Начало здесь. Предыдущее – здесь

Чернозем

Сказать по правде, только законченный идиот может всерьез оскорбиться, если ему дадут вдруг почувствовать себя такой спорой, сгустком бульона. Расчет на протоплазму подразумевает вовсе не желание унизить (слишком сложно для протоплазмы, да и вектор неверный), а, прежде всего, заботу о грунте. И Америка – это тотальный чернозем. Тут даже и доказательств никаких не нужно.

Первые два дня я провел соответственно в Майями и соседнем с ним Форт-Лодердейле. Путеводители в один голос твердили: «американская Венеция». И не ошибались они, как выяснилось, только в одном – обилии воды. В остальном же здесь не было и намека на венецианское тонкачество и архитектурные кружева, на всю эту прелесть обветшания, погружения на дно, жизни в рассеянном свете. Солнце Флориды светило в полную мощь, и тонуть никто не собирался. Даже Форт-Лодердейл с его многочисленными каналами не мог ввести в заблуждение. Потому что каналы, как и стриты с авеню, были расчерчены по линейке (будто грядки на огороде). Потому что самый узкий из них легко бы уделал Гранд-Канал. Потому что вместо облезлых палаццо дожей по берегам вставали либо высотки даунтауна, либо низкорослая жилая застройка, а вместо гондол перепахивали воду роскошные катера и яхты с такими высокими мачтами, что приходилось то и дело разводить мосты. Процедура, надо сказать, напрочь лишенная всякой романтики – примерно как на железнодорожном переезде. Дребезжит звонок, опускаются с обеих сторон шлагбаумы, поднимаются фермы моста. А потом – раз, и полезли из земли такие тяжелые стальные закрылки (и оно опять-таки больше похоже на переезд, оборудованный устройствами дополнительного заграждения). Уже ни за что не сунешься. Но в Америке и так не суются. На проезжей части терпеливо ждут водители, на тротуарах – любители бега трусцой, которые, впрочем, времени даром не теряют и даже перед лицом непреодолимой преграды продолжают трусить на месте, иногда целой колонной. Единицы отвлекаются на посмотреть – а что там, внизу? А там всего ничего: катамаран «Дух Лодердейла», к примеру. Мачта, конечно, высоченная, но даже будь она пониже, навстречу духу все равно следовало бы раскрыть створки.

В общем, с первых же минут пребывания в так называемой американской Венеции, несмотря на все обилие воды, мне чаще всего на ум приходило именно это слово – «чернозем». В точности по Мандельштаму: «Переуважена, перечерна, вся в холе, вся в холках маленьких, вся – воздух и призор…» В Америке бродит какая-то первобытная сила. Сила, которая гонит тебя в рост. Распирает тебя. И тебя – прет!

Особенно в Майями. Да, понятно, тепло – я прилетел в марте, самый разгар сезона. Да, курорт, да, большой город. Но пусть вырвут язык тому, кто вздумает вякнуть хоть слово о бешеном ритме мегаполиса. Тут другое. Жизнь невероятно густого замеса, жизнь невпроворот, суп, в котором ложка стоит. Чер-но-зем! А уж потом большой город и все такое…

«Как на лемех приятен жирный пласт!» Правда ваша, Осип Эмильевич, – страшно приятен. И каждый вздох, каждый взгляд словно отваливает следующий такой же пласт, еще жирнее и приятнее.

Едемте на Саут-Бич – «Южный пляж». Хрестоматийный пример, не спорю. Но кто же, приехав в Майями, сюда не заглянет, особенно прочтя вывеску на одном из магазинов: All you need is to reach the beach? Это «битлы» про любовь пели, а здесь главное – добраться до пляжа. Потому что он и есть некий срез земной коры.

Возьмем за исходный слой Оушен-Драйв: улица отелей и ресторанов в стиле ар-деко – такие смешные, пастельных расцветок короба с опоясывающими балкончиками, чем-то напоминающие палубные надстройки. Функциональная роскошь 20 – 40-х годов (речь, разумеется, о прошлом веке).

Параллельно Оушен-Драйв тянется обширный газон, прибежище всяких фриков. Ночью они тут спят прямо на травке, а днем пробуждаются к жизни. Плетут из пальмовых листьев розы. Читают Библию, возя по страницам транспортиром и что-то там выверяя с помощью кружочков и стрелок. Наверное, когда сбыться пророчествам – необходимые записи делаются в особом блокноте. Один мексиканец, помню, и впрямь с самого утра принялся за проповеди. Правда, вечером я уже застал его не со Священным писанием, а с флейтой в руках. На затылке у парня висел накладной валенок – трудно было подобрать какое-то другое определение этим слипшимся, убитым в блин дредам (в самом деле фальшивым!).

Слой три – дорожка для джоггеров. Period.

Слой четыре – так называемый Променад, обнесенный невысоким булыжным заборчиком. Для прогулок он не предназначен: здесь стоят только какие-то спортивные снаряды, натянуты волейбольные между пальм, да кое-где торчат душевые стойки.

Слой пять – дюны. Просто песчаные кочки, поросшие осокой. Однако их тоже обнесли невысоким заборчиком (колышки, веревки) и строго-настрого запретили по траве ходить. Надо заботиться об окружающей среде.

Слой шесть – несомненной торжество такой заботы, широкая полоса пляжа, раскатанная машинами в настоящую грунтовку. И трафик тут очень оживленный (в Дайтоне, говорят, и вовсе на пляже случаются пробки). Машины береговой охраны, по преимуществу. И толпы ходоков с лыжными палками в руках. Граница вместо отбойников отмечена урнами, а за ней…

За ней начинается последний, седьмой слой – непосредственно пляж. Песчаный. Будки спасателей, ни на одной из которых до полудня никто не дежурит, и даже когда дежурят, надпись под трафареточку сохраняется: Lifeguard off duty. С утра на Саут-Бич лучше всего. Вповалку спят музыканты – полностью зачехленные в свои ветровки, с каким-нибудь контрабасом на дачной тележке. Спят непробудным сном и не шевелятся, даже когда в двух шагах от них проезжает трактор, запахивая песком водоросли, которые за ночь успели вытянуться по кромке прибоя жирной волнистой линией. К счастью, плужок хоронит не все. Остаются не погребенными раковины, странные ветвистые губки и куски кораллов, чем-то удивительно похожие на только что отбитые куски мяса – такие же, словно от молотка, дырочки по всей поверхности.

Но даже утром, когда кругом практически никого (к заспавшимся музыкантам нужно добавить разве что дедов с металлоискателями, выуживающих в песке монетки), ощущение жизни невпроворот сохраняется. Летят самолеты: каждые три – пять минут со стороны Атлантики показывается 747-й «Боинг». Трудяги-латиносы накалывают на палочки мусор. Спецмашины заняты примерно тем же, захватывая железными руками урны и опорожняя их себе куда-то за шиворот. Идут клином девушки в черных лосинах, опираясь на лыжные палки. Катит полицейский на квадроцикле, в шлеме и шортах (днем копы, не снижая скорости, мастерски лавирует среди загорающих). Обняв себя за плечи, будто в невидимой смирительной рубашке, бежит человек. Следит за здоровьем. И уже расположились на променаде двое художников с картинками. Картинки изображают психов. На отдельной табличке сообщается, что работы выполнены в стиле депрессионизма. И среди солнца и пальм это слово – depressionism – выглядит катастрофически неуместным. Честно говоря, за исключением означенных художников, настоящих идиотов в Америке, на идиотов рассчитанной, я более не встречал. И слава богу.

продолжение