Начало книги – здесь. Начало этой истории – здесь.

Список третий: брюссельский

Для первого моего дня в Брюсселе перечень был такой: «Мусорщики танцуют – Дракон в соборе – Босх на карусели – Идет снег».

Я ничего не менял, целиком перенеся его из записной книжки. И вижу теперь, что – хорошо. Особенно мусорщики.

Хореография, значит, самая простая. Один из них, в колпаке Санты и с золотой серьгой в ухе, бежит по тротуару, хватает загодя прислоненные к стенам пакеты и мечет их, почти не глядя, в направлении мусоровоза. Поскольку поймать и затолкать – труднее, чем поднять-бросить, на запятках едут сразу двое. В нужных местах они соскакивают и танцуют на месте в ожидании броска. Ритм задает шофер – он просто лупит пятерней в середину руля: бип, би-боп, бип. И сам слегка подпрыгивает на сиденье. А запяточные, приплясывая, еще и в ладоши хлопают, и даже как будто что-то поют. Снова первый пошел, за ним – машина. Пробежка вдоль стены, наклон, захват, швырок, передача, загрузка и, в короткой паузе, бип, би-боп, хлопки и выклики. Балет прямо, а не уборка мусора.

На улице, впрочем, никто не шарахался и не пугался, но и любопытными взглядами (я не в счет) тоже не провожал – привыкли. У Бельгии вообще очень странная репутация: ее одновременно считают самой скучной и самой экстравагантной страной Европы. С этого парадокса начинают многие путеводители. Но почему-то никто не предлагает решения и не говорит, что это-то как раз и есть парадокс перечня, который, напомним, скучен, ибо всякое перечисление утомляет, и экстравагантен, потому что в одном ряду могут оказаться совершенно внезапные, в дикой природе никогда не сходящиеся вещи и явления

В бельгийской эксцентрике нет ничего от английских чудачеств, которые все-таки, как ни крути, суть сознательный культ и стратегия. В них нет ничего специально экзотического, пряного, необычного. Никто не просит приготовиться – дескать, сейчас будет излом, надрыв и всяческая порочность. Все происходит исподволь, в самой гуще будничной скуки, посреди нее – а не ей вопреки, не из желания поскорей от скуки избавиться. Как такое возможно, мне объяснили те же самые мусорщики. Они танцевали и пели, они носили колпаки Санты и серьги в ушах. Будь они даже лихими трансвеститами на шпильках и в страусовых перьях, вряд ли бы кому-то из прохожих (не говоря уже о самих мусорщиках) пришло в голову, что это такой бунт против серости жизни в целом и конкретного ремесла в частности. Нормальное ремесло, да и с жизнью тоже все в порядке – идет-плывет сама собой, вот уже и Рождество на носу. А под Рождество петь, плясать и напяливать на себя колпаки Санты – это уже почти рутина, так что если говорить о бунтарях, то это к их мусоровозу, как к карнавальной платформе, следовало бы присоединиться остальным гражданам, в том числе и трансвеститам в страусовых перьях. Потому что настоящие будни в самом деле экстравагантны, а настоящая (бунташная) экстравагантность – в самом деле скучна. В сущности, тут даже и противоречия никакого нет.

Как не было его ни в монгольском рождественском базаре, ни в аттракционе «Монстр из ледникового периода» – прямо напротив собора Св. Екатерины. Я свернул с площади де Брукер, прошел переулок до конца и, миновав перекресток, сразу же наткнулся на жопу дракона. Внушительный такой круп, хвост метров семь, щитки, как у стегозавра, тянутся от самого кончика по хребту куда-то в направлении холки, только ни холки, ни головы не видно, а виден стрельчатый фасад собора, куда, как нору, дракон, собственно говоря, и ползет. Вернее, намеревается уползти, потому что пока никакого движения не заметно. Прямо возле туши, на табуретке, стоит человек и шваброй, прибитой к длинной деревянной жерди, чтобы можно было везде дотянуться, счищает со спины монстра налипший снег.

Все объяснялось просто – готовили к Рождеству новое развлечение. «Ice Age Monster, – прочитал я на щите. – Постарайся не быть съеденным». Вход через отверстую пасть с окровавленными клыками. «Внутри – лабиринт, а прямо в брюхе – ад», – это мне уже рассказал мужчина со шваброй, когда я вынужден был завязать с ним беседу, отвечая поневоле на полные неодобрения взгляды: мол, скачет вокруг какой-то идиот и без конца щелкает камерой, а зачем ему это надо?

Ну и потом монголы: к снимкам драконьего зада на фоне готических шпилей добавились, на том же фоне (просто другой фасад), нарядные юрты. Функционально они ничем не отличались от деревянных палаток на любом рождественском рынке, да и содержательно – тоже не сильно, просто кроме глинтвейна в них подавали еще и кумыс, а кроме привычного (картошка, сыр, ветчина) тартифлета – конину. Но по ощущению оно было как нашествие: монгольские кочевники захватывают столицу Евросоюза. Впрочем, прямо напротив сцены, где степняки ближе к вечеру устроили концерт народной музыки, работала нормальная бельгийская карусель: под музыку несколько иного свойства механические уродцы, словно сошедшие с полотен Босха, водили свой скрипучий хоровод. Страус и жук-рогач, Икар с похожими на ортопедический аппарат крыльями, хамелеон, у которого на спине пузырилось что-то вроде блистера для стрелка, как на самолетах, человек в канализационном люке, Пегас – с крыльями, но без задних ног, замененных дышлами железной колесницы (разумеется, для малолетних седоков, как и блистер на хамелеоне). «Музыкальный ад», точно по Босху! Или, как там его, Питер Брейгель, «Падение мятежных ангелов». Надо ли говорить, что собор Св. Екатерины по-прежнему служил задником – и виртуозам Монголии, и юртам с глинтвейном, и Пегасам с хамелеонами, которые в своем непотребном и одновременно очень будничном кружении, нагляднее всего иллюстрировали бельгийский симбиоз экстравагантности и скуки. В довершение всего в Брюсселе шел снег. Густой-густой снег, какого здесь не видели лет десять. Росли многокилометровые пробки, закрывались аэропорты, сбивались с расписания поезда. Но только под этим абсолютно экстраординарным снегом город (а может и вся страна) погружался не в панику, а в дрему. И дрема это была, без сомненья, счастливой.

Продолжение