Начало книги – здесь. Начало этой истории – здесь.

У Роро и Коко

Это единственный горнолыжный курорт во Франции, удостоенный статуса исторического памятника. Но как ни странно, такой статус означает в Самоэне не музейную скуку, не мертвящую отрешенность заповедника, но ровно наоборот – живую альпийскую деревню, просто очень старую. С платаном 1438 года посадки. С Ботаническим садом, разбитым местной уроженкой Мари-Луизой Коньяк-Жей, той самой, что открыла универмаг «Самаритэн» в Париже. С весами для взвешивания телег и подвод на рыночной площади. Со множеством каменных домов и церквей – ведь Самоэн исходно был городом каменотесов, настолько искусных, что именно с их помощью возводил свои крепости Себастьен де Вобан, едва ли не лучший военный инженер в истории Франции, а потом – и сам Наполеон Бонапарт.

Но повторяю, это не музей под открытым небом. Здесь все дышит жизнью, простой и ясной, без затей. Во время экскурсии по городу нашего гида остановила какая-то дама в летах, поболтала о том о сем и, загнув пальцы, пожелала солнечной погод (небо как раз хмурилось в то утро). На вопрос, что это за бесцеремонная особа, гид ответил: «Наш мэр».

В магазинчике Le grenier savoyard («Савойская житница») хозяин устроил отменную дегустацию, особенное напирая на сыры – мягкий реблошон (тут его родина) и твердый бофор, колбасы (рекомендую ослиную!) и вина. Из белых стоит присмотреться к местному шардоне. А лучшее красное, Gamay, идеально подходит к фондю. В подарок можно купить чудный мясной орех, наряженный в розовые бумажные трусики с надписью: Les miches de ma cousine – «Булки моей кузины» (что, кстати, по-французски означает и булки, и ягодицы). И добавить сюда до полного комплекта бутылку женепи, крепкого альпийского ликера на полыни, да майку Sex, Drugs, Tartiflette.

Что такое тартифлетт? О, это основа савойской кухни: картошка, обжаренная с ветчиной и сыром реблошон. Он о одновременно и самостоятельное блюдо, и почти неизбежная добавка ко всем остальным. Даже омлет нельзя съесть без того, чтобы на край тарелки тебе не положили тартифлетт. И я им насладился вполне у Роро и Коко.

Сюжет был очень простой. В Самоэне встречающая сторона решила разбить гостей из России на две группы: одни катаются на лыжах, другие – ходят на снегоступах. На следующий день группы меняются местами: поскольку все здесь вроде как по делу, то надо всесторонне изучать возможности региона. Тем более что и удовольствия тут предполагаются разные: лыжи – восторг и динамика, снегоступы – скорее созерцательность (при непрестанной работе руками и ногами, даже по пояс в сугробе). Получилось так, однако, что почти все записались на лыжи, даже те, кто на них никогда раньше не стоял. Единственным исключением была хозяйка Дома Франции в России: ей следовало соблюдать приличия. И тогда я решил встать ее сторону – просто ради кворума (где двое – там группа, а значит, сумму, выплаченную гиду-инструктору, не придется ни отзывать обратно, ни пересчитывать заново, как за индивидуальный тур). Впрочем, дело даже не в кворуме и не в приличиях. Просто я уже успел понять, что на горных лыжах не ездок (хотя и не сказал еще себе окончательного «забудь»), а про снегоступы еще толком не знал ничего. И даже не понимал, почему они, такие тяжеловесные и архаичные по-русски, откуда-то чуть ли не из Даля, по-французски превращаются в «ракеты» – надо полагать, крылатые.

И ракеты сработали. Дальше надо бы стенограммой, но не знаю – получится ли.

Был солнечный день (до приезда в Самоен нас всю дорогу преследовали тучи и снег). Был гид – полька Агнешка Варшавская, для здешних – просто Ага, как будто речь о турецком бее, а не о приятной, сухощавой, явно славянской внешности женщине лет за сорок. Ага повезла нас в горы на какой-то буханке. Мы много болтали по дороге, и по-французски, и по-английски, а когда я, идиот, терял нить разговора, то даже и по-русски, на языке, все еще условно доступном Агнешке, хотя даже на польском она многие слова уже успела напрочь забыть – например, так и не справилась с эпитетом superstitious – «суеверный», не помню, в какой связи.

Так вот. Ага повезла нас в горы и, привезя, предложила перед походом немного закусить: тут, мол, как раз есть неплохое место.

Вообще, было уже крепко за полдень, завтракать мы не завтракали, потому что размещение в Самоэне этой роскоши не предполагало, и чисто технически, конечно, следовало бы закусить. Но я, уже зная, что такое савойская кухня, с некоторым ужасом представлял себя восхождение в гору на «ракетах» после неизбежных тартифлетта и вина. И когда Агнешка привела нас к месту приема пищи, как-то сразу стало понятно, что скоро мы отсюда не уйдем.

Представьте нечто вроде смотровой площадки. Впереди – огромная горная долина, залитая туманом (там, на дне, и остался наш Самоэн). Прямо по курсу – гора Пуант-Персе, главная вершина гряды дез Арави (сама гряда тоже просматривается превосходно). Уже не помню, как именно переводила название пика Агнешка, я его назвал про себя Точкой Прободения. А вообще его еще называют вторым Маттерхорном – такой же острый зубец, как у швейцарского оригинала. Чуть левее от Маттерхорна-2 был виден Монблан, уже самый настоящий. И вот, с видом на это море тумана в окружении гор нам и предлагалось пообедать. Хозяйка заведения – обычное по виду альпийское шале – предложила даже передвинуть столики поближе к обрыву, если нам так будет приятнее.

Нам (мне – точно) любых панорам и гор была приятнее сама хозяйка, сухощавая старушка, с лица чем-то похожая на Маргарет Тэтчер, но по повадкам – прямая противоположность самому типу железной леди как таковому. Да, стройная, да, подтянутая, но совершенно без стали в глазах, без опущенных книзу уголков губ и морщин, глубоко залегших в тех местах, живая, ясная, готовая к шутке (но при этом с шутками к вам не лезущая).

Хозяйку звали Роро. Ей помогала ее дочь – Коко, мягкая, сдобная, немного оплывшая, но все еще очень приятная дама. А им в свою очередь помогал ее сын (оставшийся безымянным) и собака – с нефранцузским иеменем Рокси.

Вывески не было. Если судить по меню, мы расположились обедать в Relais de vallées (Реле долин – так было бы сказать лучше всего о том, хотя, насколько мне известно, реле означает станцию, постой, что-то типа того). Но, конечно, никто так этот ресторан не называл. Все говорили просто: «Пообедать у Роро и Коко».

Что же значило это пообедать в нашем случае? Сдержанность прежде всего. На аперитив – близко рифмующий с ним «миртий» (myrtille) – черничный ликер (в Савойе, как мы увидим, даже колбасу делают с добавлением черники). В качестве главного блюда – я: тартифлетт, Ага: легкий овощной салат (прилагающийся к тарфлетту), ДомФранции: омлет с сосиской, обернутой блинчиком. Роро сказала, что оборачивание – ее идея. Бутылка савойского шардоне, очень недурного. И на десерт – блинчики с вареньем (разумеется, черничным) и тремя башенками сбитых сливок в каждой порции. То же самое ел, сидя у окна в самом ресторане, мальчик Коко, попутно делая уроки. Была среда, рыночной день в Самоене, когда никто, я так понял, не ходит ни в школу, ни на работу (ну, за исключением тех, кто владеет лавочками типа Relais de vallées).

После десерта Роро и Коко подарили нам по шариковой ручке. И мы пошли в горы на снегоступах. Мудрая Агнешка взяла с собой огромную бутылку воды, и вода пользовалась большим спросом. Я вначале вообще еле шел, страшно потея и тяжело отдуваясь после обеда. И пил, пил, пил. Никакой конкретной цели не ставилось – мне так показалось, мы просто должны выходить (или где-нибудь отстоять, перетоптаться) заранее где-то и кем-то оговоренное время, а потом вернуться на базу. Разумеется, снова к Роро и Коко, пить глинтвейн.

Стоя на красивом коньке

На снегоступах ходить смешно. Я думал раньше, что вообще-то это и есть такие большие теннисные ракетки, только струны потолще, из лыка или веревок. Привязываешь к подошвам и прешь по снегу. Оказалось, что нет. То были скорее такие коротки и широкие лыжи, но не для езды, а для ходьбы, потому что с шипами, вернее, плавниками из пластика, чтобы назад не скользить. В гору двигать тяжело. Зато вниз, по целине – настоящее счастье, потому что толкаешь перед собой как бы свою собственную персональную лавину. И если хочется, просто потом заваливаешься навзничь и лежишь раскинув руки, уставив в небо глаза.

Мы дошли до какого креста над очередным обрывом, и увидели еще одну панораму, опять таким с Монбланом и Точкой Прободения, просто – с другой точки. Сказать по правде, не люблю панорам. Отдаю должно – это да, это вне всяких сомнений. Но не люблю, особенно если в них нет и намека на присутствие человека. Понятно, что горы или там моря такого присутствия в принципе не предполагают, но когда оно есть – в каком угодно качестве – лишь тогда, по-моему, панорама превращается в нечто достойное любования и размышления. На краю пропасти стоял в снегу чей-то рюкзак и по обе стороны от него, как часовые, торчали лыжные палки. Это было идеальной формой присутствия – через отсутствие, и я попросил Агнешку сделать для меня фотку (прозвучит дико, но в тот день мне почему-то показалось разумным не брать с собой камеру).

На обратном пути кончилась вода. Ага набрала в бутылку снега и засунула ее себе под свитер, прижав в голому, горячему телу, между грудей. Полька определенно была без лифчика, что только усиливало жажду. А впрочем, я говорю об этом не просто так, даже не ради шутки. Я просто готовлю себя – и вас – к настоящей Точке Прободения, к вспышке, случившейся в этот день.

На пути виднелось какое-то полузаброшенное, заметенное по самые брови шале. Вблизи оказалось, что, судя по оставленному следу, кто-то перешел через него, ступая прямо по крыше.

«Может, попробуем?» – в шутку предложил я Агнешке. К моему ужасу, она сразу же согласилась. И мы полезли в снегоступах на крышу. Самым трудным было просто занести ногу – стоя другой ногой на земле. Но если занес, если вонзил ракетные плавники в крышу – все: помогаешь себе палками (надеюсь, про палки не имело смысла сообщать отдельно?) и лезешь вверх.

На коньке – этом горном перевале в миниатюре – мы все трое остановились. Я попросил пить. Агннешка достала из-под свитера бутылку. Натаяло совсем ничего, но, кажется, мне не случалось пить воды вкуснее. И это при том, что к польке никаих чувств я не питал, да и грудь у нее была, прямо скажем, почти мальчишеская. Главное, что с первым же глотком я почувствовал прободение. И подняв глаза к небу (что неизбежно, если пьешь из дула, а все влага – на дне) увидел шлейф от самолета. Казалось бы, что может быть банальнее? Да, но эта полоска почему-то была не белая, как обычно, но густо-бирюзового, можно сказать, купоросного цвета. И тянулась медленно-медленно, будто кто-то неведомый, оттуда, с изнанки небес, пытался вскрыть этот мир с помощью лазера или автогена.

И в сознании вспыхнуло: «За что?»

Наверное, за то (рискну сделать нескромное допущение), что есть во мне эта склонность – к рецептурной точности. В том числе и вопросах совершенно стихийного счастья. И Самоэн подарил мне один из таких рецептов. Стоять в снегоступах на коньке заметенного по брови альпийского шале, пытаясь добыть из пластиковую бутылки каплю воды, согретой на грули прекрасной (безгрудой) польки и смотреть, как кто-то пытается вскрыть небо с изнанки.

От нашего инкогнито вашему?

Спасибо вам, дорогие взломщики.

Не за что.

 

История семнадцатая ЗДЕСЬ…