Начало книги – здесь. Начало этой истории – здесь. Предыдущий фрагмент – здесь

Трудно быть лордом

11 июля, совершенно не подозревая, что это канун великого праздника, я шел пешочком по Шафтсберри-сквер, когда вдруг краем глаза увидел странное сооружение рядом с автостоянкой. Это была башня, сложенная из грузовых полет в основании и затем достроенная до вавилонских размеров за счет шпал. Здания в Белфасте низкорослые, но масштаб постройки задавал высотный Days Hotel напротив стоянки: шпалы поднимались до уровня пятого этажа. Я свернул в переулок, к Сэнди-Роу. Отсюда было видно, что по башне муравьями ползают подростки. Возле подножия валялся какой-то продавленный топчан и рядом с ним торчала пара кресел. Все очень потертое, но вполне жилого вида. На мой осторожный вопрос, что это все означает, один мальчишка ответил коротко: «Костер. Будем сегодня жечь костер». Я покачал головой с сомнением.

Во-первых, никогда, даже в пору пионерской юности, не приходилось мне видеть костров такого размера. Во-вторых, рядом находились отель и автостоянка (извините за повтор). В-третьих, на самой вершине башни трепетал на ветру флаг Республики Ирландии: три вертикальных полоски – зеленая, белая, золотая. Конечно, к тому моменту я уже кое-что знал о некотором антагонизме Ольстера и Зеленого Эйрина, но чтобы вот так, открыто, среди бела дня сжигать флаг вполне себе суверенного государства, к тому же соседа – это мне казалось, по меньшей мере, странным. Но мальчишка не врал, они действительно сложили костер. Причем, как потом выяснилось, такие костры выросли и в других местах города, например, в конце Шанкилл-роуд, где, как и на Сэнди-Роу, живут в основном протестанты. И вообще это старая добрая традиция. Ребята (редко когда старше 20-ти) целый год собирают всякий хлам, чтобы после возвести свои горючие башни. Мало того, проводится как бы негласный конкурс – у кого они выйдут лучше и красивее. В работу немедленно включаются вредители, покушающиеся на чужие шедевры. Чтобы никто ничего не украл и не разрушил, парни несут вахту подле костров, отсюда – топчаны и кресла, подремать и расслабиться. Насчет флага все то же оказалась правдой: ненавистная Республика подлежит уничтожению, пусть даже символическому. Единственное, в чем я ошибся, это было время суток. Среди бела дня Ирландию действительно не жгут – аутодафе происходит в ночь с 11 на 12 июля.

Чужакам и просто любопытствующим соваться не стоит. Это в полном смысле слова языческие вакханалии. С элементами здоровой и бескорыстной поножовщины: жертвы случаются ежегодно. О силе стихии я догадался наутро, когда начались шествия, от одного пепелища к другому. Особое впечатление произвели на меня оплавленные светофоры: козырьки у них от жара пошли такими мягкими оборками, как старая грампластинка над открытым огнем. Местами они и вовсе потекли, запачкав красных и зеленых человечков, которые, надо же, все еще чумазо помаргивали из-под нефтяной пленки. Сравнение с мягкими часами художника Сальвадора Дали, боюсь, столь же неизбежно, сколь и неуместно.

Это был не сюрреализм, не эстетство и пижонство, а нечто прямо противоположное: дикое мясо. Не Ирландия (у нее свои, зеленые парады, типа того, что устраивают в честь Святого Патрика). Но, увы, и не Англия, к которой Ольстер так прикипел душой. Бедные англичане хотели одно время помочь, надеялись приручить оранжистов и их поборников, превратив шествия в некое подобие массового народного гуляния. Даже название придумали: «Оранжфест». Деньги выделили. Но ничего не вышло. Дикое мясо устояло. С кострами. Пепелищами. Оплавленными светофорами. Поголовной пьянкой начиная с самого утра, когда чуть ли не у каждого на плече по ящику сидра (и никого с ненавистным республиканским «Гиннесом»). И в сердцевине всего, по сути, – простой парад полковых оркестров.

Оркестры движутся по городу маленькими разноцветными когортами. Впереди обычно несут знамя – по-нашему это скорее смесь пролетарского транспаранта и православной хоругви (только двуручной). На большинстве знамен красуется бестрепетный Вильгельм Оранский, тычущий сабелькой вдаль. Перетяжки несут люди почтенные и пожилые, с особыми оранжевыми лентами на шеях, нередко в партикулярном платье: костюм, котелок. Однако следом за ними, как будто пажи за шлейфом королевы, плетутся детишки с веревками в руках, вяло закрепленных на макушке каждого древка – что-то вроде бегучего такелажа на судне (если за знамя на сей раз принять за парус).

Затем идет самый главный человек в оркестре – барабанщик. Это уже не вояка, это – вакхант. В плотном и четком строю только ему одному дарована свобода движений, хотя кажется, поведи он своим барабаном в одну сторону, будет улица, поведи в другую – переулочек. Барабан огромен. Это так называемый Ламбег-драм: дубовый обруч, обтянутый козлиной шкурой. Говорят, его гром ободрял перед решающей битвой войска короля Вильгельма. Говорят, этот гром с тех пор противен слуху католиков. И ровно поэтому оранжистские парадные тропы всегда прокладываются через католические кварталы Белфаста – чтобы яснее отдавалось в головах папистов эхо далекой (и навеки проигранной) войны. Ламбег-драм мельничным колесом висит на груди музыканта и гудит, избиваемый с обеих сторон ротанговыми колотушками. Барабанщик улегся щекой на обод (правильнее будет сказать – кадло!), закрыл глаза и лупит, и лупит, работая локтями, как будто булавами жонглирует, и при этом, с медвежьей грацией перетаптываясь, кружится в подобие шаманского танца. Подростки жадными глазами следят за ним с тротуара и тоже бьют в невидимую мембрану: «Эван, Эван, Эвоэ».

Единственным конкурентом барабанщику можно считать человека с булавой. Вовсе не обязательно тамбур-мажора. Иногда это просто какая-нибудь девчонка или парень в кроссовках и спортивном костюме. Он (или она) балансирует палкой на подбородке, а после, присев, с размаху швыряет ее над строем, стараясь закрутить винтом. Ловит на излете. Или не ловит, ничуть по этому поводу не расстраиваясь.

Замыкает когорту человек со свистком. Таким же пронзительным, как у судьи на футбольном поле. Музыканты играют именно по свистку. Не исключая, кстати, неистовых носителей Ламбег-драма. В паузах слышится только сухая мелкая дробь (ее в Шотландии называют «тату») и крики людей на тротуарах.

12 июля вся жизнь в Белфасте сосредоточена вдоль главных улиц. Те, кто помоложе, сопровождают бесконечную череду оркестров через весь город. Те, кто постарше, усаживается на загодя припасенные стульчики по тротуарам. Самые отчаянные забираются на телефонные будки и автобусные остановки, в основном чтобы помахать флагом. Соединенного Королевства. Или Северной Ирландией – с красной рукой Ольстера. Девушки кутаются во флаги почти поголовно (в дождь это даже выглядит соблазнительно) и бредут в обнимку, отмеченные алой дланью О’Нейлов. В узловых точках возникают бронированные полицейские бобики, которые тут забавно называются краймстопперы – «остановщики преступлений».

Однако самое сладкое, протаскавшись за колоннами демонстрантов, свернуть с проторенных троп и затеряться в абсолютно безлюдных переулках. Там, в этих переулках, живут фрески. Или мурали. Там стоят вечные, всеохватные сумерки. Там раскрывается – особенно если до ваших ушей все еще доносится гром барабанов – главная тайна Ольстера.

Продолжение