Начало книги – здесь. Начало этой истории – здесь. Предыдущий фрагмент – здесь

Когда следующий?

Главной целью моей поездки в Штаты был Ки-Уэст, крошечный, 2 на 4 мили город-остров на южной оконечности гряды Флорида-Кис – Ключей Флориды (хотя на самом деле это никакие не ключи, а именно острова, просто испанское слово «cayos», собственно «острова» и означающее, в английской огласовке превратилось в «ключи» – «keys»). Рядом – Багамы, рядом – Карибы, до Гаваны – рукой подать. Идеальный курорт. Город-праздник. Город-карнавал. Так, во всяком случае, уверяют путеводители. Плюс невероятно красивый (я честно изучил картинки) отрезок федерального шоссе №1, соединяющего Ключи с материком. Местами трасса превращается в один бесконечный мост, построенный прямо в открытом море. И рядом с ним тянутся руины другого моста – останки разрушенной ураганом железной дороги, где теперь любят собираться рыбаки (некоторые даже разбивают себе на этом втором мосту палатки). В сущности, перед нами своего рода граница между Атлантикой и Мексиканским заливом: чтобы не запутаться, нужно помнить, что когда едешь туда, океан будет слева, когда обратно – справа. В Ки-Уэсте эта граница стирается, и, например, купаясь на пляже в Форт-Заке (полностью – форт Закари Тейлора), ты купаешься одновременно в заливе и в океане.

Кстати, нормальная ситуация для городка, где расположена самая южная точка континентальных США (отмечена особым буем) и откуда, можно сказать, Америка начинается: федеральное шоссе №1 идет вдоль всего Атлантического побережья вплоть до канадской границы. Общая протяженность трассы – 2377 миль. И судя по тому, что нулевая миля – знак Mile O на зеленом фоне, регулярно похищаемый туристами в качестве сувенира – находится именно в Ки-Уэсте, логично было бы предположить, что там дорога и берет свое начало. Во всяком случае, я рассуждал именно так, когда думал не только про позагорать и поплавать, но и об изучении Америки, так сказать, от азов, от истока.

Как выяснилось, аборигены убеждены в обратном: для них шоссе №1 начинается в штате Мэн, у канадской границы, а завершается как раз нулевой отметкой. Эта очевидная логическая ошибка никого не смущает. В месте, где океан есть одновременно залив, начало очень легко может оказаться итогом. А если вдуматься, тут вообще нет никакой ошибки – все дело в обратном отсчете. Старый год, к примеру, он ведь тоже честно тянется от начала к концу, однако на излете время как бы совершает кувырок, и мы заменяем сложение вычитанием: две недели осталось, одна, шесть дней, пять, четыре… Каким бы удачным год ни был, радость избавления от него перевешивает все остальное: впереди – точка обнуления, белый лист и начало новой жизни, свежей, юной, полной надежд.

В этом смысле приверженность граждан Ки-Уэста своей нулевой миле приобретает особое значение. Это место, где Новый год прописался навсегда. И хотя здесь не бывает снега, в магазинах никогда не переводятся елки, обвешанные забавными игрушками, сушеными морскими звездами, раковинами. Хорошо помню свое изумление, когда в жаркий и душный полдень, выходя из кубинского ресторана, где славно пообедал махи-махи с желтым рисом, я увидел возле дома напротив оленей Санты. Это были такие колченогие куклы размером с собаку, сделанные из проволоки и густо оплетенные мохнатым елочным «дождиком». На рогах болтались вылинявшие на солнце красные колпаки с помпонами. Олени выглядели не слишком авантажно, это правда, но правда и то, что неуместными они вовсе не казались – даже на фоне матовых от пыли пальм. Стало быть, в самом деле – Новый год.

Впрочем, атрибутика не важна. Важно главное: чистая страница, начало новой жизни. И уж его-то в Ки-Уэсте действительно празднуют каждый день. Примерно полвека тому назад на Мэллори-сквер, самой приятной площади города с видом на Мексиканский залив, стали собираться хиппи. Они пели песни под гитару и торговали всяким хламом. На них приходили поглазеть туристы. Так, по местной легенде, и родился Праздник заката, главное торжество в Ки-Уэсте. Вопрос, в котором часу сегодня садится солнце, один из самых актуальных. И хотя на него всегда существует вполне определенный ответ (например, «В половине восьмого!»), граждане, как правило, начинают беспокоиться. «Черт, а у нас на восемь столик заказан. Нельзя это как-нибудь уладить?» Или спрашивают: «А когда следующий закат?» И всякий раз удивляются, узнав, что только через 24 часа.

Только со стороны это может показаться глупостью. Когда ты стоишь на площади и вместе со всеми аплодируешь, глядя, как там, на горизонте, коснувшись воды, солнце на миг словно бы раздувается под собственной тяжестью, трудно избавиться от ощущения, что актера можно вызвать на бис, больше того, что это уже и есть бисовка.

Едва со сцены уходит главное действующее лицо, сиятельный желтый карлик, на ней появляется актеры второго плана: клоуны, акробаты, мимы, жонглеры, шпагоглотатели, дрессировщики… И начинается встреча Нового года (или нового дня – это все равно). В кубинском ресторане El Meson de Pepe, что прямо на Мэллори-сквер, играет ансамбль, звучат латинские напевы, люди танцуют сальсу, румбу, танго и среди прочих танцующих всегда выделяется одна пожилая пара – местные Джинджер и Фред. Удивительная экономия движений, ни намека на все эти конвульсии страсти, которыми обычно сопровождается танго, ни единой бисеринки пота на челе, и даже подол юбки взмывает над бедрами танцовщицы с каким-то непередаваемым целомудрием. А рядом изо всех сил месит ногами юный испанец, выкручивая руки белокурой гадалке (мы только что видели ее за работой, на площади). Темный клин на спине, такой же клин на груди, развязавшиеся шнурки мотаются на ботинках, словно танцор случайно наступил в таз со спагетти – и боже мой, как прискорбна вся эта бешеная моторика в сравнении с суховатой подобранностью стариков! Зеваки, конечно, хлопают всем без разбора, но вот официанты в El Meson de Pepe – те следят только за движениями Фреда и Джинджер, подчас забывая о клиенте.

Когда окончательно стемнеет, публика с площади перебирается на Дюваль-стрит, главную улицу Ки-Уэста. Судя по нарядам, большинство уже успело произвести здесь покупки и с радостью залезло в футболки, украшенные поразительными по своему идиотизму картинками и надписями. Навязчивая анальная фиксация записных остряков сомнений не вызывает: «Люблю пердеть», «Среди множества моих дарований пердеж – главное», «Иногда пернуть – это единственный способ признаться в любви». Но есть и другие темы, В том числе политические. Фамилия американского президента (Bush) означает «куст», «кустик», и, конечно же, это дело можно обыграть. «Хороший кустик» – и (под ним) нарисована марихуана, «Плохой кустик» – и нарисован собственно президент Буш. «Хороший кустик» – и, пожалуйте, женский лобок, «Плохой кустик» – и вот вам снова президент Буш. В завершение эпопеи помещены рядом портреты обоих Бушей, Старшего и Младшего, а под ними ясно читается: «Тупой, еще тупее». Хотя (см. выше) тупее футболок с афоризмами типа A fart a day keeps the wife away, кажется, трудно что-либо придумать.

Впрочем, предельная тупость в здешних краях запросто оборачивается остроумием, достойным небожителей (буквально так). На кладбище в Ки-Уэсте есть могила, эпитафия на которой гласит: «Говорили же мне, что болею». Думаете, это уже совсем другой коленкор? Ровно наоборот! Такие эпитафии – плоть от плоти все той же Дюваль-стрит, и в особенности – Дюваль-стрит после заката. Тропические коктейли текут рекой, проезжают в открытом кузове джипа дюжие ребята, наряженные ковбоями, и трансвеститы, ломаясь, зазывают их к себе на вечернее шоу. Из темноты появляются велорикши, устроившие между собой гонки – разумеется, по просьбе выпивших пассажиров. Старый хиппи уселся на тротуаре с флейтой и выдувает какой-то тоскливый мотив, а его французский бульдог в темных очках и жилетке еще более тоскливо скулит под музыку, судорожно вздрагивая всем телом. «По-моему, вашей собаке не очень нравятся духовые», – совершенно серьезно замечает прохожий. Но хиппи его не слушает. Он дует себе в дудку и стеклянными глазами смотрит в витрину напротив: там, в этой витрине, в очередной раз взбирается по шесту под самый потолок чучело пирата без головы.

Продолжение