом? Тяжкая повинность. В лучшем случае – понт (который ведь тоже – повинность).

Короче, я поехал в Америку. В пустыню – чтобы не попасть в пробку. В страну красных скал и каньонов. На Дикий Запад.

В качестве исходной (а равным образом и конечной) точки был выбран Лас-Вегас. И эта – по слухам, бесспорная – столица игорного бизнеса, развлечений и китча (все – в мировом масштабе) первая убедила меня в том, что я угодил в глубокую провинцию. На периферию.

Думаю, многим известно, что представляет собой знаменитый Лас-Вегас Бульвар, в обиходе – Стрип, главная улица Города грехов. Вдоль восьмиполосной магистрали, весьма оживленной (особенно по ночам) тянутся казино и гигантские отели в среднем на 3000 номеров – «мегарезорты». Эти мегарезорты старательно воспроизводят некоторые замечательные места на нашей планете. Скажем, Париж – с Эйфелевой башней и Триумфальной аркой. Нью-Йорк со статуей Свободы, Бруклинским мостом и парафразом американских горок на Кони-Айленд. Есть итальянский курортный городок Белладжио как бы на берегу озера Комо – в озере по вечерам танцуют под музыку фонтаны. Есть Луксор, пирамида Хеопса и Сфинкс. Есть Венеция с каналами, мостом Риальто и Дворцом дожей – копии сделаны в масштабе один к одному (хотя не совсем понятно, к чему такая точность имитации, ведь о создании более-менее правдоподобных иллюзий в Лас-Вегасе вообще-то не очень заботятся, этот город – принципиальная подделка). Иными словами, был скопирован целый мир и помещен в невадскую пустыню. Замечательно, что и границы самого Стрипа также обозначены пустыней, причем африканской: на южной оконечности бульвара стоят пирамиды и Сфинкс, на северной – мегарезорт «Сахара» в марокканском стиле. Получается как бы пустыня в пустыне (Африка в Неваде) и мираж в мираже (Стрип в Лас-Вегасе). Гостиница «Мираж», конечно, тоже имеется.

Но я, собственно, не об этом. Гуляя по бульвару, я думал о русских провинциальных городах, где также почти всегда есть место копии, реплике, двойнику. В неком областном центре, где меня угораздило родиться и провести молодые годы, в каждом районе имелся свой Пентагон (так называли коренастые девятиэтажные общежития), своя Китайская стена (блочные девятиэтажки на 6 – 8 подъездов), своя Бастилия (водонапорные башни) и даже своя Палестина (пустырь). Сходство, конечно, было минимальное, но типологически речь шла примерно о том же, что и в Лас-Вегасе – романтизации родной земли, которая лежала, пылясь, и ясных форм обретать не желала.

Не знаю, правда ли, что существование Стрипа избавляет иных американцев от желания поехать в настоящий Париж или Венецию, но что такие фантастические подделки избавляют от чрезмерного почтения к оригиналу (и в первую очередь не американцев) – это чистая правда. Романтика – бог с ней. Хочется парню сделать предложение своей девушке, скользя в гондоле по ядовито-синей, точно в бассейне, воде, любуясь башенными кранами над Дворцом дожей и рекламным щитом Риты Раднер, зазывающей к себе на шоу («It is funny and air-conditioned!») – пусть себе делает. Пусть скользит и любуется: возможно, дряблые ляжки гондольерши в шортах (настоящие итальянцы поют баркаролы в торговом центре напротив) его не спугнут и не заставят переменить решение. Дело не в романтике. Но и не в насмешке над Венецией.

Лас-Вегас просто учит не доверять достопримечательностям. Мафия построила этот город. И, конечно, бандиты очень хотели, чтобы у них тоже были под рукой Париж и Венеция. Но теперь дело повернулось иначе. Сегодня Лас-Вегас – это такая провинциальная аллея славы, о звезде на которой парадоксальным образом мечтают все мировые столицы. Собрание репродукций, которым завидуют подлинники. Лично я, как патриот России, был возмущен, что на бульваре до сих пор отсутствует мегарезорт в виде московского Кремля – с казино в Успенском соборе, китайским рестораном в Мавзолее и боулингом подле Царь-пушки. А как страстный англоман, я бы также настаивал на строительстве Букингемского дворца – тоже с казино, десятком-другим ресторанов, шопинг-моллом и маленькими джунглями в холле. Отчасти успокаивал тот факт, что с отелем The Venetian наладила контакт наша Северная Венеция – Государственный музей «Эрмитаж» регулярно проводит здесь выставки, – но этого, согласитесь, мало, катастрофически мало! Этого достаточно пока лишь для иллюстрации парадокса: мировые столицы мечтают о собственных дубликатах в американской глуши!

Потому что Лас-Вегас – именно глушь, провинция, периферия (с чего мы, кстати, и начали). Он даже не столица штата. В Америке столицы вообще находятся в тени провинциальных городов. Все знают Майями, однако столица Флориды – мало кому известный Талахасси. Все знают Лос-Анджелес и Сан-Франциско, однако столица Калифорнии – Сакраменто. Многие слышали про Даллас и Хьюстон, однако столица Техаса – Остин. И уж если столицей штата Нью-Йорк является вовсе не Нью-Йорк, а Олбани, то нужно ли корить себя за невежество, узнав, что административный центр Невады – не Лас-Вегас, а какой-то там Карсон-Сити?

Явно не нужно! Лучше просто еще раз отметить про себя вот это: неслыханную мощь американской провинции. Провинции, сделавшей немыслимой самую мысль о жесткой вертикали, иерархии, едином центре. Провинции, которая держит страну.

2

А впрочем, надо сказать, что Лас-Вегас стал для меня периферией и в смысле чисто топографическом. Маршрут, который мне предстояло освоить, называется Гранд-Серкл – Большой круг. Около 2000 миль по юго-западу США. Высокая классика автомобильных путешествий. Но классический вариант, прописанный во множестве путеводителей, Город грехов в себя как раз и не включает. Петля обычно замыкается в Гранд-Каньоне, знаменитом на весь мир национальном парке, где, кстати, есть собственный аэропорт. Тем не менее, я решил действовать так, как меня учили на курсах вождения: закрепить повязку на периферии (в данном случае, повторяю, топографической). В Лас-Вегасе Машину я взял напрокат машину. В Лас-Вегасе же ее вернул спустя две недели.

Кстати – без единой царапины. Можно сказать, сдал практику на «отлично». И часто добрым словом поминал правила наложения повязок.

В страну каньонов и красных скал я въехал с уже оформившейся идеей Лас-Вегаса. Он был для меня такой всемирной ВДНХ, где у каждой страны имеется (а если нет, то в принципе может появиться) свой собственный павильон. Или так: если раскатать Стрип километров на 100 и нанизать на него, как бусины на нитку, самые красивые города земли, то выйдет своего рода архитектурный Ноев ковчег. Между прочим, в чисто топонимическом отношении эта идея уже воплощена Америкой, ведь в ней представлены (иногда даже в нескольких вариантах) чуть ли не все европейские города: Сиракузы, Афины, Женева, Москва, Петербург… Да что там Европа – есть даже легендарный библейский Моав!

Можно сколько угодно смеяться, обвиняя американцев в отсутствии вкуса и фантазии, дешевой напыщенности или, наоборот, наивности. Насмешки в любом случае бьют мимо цели. Америкой в ее смехотворной, на первый взгляд, репликации реальности движет абсолютно естественная и потому совершенно неодолимая логика. И логика такова: если на нашей земле сосредоточены эталонные первообразы всех известных человечеству форм и стилей, то почему бы не собрать здесь и наиболее удачные копии? Вот Америка их собирает.

Да-да, я понимаю, читатель потерял нить рассказа, он спрашивает, а где же, простите, сосредоточены эти эталонные образцы, в какой именно палате мер и весов? Отвечаю: на Диком западе, в стране каньонов и красных скал. О чем, кстати, читателю бы следовало знать и так, потому что еще Ильф и Петров писали об этом в своей «Одноэтажной Америке».

«Мы уже не удивлялись тому, что природа предвосхитила индейскую архитектуру, индейские рисунки и даже самого индейца. Такие выводы, напрашивающиеся после пустыни навахо, показались после Зайон-каньона слишком бедными и нерешительными. Здесь было ясно, что все искусство – и египетское, и греческое, и китайское, и готика, и стиль Империи, и даже голый формализм – все это уже когда-то было, было миллионы лет тому назад гениально придумано природой».

От себя добавлю, что я проехал не только пустыню навахо и Зайон-каньон. Я проехал также Брайс-каньон с его столбами-худу, собравшимися в круг на дне огромного амфитеатра. Прокатился немного вдоль Капитолийского рифа – каменного гребень больше 100 миль в длину. Видел природные арки и мосты в штате Юта. Холмы-рукавицы и скалу-сомбреро. Вообще видел достаточно, чтобы подтвердить правоту Ильфа и Петрова: все уже было придумано природой миллионы лет тому назад. Включая, кстати, Дональда Дака – его истукан находится в Долине Гоблинов.

Как оно так получилось? Естественным, что называется, путем. Дикий Запад несколько раз оказывался то океанским дном, то гигантской пустыней, и в результате получился необъятных размеров слоеный пирог – из осадочных пород и песка, уплотнившегося под давлением водной толщи. Идеальная заготовка для ваятеля: в меру податливая порода, способная обнажить самые невероятные узоры на срезе. Спустя еще некоторое время мощные тектонические сдвиги вытолкнули эту заготовку, называемую сегодня плато Колорадо, на поверхность земли, и в работу включились вода, ветер, холод, жара. В итоге природа создала свою палату мер и весов – исходные первообразы несметного количества живых существ и предметов, которым еще только предстояло появиться на свете.

В сущности, это уже и был Лас-Вегас. Только наоборот: ДО, а не ПОСЛЕ. Целиком выполненный в камне. И, по счастью, без людей и одноруких бандитов.

3

О самом Диком Западе рассказывать особенно нечего: его замки, арки, мосты, амфитеатры до такой степени превосходят человеческое воображение, что наиболее адекватной реакцией на них может быть лишь совершенная немота. Или совершенная демагогия, скажем, рассуждения о том, что, если Колорадо-плато снова опустится на дно океана, все пластические искусства разом прекратят свое существование, а созданные человеком шедевры обратятся в пыль в отсутствии своих естественных первообразов (и, стало быть, граждане, желающие, чтобы Америке поскорее настал кирдык, пилят сук, на котором сидят). Конечно, если ты в машине один, сгодятся и такие рассуждения, но все-таки немота предпочтительнее.

Впрочем, я, кажется, обронил где-то, что Лас-Вегас учит не доверять достопримечательностям, но никак свою мысль не пояснил. Теперь, когда у нас появился еще один, доисторический Лас-Вегас, вмещающий в себя чуть ли не всю мировую пластическую культуру, любые недомолвки должны быть немедленно устранены.

Внимание – устраняю.

Речь, на самом деле, все о той же периферии. Америка – страна поистине громовых достопримечательностей. Величие Гранд-Каньона в специальных пояснениях не нуждается. Но диалектика достопримечательностей тут иная, нежели в Европе, где они всегда включены в иерархическую систему оценки: одна звезда (будете на месте – не пропустите), две звезды (стоит отклониться от намеченного маршрута) и три (заслуживает отдельного путешествия). Америка жесткой иерархии не приемлет. Это во-первых. Во-вторых, она понимает, что осмотр так называемых достопримечательностей всегда строится на негативе. Есть некий одобренный список, и чем больше позиций в нем вычеркнуто, тем лучше: был (вычеркиваю), видел (вычеркиваю), знаю (выбрасываю из головы).

Американец настроен на позитив. Нет, конечно, и тут есть свои проскрипционные списки – скажем, известная книжка «1000 вещей, которые ты должен увидеть, пока не умер». Есть совсем свежий фильм The Bucket List – «Пока не сыграл в ящик» в русском переводе. Только это все не то. Вернее, совсем не о том. Не о движении к достопримечательности как к конечной цели, от окраины к центру («В Москву! В Москву!»), но о достопримечательностях, попросту размечающих само по себе движение. Главное же – перистальтика большой дороги. И мелкие счастливые находки – они у каждого свои.

Кстати, об этом ярче всего свидетельствуют американские дороги. Почти все они, если отбросить интерстейты, – живописные, в смысле, это так называемые scenic byways. И вдоль них обустроено столько смотровых площадок, карманов и просто аккуратных съездов на обочину, сколько не найдешь больше ни в одной стране мира. Сворачиваешь и любуешься. Чем именно? Иногда есть таблички. Но в большинстве случаев это решительно непонятно. Просто скала. Просто равнина. Просто интересный ракурс. И ты говоришь себе: я есть, я вижу, я узнаю. Исключительно в настоящем времени. И уже без всяких вычеркиваний.

4

Вполне естественно, что подобные остановки позволяют, кроме всего прочего, немного размяться водителю, чтобы потом с еще большим удовольствием вернуться за руль. Это и есть дорога! К тому же, в промежутках между достопримечательностями (особенно громовыми) к тебе возвращается дар речи. Мне почти нечего сказать о каньонах, кроме того, что уже было сказано здесь о доисторическом Лас-Вегасе. Зато о маленьких городках, отложенных на Большой Петле, я могу распространяться часами. Их было несколько десятков. Попробую обойтись одним – просто чтобы грамотно закруглиться.

Блафф. В смысле – «утес». Самая сердцевина Дикого Запада. Чуть больше часа езды до знаменитых Четырех углов, места, где пересекаются границы сразу четырех штатов – Юты, Аризоны, Колорадо и Нью-Мексико (на карте США такого чуда больше нигде не встречается). Главная улица города – 191 хайвей. На въезде – гостиница «Роза пустыни». На выезде (примерно два километра спустя) – кафе «Твин-Рокс». Скалы-близнецы. Чуть дальше – так называемая Локомотивная скала (форма паровоза тоже была предусмотрена природой). Никаких достопримечательностей. С европейской точки зрения – дыра!

Но американцы мыслят не точками, а очагами. Там, где русский человек, к примеру, стонал бы в сокрушении сердечном: «Нет, так жить нельзя», американец говорит: «Так и живем». Или нет, это тоже слишком по-русски. Он говорит: «Так живем!». В смысле – «Так победим!» И с неизбежностью побеждает, потому что наделен удивительным талант везде, где бы ни появлялся, немедленно создавать way of life – «способ жизни», больше того – отдельный мир, и, не побоюсь этого слова, особую культуру.

Вот, пожалуйста, Блафф.

Он начался для меня с любопытной надписи на деревянном щите, торчавшем в бурьяне у обочины. Надпись гласила: «Мистер Горбачев! Попробуйте разрушить эту стену!»

Конечно, ничего не стоило эту стену разрушить – пнул, как следует, ногой, и все тут. Но боюсь, главный расчет делался вовсе не на то, что мистер Горбачев никогда в Блафф не приедет. Тут была какая-то другая мысль – например, о несокрушимости пустяка. В хорошем смысле. На доске, безусловно, красовались серп и молот, но там было и много другой восхитительной чепухи. Очень скоро я понял, что в бурьяне вообще скрывается целый заповедник концептуального искусства.

В старом грузовичке у самой обочине сидели два динозавра. Подошел, посмотрел – просто резиновые маски, привешенные к потолку кабины и оттянутые вниз каменными грузилами. Но в любом случае весьма натурально. Ветер подует, ящеры зашевелятся. А если откроют дверь, то как раз окажутся на главной аллее парка.

Тут был старина Элвис. Маленький, не больше оловянного солдатика. Он стоял, весь одетый в черную кожу, по колено в каком-то стеклянном желе, размазанном по табуретке, и пел в кулак.

Сразу за Элвисом из травы выросла металлическая дверная коробка. Без двери. Просто такая рама, куда можно было войти и посидеть на лавочке, глядя в лицо пластиковому тюленю на ржавом буйке вместо шара. В песке под ногами сновали муравьи. Их норки с такими пухлыми валиками пыли по диаметру почему-то напомнили мне шерстяные носки, вывернутые наполовину и сброшенные с лилипутской ноги. Хотя, конечно, в носках нет такой глубины зияния, как в муравьиных норах.

Ну а за тюленем стояла будка мороженщика. Разумеется, необитаемая. Но зато идейная. В окне болтался велосипедный обод c небрежно вписанным в него «пацификом» из проволоки, под окном – табличка «Snow cones for peace»: «Вафельные рожки в борьбе за мир».

Потом мне показалось, что я набрел на сортир. Представьте: стоит полукругом забор из неотесанных бревен, и на нем два указателя. Стрелочка влево – Yes, стрелочка вправо – May be.

На самом деле, все равно было, с какой стороны заходить, потому что в разрыв попадал в любом случае. И обнаруживал не сортир вовсе, а место для костра. Скамеечка опять-таки, присыпанная щебенкой плешка и на плешке – что-то вроде казана. Железная лоханка, в которой, видимо, для растопки, громоздились клубки перекати-поля.

Боюсь, всего парка мне в подробностях не описать. Я провел в бурьяне у обочины не меньше часа, пока не проголодался, а потом просто перешел дорогу и направился в стейкхаус с поэтическим названием «Американский тополь».

И черт меня побери – это снова был заповедник концептуального искусства! Я сел под навесом, можно сказать, в отдельном кабинете, привлеченный еще одной удивительной вывеской: Funeral parlor. Dentist office. Над вывеской сидели два грифа-падальщика, вырезанные из фанеры. А внизу мотался на железных цепях зуб, вырезанный из листовой жести. Наверное, когда-то в этих краях гробовщики служили по совместительству дантистами (пускали же у нас цирюльники кровь!) Ну, или как минимум, похоронная контора и зубоврачебный кабинет находились в одном здании.

Вообще люди, оформившие стейкхуас, отличались довольно мрачным чувством юмора. У забора (огромная жердина с накинутыми на нее потертыми седлами) я разглядел сразу три могилы. Деревянное надгробие с эпитафией, холмик земли и из холмика торчат ковбойские сапоги. «Пит Две Пушки жаловался на стряпню. Теперь он на глубине шести футов». Это на первом памятнике. «Здесь покоится Пьяная Шкурка. Он не давал на чай, и мы его вздернули». Это на втором. Эпитафия на третьем мне понравилась больше всего: «Леворукий Пес вечно ходил винтом, вот мы его и закрутили в землю». Для убедительности сапоги у третьего покойника действительно были закручены винтом – бедняга, ко всему прочему, вошел в грунт головой.

Пока готовился стейк, принесли пива. Polygamy Porter. «Полигамный портер» (Блафф находится в штате Юта, а Юта – это мормоны, а мормоны, как известно, многоженцы). На этикетке красовался загорелый атлет в окружении пышных нагих блондинок. И приписочка снизу (буквально): «Зачем иметь только одну?». Все правильно, я тут же заказал вторую.

Вывески. Этикетки. Резиновые ящеры. Фальшивые могилы с издевательскими эпитафиями. Берлинская стена в бурьяне. Первый освежающий глоток портера. Легкий хмель. Предвкушение нового марш-броска наутро.

Все это и была перистальтика большой дороги. Никаких достопримечательностей. Просто череда пустяков, доступно только периферийному зрением.

Но вы попробуйте разрушить эту твердыню, господа!

ПРОДОЛЖЕНИЕ – ЗАВТРА!