Начало книги – здесь. Начало предыдущей истории – здесь.

Мест нет

Конечно, я псих и перестраховщик: за три с лишним года работы еще ни разу не отправлялся в командировку без подтверждения отеля. Но в принципе, это естественно для человека, чей род занятий определяется как «отельная критика». Перспектива остаться в чужой стране без ночлега пугает не сама по себе (оставим подобные страхи на долю дилетантов). Она пугает в первую очередь отсутствием предмета исследования – хотя бы только в одной точке отрабатываемого маршрута. А если нет предмета, то о чем писать и зачем вообще куда-либо ехать?

В случае с осенним Вермонтом у меня зияло сразу две ночи. И это при том, что еще за месяц до вылета я составил список из шестидесяти с лишним гостиниц. С некоторыми связался сам, с другими – секретарь, помогавшая готовить поездку. Ответ везде был один и тот же: «Колумбов день, нет мест».

Пик сезона в Вермонте приходится на середину осени – «листвы пожар», дело понятное. Но вышло так, что отважный генуэзец Христофор Колумб открыл Новый свет тоже в середине осени: 12 октября 1492 года его корабли причалили к одному из Багамских островов, молниеносно названному Сан-Сальвадор. В Штатах этот день, разумеется, – официальный выходной. А поскольку в моем случае 12 октября пришлось на воскресенье, выходным оказался так же и понедельник, в зачет праздника. Иными словами, получился уикенд с расширением, чем граждане не замедлили воспользоваться. Если же учесть, что в сугубо сельский, пасторальный Вермонт едут по преимуществу жители соседних больших городов – Бостона (штат Массачусетс), Ньюарка (штат Нью-Джерси) и, конечно, Нью-Йорка (штат Нью-Йорк), то удивляться нехватке мест в отелях смысла не имело. Вот только все эти логические выкладки делались уже задним числом и особого облегчения не приносили. Оставалось надеяться лишь на то, что удастся как-то разобраться на месте. В крайнем случае, скоротать пару ночей где-нибудь в придорожном мотеле, на время забыв о высоких обязанностях отельного критика (каковые, между прочим, требует исполнения даже во сне, ибо сон в нашей системе координат есть не столько состояние организма, сколько предоставляемая отелем услуга, если не сказать «опция», и в этом качестве он должен быть всесторонне исследован и надлежащим образом оценен).

Пип-шоу

Все у меня устроилось наилучшим образом – само собой. Поначалу вроде бы снова дал о себе знать Колумбов день: в пункте проката не оказалось ни одной свободной машины! Но и эта проблема разрешилась в какие-то полчаса – мне любезно выкатили новенький черный Chevrolet Equinox. А самое главное, повезло с погодой: светило солнце, синело небо, пылала листва. И в голове, взявшись неведомо откуда, без конца крутилась фраза: «Нет осени, кроме осени, и пророк ее Вермонт!»

А следом еще одна, погрубее: «Пушкин с Левитаном сосут!»

Полный бред, конечно, за который следовало бы немедленно извиниться (прошу прощения, господа). Но, с другой стороны, кто извинится передо мной за то, что от меня так долго скрывали настоящую осень и пичкали если не подделками, то как минимум жалкими копиями с оригинала? Я раньше думал так: да, пускай в России дороги и дураки, думал я раньше, пускай политическая система несовершенна, но уж зиму да осень, золотую среднерусскую осень у нас никто не отнимет, не правда ли?

Именно что неправда! О зиме промолчу, но вот осень наша, оказывается, такое же говно, как и дураки с дорогами. Чем это ви мошет докасать? А тут и доказательств никаких не нужно – просто поезжайте в Вермонт и во всем убедитесь сами.

Впрочем, шучу: доказательства имеются. И не только фотографические. В силу специфики профессии попробую на словах, как и положено. Тем более что их всего два.

Слово первое (русск.) – «осина». Ничего особенно хорошего у нас с ним не связано. «Дрожит как осиновый лист» – это о психах и перестраховщиках. «Осиновый кол» – верное средство для окончательной фиксации упыря. Да и вообще проклятое дерево – на нем же Иуда удавился!

В реальной жизни русские осины не более презентабельны. Стволы у них какие-то мышастые, тусклые. Листья – будто из клеенки вырезаны. А по цвету – просто какие-то драники вчерашние, заветренные и посиневшие.

Но что такое осины в Вермонте? О, это янтарь и цедра, перетертые в порошок и облаком некоей намагниченной взвеси окутавшие древесный ствол. Это свечение таинственной ауры за спинами елей и сосен. Больше того, в американской поэтической традиции человек и вовсе произошел от осины. «Какие бы ветра ни дули, мы, пока у нас есть листья, не можем быть ничем, кроме осин…» – писал Эдвард Томас в своем стихотворении, без затей озаглавленном Aspens. Есть даже машина такая – Chrysler Aspen. А теперь представьте себе на минуту «Ладу-Осину». Вопросы есть? Вопросов нет.

Слово второе (англ.) – leaf peepers. Лиф-пиперы. Так называют людей, отправляющихся в путешествие с целью полюбоваться осенней листвой. По аналогии с берд-уотчереами (это те, кто любуется птичками) и стар-гейзерами (это кто любит смотреть на звезды). Что тут необычно? Необычно то, что в буквальном переводе «лиф-пипер» означает «подглядывающий за листьями». To watch – это скорее «наблюдать», «нести вахту». To gaze – «созерцать». To peep – именно что «подглядывать», «подсматривать», в том числе через замочную скважину, оставаясь при этом невидимым (отсюда, кстати, и термин «пип-шоу»). Оставим в стороне нгесколько издевательскую окраску слова «лиф-пипер». Вопрос в другом: почему это за птицами наблюдают, в звезды вперяют взгляд, а за листьями подсматривают? И главное, как можно за ними подсматривать, если они окружают тебя отовсюду, если нет и в помине никакой замочной скважины (если не считать видоискателя камеры – но камерой не брезгует никто, даже берд-уотчеры).

Парадокс тем более любопытный, что осень в Вермонте тотальна. Это у нас окрошка вместо слитной картины. Тут вот, конечно, березовая роща листочками трепещет, но вон там, извините, грязь и топь, лучше туда не смотреть. Популярная в прошлом песенка о том, что «нам от осени не спрятаться, не скрыться» – она как раз про Вермонт, а не про Среднерусскую возвышенность. Там нет шанса отвести глаза: свет в любом случае будет повсюду. Этот холмистый штат целиком закатан шубой из пылающей листвы. Древесные кроны посажены тесно, словно кочешки в цветной капусте, причем между кочнами (читай – рощами, перелесками и т.д.) никаких отбивок нет. Это сплошной поток лавы, где-то раскаленной докрасна, где-то остывшей до лиловизны, но без всякой привязки к жерлу вулкана. Кратер отсутствует, есть только склоны и лава на них. С точки зрения логики подсматривать за всем этим наваждением – абсурд. Все равно как если бы рачок-бокоплав вздумал бы подсматривать за штормом.

Но тут меня как раз и осенило. Есть такой фильм (естественно, американский). Называется «Внутренний космос». Некий летчик подвергаются процессу минимизации и, по достижении размеров животной клетки, вводится в организм человека (изначально предполагалось, что кролика, но вышла ошибочка). Пилот в своем микроскопическом батискафе путешествует вместе с кровью по сосудам, забирается во внутренние органы (сердце – табу) и знаете что? В сущности, он ПОДСМАТРИВАЕТ за случайным подопытным. Причем сквозь него же самого.

Не знаю, как объяснить точнее, но что-то подобное переживает и лиф-пипер. С одной стороны, он полностью растворен в тотальности осени. Для него это не просто время года. Это его Вселенная, за пределами которой нет ни чего – ни зимы, ни лета, ни Бостона, ни тем более Москвы. Воистину: не спрятаться, не скрыться. С другой стороны, лиф-пипер имеет возможность увидеть то, что самой осени не видно, но что вместе с тем доступно зрению только в ней и через нее. Ну, примерно, как герой «Внутреннего космоса» наблюдал в теле своей подруги за развитием собственного же ребенка. Вермонт, данный в ощущениях, – это симбиоз полного ослепления («глаза, не ведающие век, исследующие свет») и исключительной зрячести, когда ты не просто видишь осень, а видишь – осенью. В принципе, это и есть твое открытие Америки. Твое рождение в ней. Персональный Колумбов день.

Продолжение