Начало книги – здесь. Начало этой истории – здесь.

Все свои

А еще в Англии нет дворов. Задние дворики есть, но это что-то вроде чулана под открытым небом. Там обычно валяется всякий хлам, стоят качели или батут, и все это дело обнесено живой изгородью или забором из досок. Приватная территория.

В Англии нет также подъездов: с улицы попадаешь прямо к себе в прихожую. И, наоборот, из квартиры – прямо на улицу. Или, скажем, на крепостную стену – я видел такое в Честере, древнем городке в графстве Чешир, где эту самую стену начали строить еще римляне. Назвать ее оборонительным укреплением сложно, местами она спускается до уровня тротуара, но, с другой стороны, приятно, когда ваш дом в буквальном смысле становится вашей крепостью.

Отсутствие дворов и подъездов легко объяснимо. Дома в Англии обычно тянутся вдоль улиц низкорослыми шеренгами, тесно пригнанные друг к другу. В сущности, типовая застройка. И вовсе не обязательно безобразная (по крайней мере, георгианская архитектура доказала, что и типовая застройка может быть настоящим шедевром). При таком раскладе дворам и подъездам просто негде появиться. Это в плане организации жилого пространства. В плане же душевной организации граждан сказанное означает, что здесь нет – я бы сказал так – зон сумеречной, промежуточной, полулегальной коммунальности. Нет той среды, в которой и рождаются представления о приличиях, как известно, не совпадающие с представлениями о «добре» и «зле», о «хорошо» и «плохо». В Англии вот тебе дом, а вот – мир. Посредников нет. Даже в виде соседей. Один дядечка, с которым я познакомился в отеле за завтраком, признался мне, что никогда не здоровается со стариком, чей дом стоит стена в стену с его домом. Черствые люди? Наверное, да. Но как охарактеризовать людей, живущих с оглядкой на соседа, с мечтой его извести или, наоборот, заслужить одобрения, потому что ведь, как ни крути – «свои»? Я воздержусь от оценок. В Англии все – свои. Да, мне попадались таксисты, ругавшие арабов и азиатов. Но я видел и вот какую сценку. Скоростной поезд (это когда при въезде в туннель уши закладывает). Две старушки за столиком у окна, этакие мисс Марпл. Рядом с ними, за тем же столиком, спит, упав лицом на лаптоп, китайский студент. Прямо в куртке. Капюшон с меховой оторочкой натянут шалашом на голову. Ноги в проходе. По-нашему – хам. Но бабушки смотрят на него с интересом. Даже с умилением. А едва он просыпается и начинает жрать чипсы, близнецы Марпл с ним ласково заговаривают. И после обмениваются друг с другом взглядами, которые, если перевести их в слова, могут, клянусь, означать лишь одно: «Надо же, какие теперь пошли англичане». Но в любом случае не вот это: «Гнида узкопленочная!» Или: «Понаехали!» Все свои по определению. Точнее, все те, кто вошел в круг, оказался по эту сторону крепостной стены.

Не верите – поезжайте в Йорк, чудесный город на севере Англии. Кстати, любимый город самих англичан. Он тоже, как и Честер, окружен стеной (которую тоже начали строить римляне), но только стена эта имеет свои особенности. Во-первых, на ней есть лавочки, чтобы сесть и передохнуть, полюбоваться видами, а во-вторых, Йорк повернут к стене спиной, так что любоваться приходится исподним: задними двориками с бельем на веревках, навесами, присыпанными сопревшей листвой, качелями, кучами песка, батутами. В одном месте даже открывается вид на окна какой-то конторы: люди сидят и ворошат бумажки или пялятся в экраны компьютеров, причем свет такой тусклый-тусклый, как и положено в конторе. Похоже, тот, кто расставлял скамейки, делал это не без умысла. Он знал, что предложить туристам (а поскольку стена является одной из главных главной достопримечательностей Йорка, редко какой турист не взберется на нее и не обойдет город по кругу). Если кто и думает, что приехал в Англию за экзотикой или, не дай бог, идеалами, то быстро уверится в обратном. Он приехал за тем, что приличия запрещают любить дома. За скукой и бедностью жизни. За хламом и чепухой. И за нежностью, которую испытываешь, например, к ребенку, взлетающему на своем батуте чуть ли не вровень со шпилями собора. А что касается исподнего, то стесняться не нужно: тут все – свои.

Санта-Конус

В Англии нет приличных людей. В каком-то смысле там нет людей вообще. Это страна, населенная по преимуществу дорожными конусами – идеальными первообразами местного населения. Едешь по трассе, и такое чувство, будто конусы тянутся вдоль нее непрерывной шеренгой. Причем на вершине каждого есть что-то вроде кулачкового патрона и в нем игольного ушка, сквозь которое продергивается красно-белая заградительная лента. А на патрон надевается миниатюрный фонарь, неизменно обращенный лицом в небо.

Конусы бывают минимум трех пород. Самые распространенные – красные, с воротничком из плотной рифленой фольги, весьма отзывчивой в темное время суток к свету фар. Потом идут желтые, со значком «Остановка запрещена» вместо лица. Наконец, возникают молочные, со срезанными вершинами – они торчат на нерегулируемых пешеходных переходах и светятся мягким нутряным светом.

У конусов имеются собственные жилища. Я не раз видел вдоль дорог будки, откуда врассыпную бежали эти смешные пластиковые колпаки. И вполне естественно, что при наличии жилищ сами собой объявляются бездомные, заблудившиеся, падшие. Потерявшие воротничок. Завалившиеся в бурьян возле пруда. И даже прыгнувшие на дно водоема, где иногда по-прежнему пытаются сохранять строй (независимо от силы течения).

Почти незаметно для себя я стал по ходу поездки сочинять всякие истории про конусы. Представлять их сходящими по трапу самолета где-нибудь в Штатах – веселыми такими, счастливыми, в битловских париках. Или воображал, как Отелло-конус душит конус-Дездемону в пьесе, написанным конусом-Шекспиром (плевать, что все они жили до появления автомобилей). В общем, игрушки и полное погружение в чепуху.

А потом я заметил в воротах одной из церквей Санта-Клауса – вернее, Санта-Конуса, потому что это и был натуральный дорожный конус. Только плоский, ибо вырезан из фанеры, и с небольшой загогулиной на голове (колпак с помпоном). В ногах у Санты было написано: Christmas charity cards. В смысле – «Благотворительные рождественские открытки». И заодно название организации, занимающейся их массовой продажей по всей Англии. 80% дохода идет на нужды благотворительных учреждений. Немалые деньги, если учесть, что открытки стоят в среднем по 3 – 4 фунта за штуку, тогда как дизайн любой из них обходится в 50 пенсов (разумеется, на весь тираж). Фанерные Санта-Клаусы, призывающие покупать открытки, стоят почти у каждой церкви. Но когда в разговоре я как-то заметил служке, что all these guys look pretty much like cones (забыв добавить, что речь все-таки идет о traffic cones – «дорожных конусах»), на меня посмотрели мрачно и поддержать разговор отказались. Выяснилось, что cones звучит почти как cons («подлянки», «аферы», «махинации») и что даже есть особый термин charity cons, и выражение Christmas charity card cons, означающие не что иное, как обманное получение денег под видом сборов на благотворительность. Похоже, диккенсовский Скрудж с его ненавистью к Рождеству возник далеко не на пустом месте. Путешествуя по Англии накануне праздника, я не раз имел возможность разделить подобные чувства. Но все равно, Санта-Конус (Клаус, простите) стал для меня одновременно отцом-прародителем и вместе с тем высшей ступенью эволюции дорожных конусов. И высшей точкой местной эксцентрики. В момент встречи с фанерным дедом я понял, что к чему.

Дело в не заградительной функции, не в плебейском «туда не ехай, сюда ехай», а просто в круговой поруке. В обозначении круга, внутри которого каждый становится своим. Как внутри крепостных стен Йорка или Честера. Местным. Здешним. Родным. Да и все, что за пределами – всего лишь дорожные работы. А никак не осада.

Не торопясь, иду по городской стене. Сажусь на лавочку. И тотчас внезапной волной накатывает нежность: на заднем дворе облезлого кирпичного дома скачет на детском батуте девочка, всякий раз на мгновение зависая в верхней точке амплитуды. Четко вровень с готическими шпилями Минстерского собора, чернеющими там, вдалеке, над бурыми черепичными крышами. Вровень с собственной мечтой о полете. Вровень с моими сестрами – жалостью и нежностью.

Тут действительно все – свои. И все – на равных.

 

Следующая история – здесь