НАЧАЛО КНИГИ – ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩАЯ ИСТОРИЯ – ЗДЕСЬ.

1

– Есть такое понятие – «темное время суток», – сообщил инструктор, и группа из 30 человек (от 18 до 60 лет) дружно склонилась над тетрадками. – Ну, наверное, все знают, что это такое? – добавил он ехидно.

Класс подавленно молчал, потому что до этого момента многие уже успели неверно истолковать такие понятия, как «дорога», «водитель», «пешеход» и «недостаточная видимость». Отделить «недостаточную видимость» от «темного времени суток» явно было задачей не из легких.

Оказалось, что «темное время» – это отрезок между вечерними сумерками и утренними, причем сами сумерки уже выходят за пределы описываемого понятия и обозначаются как раз термином «недостаточная видимость», за которым на самом деле скрывается в первую очередь туман – несмотря даже на то, что он может появиться в любое время суток.

– Видите, как все непросто! – с победным видом улыбнулся инструктор. – Вот поэтому я и говорю, что, как говорится, на занятия ходить надо в обязательном порядке, а не так, что сегодня пришел, а завтра не пришел. У меня, как говорится, все ходы записаны. Посмотрел один раз в журнальчик – Иванов-Петров на месте, Сидорова нету. Посмотрел в другой – опять то же самое: Иванов-Петров на месте Сидорова нету. В третий раз я Сидорова что делаю?

Гробовое молчание.

– Правильно, я Сидорова вычеркиваю.

После того как Сидров был аннулирован, инструктор приступил к анализу понятия «светофор». И там тоже все оказалось непросто. В особенности для таких, как я, стариков. В смысле – тех, кому за 30, но кто при этом никогда не водил машину.

Почему курсы вождения? Ну, сначала была просто школа (в паре с музыкальной). Потом вуз. Аспирантура (филология). Кандидатская. Затем несколько лет самостоятельной преподавательской деятельности. По той же схеме – от школы до аспирантуры. Смена профессии. Теперь я по роду занятий, страшно сказать, отельный критик. А отельная критика началась, как известно, с колес – вспомним хотя бы справочник Michelin: путеводители для автомобилистов. И потом, странно все-таки подъезжать к дорогой гостинице на автобусе, особенно если в качестве ревизора путешествуешь инкогнито. Сразу раскусят не постояльца, а именно что критика, норовящего пожить на даровщинку. Короче, нужны колеса – и точка. И по-настоящему, а не просто купить права. Вот так и возникла школа вождения ДОСААФ.

Правильнее было бы говорить «курсы», но я сразу почувствовал, что тут речь о чем-то большем. По крайней мере, для меня лично. Что-то такое про школу в целом. Больше того, про науку. Возрастное, наверное (я имею в виду, страсть к обобщениям). Потому что даже когда сам учительствовал, никогда не задумывался, как работает сама по себе школа, не говоря уже – наука.

И вдруг, на курсах вождения, почему-то задумался. А теперь даже некая целостная картинка в голове сложилась. Эту-то картинку я и хочу предъявить городу и миру.

2

Всякая наука начинает с тотального уничтожения обыденности, в особенности тех ее составляющих, которые имеет непосредственное отношение к предмету изучения данной науки. В филологическом вузе студентам сразу же дают понять, что такие понятия, как «слово», «фраза», «предложение» и тем более «текст» им абсолютно неведомы. Точно так же в автошколе поступают с «дорогой», «водителем», «пешеходом» и «темным временем суток».

Интуитивно знакомая каждому повседневная реальность должна быть истреблена, и на смену сладкой житейской дреме и гумусу приходят какие-то якобы отрезвляющие пустоты и зияния – нулевые морфемы, черные дыры и бело-лунный сигнал светофора. Что касается светофора, то даже когда он не работает, это называется режимом работы. То есть первый режим – «К.Ж.З.» (красный – желтый – зеленый), второй – «мигающий желтый» (нерегулируемый перекресток), а третий – именно что «не работает».

Согласен, в любой мало-мальски разумной системе ноль структурно необходим, и речь идет лишь о включении логики: дрема и гумус остались там, за порогом школы. Однако прежде чем человек успевает понять это мозгами, он переживает обнуление изнутри, на уровне печени и селезенки (где-то мне, кстати, попадалась на глаза лечебная брошюрка с говорящим названием: «Печень – королева эмоций»). Как же так? Это я, стало быть, не знаю даже, что такое «дорога» и «пешеход»? Да, выходит, что не знаешь – сообщает наука при первом знакомстве.

Некоторые ученики брезгливо хмыкают – дескать, дармоеды они, эти учителя. Другие настойчиво просят от слов поскорее переходить к делу – в нашем случае, к рулю и педалям. Третьи (я, простите, из их числа) честно все конспектируют, наслаждаясь внезапным возвращением к школьным годам. И такое обнуление – прекрасно! Ведь если умеешь его поймать, то, в принципе, любые курсы, даже кройки и шитья, становятся курсами омоложения.

3

Как и положено молодости, счастливое обнуление скоротечно. Сразу же после вводного занятия наука приступает к перетасовке привычных вещей и предметов и созданию новых, только ей одной присущих связей между ними.

«Лужа – это яма, палка – это гвоздь», – в бодром хореическом ритме поведал нам инструктор, когда началась непосредственно подготовка к вождению. И я, признаться, не сразу понял, что сказанное следует воспринимать в контекст дороги. На дороге же лужа – это действительно яма, и значит (хотя бы чисто теоретически), побитая подвеска, а палка – вероятный гвоздь, и, стало быть, проколотое колесо.

По мере того как ширится контекст, оттачивается и казуистика, а заодно полностью утрачивается способность видеть предметы такими, какие они есть на самом деле. Больше того, приходит понимание, что никаких таких предметов-как-они-есть, никаких вещей-в-себе попросту не существует, по крайней мере, в границах пустых тавтологических определений типа «лужа это лужа», «палка это палка», «гвоздь это гвоздь» (и в самом конце ряда квинтэссенция обыденного знания – «жизнь есть жизнь»). К моменту выпускного экзамена (по теории) заданный изначально контекст должен расцвести в систему, еще лучше – стать целостной картиной мира, то есть таким ситом, сквозь которое просеивается тот якобы реальный мир, который был дан новобранцам в ощущении. Успешно выдержанный экзамен означает, что мука нежна и воздушна. Теперь что? Теперь это сито можно повесить на гвоздь (который действительно вбит в стену, а не таится в палке на дороге) и с легким сердцем забыть обо всем, чему учился.

Такое забытье – совершенно необходимый этап обучения, и не стоит расстраиваться, обнаружив в своей памяти белое пятно ровно в том месте, где по идее должна быть целая библиотека. Это нормально. Это значит, что все вернулось в гумус и дрему. Перешло в кровь и плоть. В случае, конечно, если по-настоящему готовился. И подтверждение тому не только уверенность на дороге, но и то, что в сите осела кое-какая чушь. Ну, например, у филолога – академик Щерба со своей фразой про «глокую куздру, которая штекло булданула бокра и курдячит бокренка». Или у водителя – реплика инструктора про «не надо руль доить, крутим и перехватываем, крутим и перехватываем». Слава богу, ты и так уже перехватываешь, все происходит само собой, а то, что в памяти уцелели такие вот соринки, только подчеркивает ее вновь обретенную чистоту. И готовность принять в себя новые знания.

4

Когда я сам работал преподавателем, а не мотался, как сейчас, по командировкам, то одной из главных тайн учебного процесса для меня было непостижимое единство обучающей и воспитательной задач. В самом деле, сложно понять, как можно одновременно сообщать аудитории некие сведения, имеющие в основном прикладное значение, и вместе с тем внушать какие-то там моральные принципы. Если это вообще возможно, то наверняка потребует от педагога высочайшего мастерства и профессионализма. Инструкторы в автошколе убедили меня в обратном: это возможно только при условии полной профнепригодности преподавателя. Ведь как у них построена работа? Берет старичок брошюрку с правилами дорожного движения, читает ее вслух (иногда под запись) и затем иллюстрирует примерами из практики, которые в действительности ничего не иллюстрируют, кроме богатого жизненного опыта самого старичка. Просто забавные случаи из жизни. К тому же без конца повторяющиеся (и, следовательно, не такие уж и забавные). С методической точки зрения мне непонятно, зачем для рассказа о знаках приоритета необходимо поведать сначала о том, что, «когда едешь из Тамбова, то перед поворотом на Ряжск, сразу за Скопиным, всегда светит солнце». Но с другой точки зрения, это же очень здорово, что есть в России место, где солнце светит всегда и что это место в точности известно. Такие открытия согревают душу. А про знак мы и сами как-нибудь прочитаем и выучим.

Довольно быстро я отступил от первоначальной чистоты и вообще перестал что-либо конспектировать, кроме всяких учительских ляпов, оговорок и, на первый взгляд, не относящейся к делу чепухи. На самом деле, именно такая чепуха нас и воспитывает. Так что, отбросив в сторону обобщения, просто приведу свой список афоризмов, которыми порадовали меня инструкторы в автошколе.

О решительности: «Бить надо так, чтобы с пешехода ботинки слетали. Если ботинки слетели – значит, труп. А не слетели, всю жизнь будешь содержать инвалида».

Об органах управления (и еще немного о ясности занимаемой позиции): «Руль – не обруч, который надо на талии крутить. Руль надо держать прямо».

Об устройстве мира: «Дорога – это от дома до дома, а где едут – это проезжая часть».

О букве и духе закона: «По правилам в случае ДТП нужно обвинить кого-нибудь одного. Обычно же – всегда виноваты оба. Что делать? Делаешь обоюдку!»

Об организованной перевозке групп детей: «Запомните: свои дети – это семья, а не группа».

О движении организованной транспортной колонны: «Похороны – колонна. Свадьба – еще нет».

О пользе знаний: «ПДД – это чтобы вы сидели в руле и знали свое Я перед инспектором».

О предусмотрительности: «Голова, которая не мыслит, может оставить мозги на асВальте».

О наглядности: «Чтобы понять регулировщика, возьмите спичечный коробок и крутите. Грудь-спина – стена. На зажечь и прикурить – едем».

О таинстве десмургии: «Хорошая повязка всегда держится на периферии».

Этот последний афоризм особенно ценен, хотя по виду насквозь прагматичен: просто косноязычный пересказ более чем понятного требования «конечности бинтовать с периферии, оставляя свободными неповрежденные кончики пальцев». Нет, нет и нет! На самом деле это очень глубокая метафора. Потому что не только хорошая повязка, а вообще все хорошее в этой жизни держится на периферии. Оно словно бы вынесено за скобки. А собственно жизнь состоит из натужной методической активности человека (целеполагание, целепреследование, подсчет прибылей и убытков) и той самой дремы: за бутылкой, у телевизора, даже «в руле». Никто не говорит, что тут нет никакой радости, просто странное дело: радость эта по-настоящему становится ощутимой, только когда завязана на периферию. Как в древности целые города были завязаны на праведников, живших где-то там, на отшибе, в пещерах.

И школа – чистый зов периферии, область периферийного зрения, которое все-таки самое острое и чуткое. Я мог бы купить права и сразу оказаться в центре, в самой гуще. И как минимум испытал бы стресс. А так я закрепил повязку на периферии: учебная езда на автомагистралях запрещена, да и вообще город сдают в отдалении от главных трасс. Площадка – так и вообще место нигде.

Подобным же образом работает и наука.

Фаза первая. Отмена обыденности, почвы, нутра. Чистый лист и праздничное обнуление. Омоложение.

Фаза вторая. Включение логики, перетасовка старой и монтаж новой реальности.

Фаза третья. Перепревание этой новой реальности и вторичное возвращение к нутру и почве.

Фаза четвертая. Обретение навыков, которые позволяет по-новому ощутить растительное дыхание жизни. В руле-то, как ни крути, приятно сидеть. Элементарно: задействованы и разработаны те мышцы, которые у пешехода практически атрофированы.

Фаза пятая. Расширение периферии. Странным образом объедки якобы большого и серьезного опыта, который с необходимостью забывается или трансформируется в новый автоматизм очередных навыков (в любом случае покидая сознание), – странным образом, эти объедки, оговорки, ляпы, глупость и чушь становятся единственным содержание по-настоящему живых и доверительных бесед, по крайней мере, таких бесед, которые в равной степени далеки от научной дискуссии с одной стороны и бытового обмена самоочевидными репликами – с другой. И потому спасительны. По большому счету человека подстерегают две опасности – а) превратиться в машину; б) превратиться в животное. По самому большому счету есть еще и третья – превратиться в прижизненный памятник себе самому. Это для высоких натур, скажем так. Спасение же только одно, для всех без исключения: периферия! Чепуха и хлам. Ни к чему как будто не относящиеся подробности бытия. Ни к чему, кроме того, что наша способность их замечать и, главные, быть им благодарными, единственная указывает на то, что еще не умерли. В сущности, периферия – душа. Как и душа – во всех смыслах периферия. Она никогда не будет в центре наших забот и треволнений, да и в отдыхе самом по себе нет еще никакой души. Она – с краю, на обочине. Она то, ЧЕМ НЕЛЬЗЯ жить, как живут охотой и собирательством или как прожигают жизнь (прожигание – вполне себе сюжет). Но она же и то, БЕЗ ЧЕГО ЖИТЬ НЕЛЬЗЯ.

Звучит напыщенно? Сам не понимаю, как так вышло. Вроде бы обычная автошкола. Обычные курсы вождения. Теория и практика. Площадка и город…

Нет, не понимаю!

5

Так вышло, что день окончательного, практического экзамена пришелся на 8-е мая. Фашистская Германия в этот день капитулировала, и это придавало мне сил. Тем более что мероприятие получилось несколько затянутым. К 8 утра всех созвали в РЭО. Промурыжили полчаса и повезли прямо на учебных машинах в школу – «оплачивать за экзамен». Касса открылась только в девять. И сразу же возникли заминки: кто-то недокатал часы, у кого-то, наоборот, обнаружился перекат. Стали разбираться. После кое-как доехали на тех же машинах до автодрома. Прибыл инспектор, майор Петров, один-единственный на группу из 14 человек. «Жалуйтесь в мэрию», – заметил он в ответ на отдельные возмущенные возгласы. И вдобавок не допустил к экзамену убитую белую «шестерку», нет, мол, брызговиков. Молоденький инструктор, пригорюнившись, отправился приводить автомобиль в надлежащий вид. Прошло еще что-то около часа. Люди с удивлением посматривали в опустевшие сигаретные пачки. Кто решил заказать пиццу: «Да-да, прямо на автодром, – кричал он в трубку. – Ворота, если будут закрыты, откроем».

Площадку, впрочем, сдали все и очень оперативно. А потом снова началась морока – сразу же после того, как инспектор усадил первых троих в головную машину, Chevrolet Lanos, и отправился с ними в город. «Каждого катают по 20 минут, – послышались шепотки, – это выходит, еще целый час ждать придется». Прогноз подтвердился. Некоторые держались на ногах, но большинство расселось по оставшимся машинам – инструкторы были на удивление любезны. К тому же, дул сильный ветер, и народ озяб.

Я продолжал тупо ходить взад-вперед по площадке. Знакомые виды. Торцы гаражей. Глухой бетонный забор. Что ни пролет – то дорожный знак, поражающий своим вопиющим несоответствием глухоте забора. «Главная дорога». «Преимущество перед встречным движением». «Конец зоны всех ограничений». Хотя нет, рука художника все-таки дрогнула пару раз, изобразив как бы нехотя «Тупик» и «Слепых пешеходов». Впрочем, над «Тупиком» немедленно обнаружился плакат: «УСЦ РОСТО – это успех и победа». Прямо усцросто, что за плакат!

Приехала пицца. Коробку поставили на капот «шестерки», разлили по пластиковым стаканчикам колу. Для полноты картины добрый инструктор врубил музыку. Наверное, свою любимую. «Рашн-рашн-рашн герлс, – понеслось над автодромом, – гивми-гивми-гивми лов». Девочки заулыбались. В раскрытую дверь я заглянул в салон и увидел инструкторские педали. Они торчали, будто поганки из пня, как раз на уровне бардачка. Очевидно, это было сделано с тем расчетом, чтобы выжимать их руками. Или коленками (салон тесный, инструктор – большой).

Разумеется, на запах пиццы прибежала Муха, молодая сука, обитающая на автодроме. Во время занятий она все время кидалась мне под колеса. Не со злости, как я потом понял, и не по глупости. Муха просто охотилась за солнечными бликами, которые отбрасывали на асфальт стекла и зеркала. Давила их лапами. И, прижав, облаивала прямо в упор, вздымая с земли облачка пыли. А мой инструктор, отвлеченный от кроссворда и семечек, высовывался всем телом в окно и орал: «Муха, иди на хер отсюда, дура!». Или наоборот, ласково подсюсюкивал и щедрой рукой бросал ей семечки, за которыми собака немедленно устраивала охоту, видимо, приняв их за каких-то опасных жесткокрылых. Но после снова переключалась на блики.

Покормили и Муху. То, что осталось, уложили вместе с коробкой в багажник «шестерки», чтобы ребятам после было чем закусить.

«Как бы цезурою зияет этот день», – пульсировала у меня в башке любимая мандельштамовская строчка. И этот день, похоже, раздвигался до размеров вечности. Я даже не прислушивался к себе. Я знал, во мне не было и тени недовольства. Ни малейшего желания обругать ГИБДД за нечеловеческую медлительность или тем более отправиться с жалобой в мэрию. Да, во рту пересохло, ноги слегка затекли, начинала ныть поясница. Но там, на периферии сознания, царила прекрасная ясность. Я понимал отчетливо, что только в таких вот зияниях и можно почувствовать глубинное течение жизни, укрепиться духом, что только в цезурах образуется настоящий чеканный ритм, только в них вызревают успех и победа – убогий плакат учебно-спортивного центра не солгал.

И я победил. Не так чтобы очень чисто – несвоевременно включил поворотник, позорно заглох на лежачем, по ошибке перейдя с третьей не на вторую, а на четвертую. Но все равно – победил. Выбрал место для остановки, расписался трясущимися руками в ведомости и вышел там, где, наверное, и хотел выйти – на периферии, на тенистой городской окраине: учебные маршруты, напоминаю, милостиво проложены вдалеке от оживленных дорог. Вышел и пошел, внутри своего собственного маленького зияния (не путать с сиянием) – как малек в икринке. Почему-то вспомнились занятия на тренажерах. Там, на экране компьютера, против моего имени мерцала непостижимая надпись: «Возраст – 108. Пульс – 0». Сейчас все было наоборот: пульс – 108, возраст – 0. Вся жизнь осталась позади. А впереди снова брезжила целая вечность ожидания. Счетчик запустился лишь тогда, когда, намаявшись в очереди, я зашел по выкрику в кабинет майора Петрова и получил сложенную вдвое телесного цвета бумажку в обжигающем пальцы ламинате.

Всего два слова поверх: «Водительское удостоверение».

Спустя всего 10 дней я отправился с этим удостоверением в Америку – прокатиться по Дикому Западу.

ПРОДОЛЖЕНИЕ – ЗДЕСЬ