Начало книги – здесь. Начало этой истории – здесь. Предыдущий фрагмент – здесь

Рыба-пластик

Как витязь у Бродского, он сделал себе карьеру из перепутья. Если «Хайятт» – такой карманный город где-то в Табском нигде, то Остров Фараонов – а мы сейчас как раз о нем – это и есть самая середина нигде, главная точка интерференции больших границ. Земли старейший перекресток, примерно так. Само название оттого и происходит, что еще при фараонах здесь был пограничный пост. Потом финикийцы (с одобрения египтян) открыли тут торговый порт. Затем, уже в Средние века, остров захватили крестоносцы и построили на нем крепость для защиты паломников, державших путь в Иерусалим.

У крестоносцев крепость отбил султан Саладин, их главный и, наверное, самый удачливый на арабском Востоке оппонент. Саладин практически сровнял цитадель с землей в ходе битвы – чтобы отстроить ее заново. Кто-то говорит, что крепость, которая украшает остров сегодня, – новодел, нарядная декорация для туристов. Но с другой стороны, она охраняется ЮНЕСКО, так что вам самим решать, новодел или нет.

В любом случае, декорация получилась нарядная, и туристов сюда возят не только из Табы, но также из Эйлата (Израиль) и Акабы (Иордания). Не столько ради крепости, сколько из-за кораллового рифа, которым окружен остров. Риф отличный, я сам в этом убедился, катаясь с ребенком на батискафе – лодочке с прозрачным дном. Мне больше всего понравились целлофановые пакеты, парящие в толще воды. Сидишь себе на вращающемся кресле перед окном, любуешься жизнью рифа, египтянин, занятый съемкой экскурсии (диск потом идет по десятке), кричит по-русски: «Риба-зэбра, риба-бабЕчка, риба-флюйта». И тут вдруг за стеклом появляется пакет, ничуть не уступающий в изяществе, по крайней мере, медузам. «Риба-плястик!» – констатирует оператор и расстреливает ее прямо от бедра объективом своей камеры: «Дудудуду, дудудуду!» Надо так думать, сражается с загрязнением окружающей среды. И немедленно забывает о своей миссии, как только из глубины начинают перистыми столбами подниматься пузырьки воздуха. «Дайверы, дайверы!» – оживляется народ, жадно высматривая смутные тени аквалангистов где-то внизу. Так и есть – ныряльщики. А следом за ними – какие-то крохотные медузы, целым вихрем, потоком, как будто бы мыльными пузырями метет. И опять рыба-пластик (чипсы). Танцы полиэтиленовых пакетов в «Красоте по-американски» – чепуха в сравнении с ее полетом. И сама по себе мысль отсылает к совсем иным вибрациям – к интерференции волн, к наложению границ. Воды египетские, чипсы в окне израильские, остров – фараонов, крестоносцев, арабов, туристы русские, красота – по-американски, а батискаф с прозрачным дном в НАДВОДНОЙ своей части – это, разумеется, «Желтая ПОДВОДНАЯ лодка».

Перепутье – отличный бизнес, слов нет.

Заблудившийся Раджа

И многие сюда едут как раз за перепутьем, я серьезно. Ведь если продолжать каламбурить, Таба – не обязательно табу. Это скорее «табула», табличка, дощечка, и дощечка, очевидно, rasa – чистая совершенно, пиши что хочешь. Город Хайятт. Остров Фараонов. Петра. Иерусалим. Даже Америка – и не только из-за танцующих пакетов. Скажем, Акабский залив, окруженный красными скалами, напомнил мне озеро Пауэлл в Аризоне. А при слове «Аризона» в голове немедленно возник и «каньон». В отеле как раз предлагали сафари на квадроциклах к местному Разноцветному каньону, но я права дома оставил. Без прав нельзя (табу).

Впрочем, дело не в сходствах, не в ассоциациях и вообще не в игре ума. Когда границы интерферируют, получаются не только а) сумерки и б) карманы, где спрятаться. Есть еще и третье важное следствие: ты никогда не знаешь, какая волна тебя захлестнет, а какая пройдет мимо.

Если читатель помнит, я вроде бы ехал в Египет отмечать Новый год. За ужин слупили как следует (напитки не включены). Прямо перед нашей верандой построили шатер. Настригли пальмовых ветвей и разбросали их по дорожкам, как будто по каждый из них сын божий должен был войти в Иерусалим. Какие-то папуасы плясали. Было табло с обратным отсчетом. И даже маленький фейерверк в полночь. А я решительно ничего не почувствовал. И сильно позавидовал наутро одной дамочке, которая на мостках так сказала своей подружке: «Знаешь, я вчера всем эсмэски отправила, всех поздравила, кого надо, и сюда вот на пляж пришла. Тихо. Никого. В небе луна, звезды кругом. Вот это, я понимаю, Новый год!»

Ее волна захлестнула, а меня – нет: 2010-й наступил незаметно. И наоборот, я очень отчетливо ощутил возвращение 90-х, когда ездил в Иорданию. Гида звали Раджа. С 1991-го по 1995-й он учился у нас в Волгограде, в политехническом. Отсюда – хороший русский язык. Отсюда же – память о 90-х. Он сразу же назвал нас группой «Блестящие» (обычно экскурсоводы в этом смысле не идут дальше чисто функциональных «Таба-1», «Таба-2», «Таба-3», по количеству автобусов). Спрашивал, идет ли еще в России сериал «Богатые тоже плачут». Без конца вспоминал Ельцина. Когда нужно было как-то прокомментировать непреложность известного рода вещей и явлений, например, что Иордания – «помидорная страна» (так!), он в конце фразы обязательно добавлял с очень тонкой, как ему казалось, иронией: «Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить!»

Когда на пути нужно было сделать остановку и осмотреть очередную достопримечательность, Раджа говорил что-нибудь вроде: «Остановка Улица Раздольная» – и начинал рассказ о том, почему водостоки в стенах каньона Ас-Сик, ведущего прямо в самое сердце Петры, выдолблены четко под углом в 4 градуса. Между 82-й школой и заводом «Ахтуба» гид обвенчал одну пару из нашей группы – по набатейскому обычаю. Так прямо и сказал: «Есть влюбленные?» Двое робко сделали шаг вперед. Раджа подвел их к чему-то вроде аналоя в скале, поставил от него по обе стороны, сам стал посередине, в каком-то особом углублении, взял молодых за руки и, глядя в стену напротив (там, оказывается, имелось изображение полномочной богини) провозгласил ребят мужем и женой. По-набатейски. И совершенно по-русски заключил: «Горько!» Новобрачные смущенно поцеловались, прочие экскурсанты так же смущенно зааплодировали. К мавзолею Эль-Хазне мы вышли на станции «Водоостой», после чего заблудившийся волгоградский трамвай отпустил нашего героя, и он больше не отвлекался от набатейского царства. Правда, группой «Блестящие» мы остались до самого конца экскурсии. Автобус летел мимо долины Вади-Рам с ее лунным пейзажем, когда Раджа, вроде бы мирно дремавший, вдруг взял в руки микрофон и поинтересовался, нет ли к нему каких вопросов, потому что граница уже совсем скоро. Вопросов не было. Тогда гид шепотом, как бы про себя (хотя и не отнимая от губ микрофона), подытожил: «Спят «Блестящие». И почему-то в единственном числе добавил: «Ну, спи, спи, моя красавица».

Не знаю, может быть, мне и следовало рассказать о городе Петра что-нибудь другое. Но в известном смысле и этого хватит. Потому что наложение границ не просто освобождает землю от ясных амплуа. Оно не просто раскрепощает воображение. На табских высотах, откуда вроде бы видно далеко-далеко, во все концы света, как-то особенно сильно ощущается неодолимая власть подручного пустяка и вообще – случайностей и несоответствий. Задержек рейса. Завтрака на нейтральной полосе. Улицы Раздольной в помидорной стране Иордания.

Январское утро. Сын развлекается тем, что прыгает в нашем номере с кровати на кровать. На одной из них лежу я с блокнотом и карандашом в руке, записываю впечатления вчерашнего дня, перед тем как отправиться на завтрак. Кровать пружинит в момент приземления, и рука соскальзывает куда-то вниз страницы, утягивая меня на дно морское и превращая и без того корявый почерк в совершеннейшие каракули, кораллы, полипы. Я закрываю глаза, снимаю маску прямо в воде и выныриваю. На мостках меня уже ждет жена с полотенцем в руке.

– Что, – спрашивает, – красивые рыбки?

– Очень красивые, – говорю. – И срут пунктиром.

 

История девятая