Начало книги – здесь. Начало этой истории – здесь. Предыдущий фрагмент – здесь

Правила наложения

«… И хотя именно граница, в конечном счете, задает форму предмета или пространства, на стыке границ эта форма почему-то совершенно размывается. Да и само пограничье, выходит, – не столько пограничное состояние (в смысле – экстремальное, последнее, крайнее), сколько сумерки и неопределенность, текучесть и всяческая межеумочность, место нигде».

За завтраком я думал в том числе и об этом. Чем мне особенно понравилась Таба? Да тем, что никакой Табы, в сущности, нет. Накануне отъезда я что-то читал про маленький городок с таким названием: в 8 километрах от его центра – исторический остров Фараонов, в 30 – Табский международный аэропорт, еще сколько-то – до местечка Таба-Хайтс, где стоит мой «Хайятт». В автобусе из аэропорта (мы прилетели в Шарм-Эль-Шейх, это 200 км до заданной точки) гид Мустафа несколько раз повторил, что для прогулки по Табе (городу) при себе нужно обязательно иметь паспорт. Но я так никакого города и не увидел. Ни по дороге в отель, ни после. Где начинается и заканчивается сам курорт, тоже неясно. Мне так показалось, что Таба – это все побережья от Нувейбы до «Хилтона Таба», стоящего прямо на таможне (гостиницу исходно строили на израильской территории, а затем земля отошла к Египту). Однако побережье называлось ни много ни мало египетской Ривьерой, тем самым подтверждая мой вывод: наложение границ сильнейшим образом их размыло, и почва как бы освободилась от навязанных ей амплуа. Просто гористая пустошь у синего-синего моря. Причем скажу честно: если вы остановились в Таба-Хайтс, из аэропорта (все равно какого) туда лучше ехать с завязанными глазами (все равно, днем или ночью).

Кругом – горы. По факту вроде бы гранитные, но по виду – не то какие-то насыпи, не то терриконы, никакой в них нет монументальной торжественности. Камень выгорел на солнце и растрескался от перепада температур (пустыня, знаете ли). Как заметил один наш попутчик, «готовый щебень – бери и грузи». Среди этой щебенки там и сям возникают бедуинские селения, самые натуральные, без всякой оглядки на цивилизацию: козы, верблюды, палатки из какого-то тряпья, низкорослый кустарник, в котором ворохами застревает неведомо откуда сносимый ветром полиэтилен – мусорные и продуктовые пакеты.

И наконец, главное украшение пейзажа – отельный недострой. Кризис, наверное. У воды торчат ржавые пляжные зонтиков с непокрытыми головами, у подножия гор – мрачные бетонные коробки. Некоторые из них дерзают принимать гостей. По ночам эта дерзость особенно живописна, когда из черноты появляется, к примеру, какой-нибудь Holiday Inn, весь в огоньках, как праздничная оптушка годов этак девяностых. Под пальмой сплетенный из светящихся трубок Санта погоняет двух горных козлов – спасибо, что хоть не верблюдов ему в санки впрягли. На фронтоне болтается вправо-влево такой же светящийся колокольчик и тоже весь огоньками струится – типа джингл-беллс (по счастью, совершенно беззвучный джингл). А есть еще рассаженные по кустам вифлеемские звезды, валенки из бумаги на дверях, елочка в вестибюле, как бы вписанная в рамку обязательного металлодетектора. Колонны обмотаны красными тряпками. Тряпки оклеены белыми ватками, такими крошечными, будто их нащипали не для украшения, а для кабинета с табличкой «Забор крови». И прямо возле рамки, среди всей этой сверкающей мишуры, сидит за столом черный-черный, грозный, как самум, охранник (берет, автомат, берцы) и один за другим душит в пепельнице окурки.

Пока развозили ребят по гостиницам, я всерьез подумывал о том, чтобы вернуться обратно в аэропорт и улететь первым же рейсом домой. Но потом, прямо по курсу, появился щит с надписью Taba Heights и самими этими Heights в виде трех геральдических горных пиков. Почему-то он напомнил мне карту Швамбрании.

Окончательно отлегло только когда въехали в сам Хайятт. Это был скорее маленький город, нежели большой отель. На центральной площади журчал фонтан, где-то среди пальм, подсвеченные каким-то дынным светом, круглились саманные купола и башенки с окнами, как бы продавленными в глине великанским ногтем (кажется, это называется «полуциркульные окна»). «Электрокат» – так его называл мой сын – докинул нас после вписки до номера, тоже недалеко от центра (но очень зеленый район). Под луной, в горной долине, как-то влажно седело поле для гольфа, и между вакуолями зелени (читай – серебра) были картинно расставлены валуны. Ни Рождества, ни Нового года не чувствовалось совершенно. И я с облегчением понял: тут можно жить.

Прерывистые и сплошные

Одно существенное уточнение к обозначенному закону: там, где границы интерферируют, возникает не просто какое-то марево, сумерки и бесформенность – там рождаются также необъяснимо уютные карманы и пазухи пространства, анклавы и оазисы, странные отнорочки, ведущие сразу во все концы земли. Собственно, поэтому и можно жить.

Тем более что сами по себе эти карманы очень хорошо структурированы и разграфлены. Повторяю, я так и не смог определиться с границами Табы. А вот Табские высоты – те даже забором обнесены, все четко и ясно. И так же все четко поделено внутри резервации: это «Хаяйтт», это «Софитель», это «Мариотт», это «ИнтерКонтиненталь». Ближе к горам есть еще какие-то «Три угла» (The Three Corners), но они явно классом пониже, да и от моря далеко, не будет о них говорить.

Отели выстроились шеренгой вдоль пляжа – его протяженность в Таба-Хайтс примерно 5 км. Южная оконечность открывается на Нувейбу, северная – обозначена гранитным мысом и, соответственно, бухтой. В бухте сейчас идет стройка, новый отель, Club Med, если не ошибаюсь. Этой локации не стоит завидовать. Да, красиво, да, всегда спокойное море и вообще кругом скалы, хорошо защищающие от ветра (на всех остальных пляжах в Таба-Хайтс без плетеного экрана на ножках не обойтись – дует). Но знаете что? Кораллового рифа в бухте нет. Вернее, он есть, но только туда нужно плыть на специальной лодочке, к мысу, а вот в «Хайятте» риф – он прямо у берега, на расстоянии максимум 30 метров. Идешь по мосткам, спускаешься по лесенке в море – и все: начинается водная феерия. Рыбы-зебры, рыбы-флейты, рыбы-бабочки, рыбы-попугаи, шипованные крылатки, даже небольшие мурены и осьминоги! Из-под полипов, как черные волосы из подмышек, торчат морские ежи. А если отплыть чуть дальше, на глубину, то можно встретить морских черепах. На мостках часто образуются очереди – люди прямо на ступеньках снимают-надевают ласты. Или просто жена ждет с тревогой ныряльщика-мужа. «Ну, наконец-то! – вздыхает она, протягивая полотенце. – Что, такие красивые рыбки?» «Очень красивые, – отвечает муж. – И срут пунктиром!»

В любом случае похожие мостки есть только в новеньком «Софителе» по соседству, но там подводная жизнь приметно беднее. А дальше вообще начинается один только голый пляж и скучное мелководье. Так что в этом плане «Хайятт» – чемпион.

Однако есть и другие планы, другие повороты темы, отследить которые не оставляет никакого труда, потому что границы между отелями хоть и прозрачны, но размечены, повторяю, очень хорошо, словно бы в качестве компенсации за невнятность границ «большой» Табы. На каждой – двухсторонний щит: «Добро пожаловать!» и «Надеемся вскоре увидеть вас снова!». Деревянная будка – так и хочется сказать, с пограничником. Где-то эти парни просто улыбаются и говорят: «Привет!» Где-то требуют показать сумку: «Чик йор бак» (в смысле, это они хотят to check your bag). Причем характер пространства при пересечении меняется радикально, как будто ты и впрямь оказался в другой стране. Ландшафт, архитектура, люди – все другое! «Хайятт» зелен, а «Софитель» – почти пустыня, утыканная по периметру огромными пластиковыми пальмами (по вечерам на их мушках маяками загораются красные огни). В «Хайятте» изгнали торгующих, а в «ИнтерКоне» нас встретили арапчата криками «Хеллоу! Браслет энд неклис! Хеллоу! Браслет энд неклис!» Арапчат двое и обычно они заняты дракой, веселой и безвредной – просто катаются по лужайке и рычат. Но о работе, конечно, не забывают – ни тот, кто сверху, ни тот, кого уже положили на лопатки. Едва завидев прохожего, они в две глотки снова начинают предлагать браслеты и ожерелья, разложенные у дороги на полотенце.

В «Мариотте» неприятно поражают ядовито-синие скамейки и урны, диким выглядит и бассейн, оформленный чуть ли не в виде вольеры для полярных медведей в Московском зоопарке. В «Софителе» (это мы уже возвращаемся домой) действуют на нервы дешевые пластиковые лежаки на пляже и такие же стулья на балконах жилых корпусов, не говоря уже о самом корпусном мышлении архитектора.

Ступая на землю «Хайятта», ловишь себя на той же мысли, что и при въезде в Таба-Хайтс: здесь можно жить. Как Табские высоты – это некий анклав внутри безвидной и бесформенной Табы, так «Хайятт» – это оазис внутри анклава. Отнорочек, пазуха и карман.

Залезаем, ребята!

Продолжение