Начало здесь. Предыдущее – здесь

Как я уже говорил, от сердца Мид-Лотиана мой путь лежал к другому сердцу – в Спейсад, район Нагорья, который принято называть столицей шотландского виски. А если быть еще более конкретным, в местечко Крифф.

Тут находится старейшая в стране вискикурня Глентаррет, известная также тем, что при ней работает отличная экскурсионная программа для ценителей виски. В полном соответствии с противоречивой шотландской логикой, эта программа называется The Famous Grouse Experience – в честь лучше всего продающегося в Шотландии БЛЕНДА The Famouse Grouse. Причем вывески буквально глядятся друг в дружку. Стоишь перед складом, читаешь: «Тише, пожалуйста, виски спит», и ниже совершенно недвусмысленно сказано, какой именно виски The Glenturret Single Highland Malt. Однако поворачиваешь голову чуть вправо и на том же самом складе видишь фонарь, под которым, вписанный в железный обруч, висит черный силуэт главного местного тотема – куропатки (grouse в переводе, собственно, и означает «куропатка»). Чем-то похоже на знак Бэтмена, или, правильнее будет сказать, Граузмена. У меня быстро сложилась в мозгу картинка. Хмурое утро в Готэм-Сити. Еще не рассвело, и фонари противным желтушным светом горят в недрах чернильных сумерек. На сердце у горожан печаль. В голове тяжесть. В горле каракумская сушь. И тут, наконец, кто-то, отбросив ненужный стыд, произносит: «Мы должны подать ему знак!» И после лезет на крышу самого высокого здания, чтобы расчехлить заветный фонарь. Минута – и на изнанке туч появляется знакомый силуэт, а спустя еще немного времени над городом пролетает Граузмен, весь в красном (потому что символом предприятия служит именно красная шотландская куропатка, – черную, или просто тетерева по-нашему, начали осваивать только в этом году, да и то пока с прицелом исключительно на шведский рынок). Граузмен раздает всем по бутылке, и наступает всеобщее ликование. Конец фильма. И начало экскурсии. Потому что атрибутика – далеко не самое интересное в The Famous Grouse Experience.

Самое интересное – процесс. Тут расскажут и покажут все, что смогут. Включая бродильные чаны со вспененным суслом, перегонные кубы и потрясающие склады, на которых бочки хранятся, как и положено, в три ряда, по десять штук в каждом. Склады – вообще лучше всего.

Полумрак, тайна созревания и к тому же интерактив. Гид предлагает решить, например, такую задачу. Представьте, что дно бочки – это циферблат часов. Затычка находится вверху, на двенадцати, и, понятное дело, должна там находиться в течение всего срока хранения. Внимание, вопрос: на сколько часов нужно выставить затычку в бочке, которая первой из десяти покатится по деревянным рельсам к дальней стене склада. Сложно, да? Вот и я о том же. Оказывается, что на четыре. Правда, на сколько нужно завести вторую, я уже не запомнил. Но мне в любом случае хватило одной этой задачки про бочку, чтобы проникнуться уважением к зреющему в ней напитку. Несмотря на то даже, что купаж, да еще такой, в состав которого входят (так и хочется сказать – «гибнут в составе») лучшие односолодовые виски Шотландии – Highland Park с Оркнейских остров и соседний, из Спейсада, Macallan. Конечно, такое смешение кровей можно запросто счесть кощунством. Но только для этого, повторяю, нужно стать расистом и уж как минимум утратить вкус к противоречиям, которые никогда не «с одной стороны» и «с другой стороны», но одно и иное сразу. Вместе и сразу. Как плевок и объятие.

На вискикурне Глентаррет (она же – The Famous Grouse Experience) мне среди прочей сувенирной трухи подарили на память фонарик. Я его сунул в сумку автоматически, даже и не подумав опробовать. Это сделал вместо меня мой пятилетний сын. Теперь, заходя к нему в спальню по утрам, я почти всегда застаю одну и ту же картину: мальчик сидит с фонариком в руке на постели и подает знак. Потому что перед ним стене, вписанная в круг бледно-голубого света, стоит куропатка (сувенир оказался с секретом). Я всякий раз вздрагиваю, а сын, не обращая на меня внимания, рассказывают как бы сам себе очередную историю про куропатку, потому что для него это никакой не знак о спасении, а просто особый шотландский диафильм.

Все кончается тем, что я сажусь рядом и слушаю. И почти всегда помогаю с продолжением. У нас даже успел сложиться свой маленький цикл былин: «Куропатка в стране лилипутов», «Куропатка во стане русских воинов» (моя работа), «Куропатка и гергиоза» (работа сына, почему-то называющего гергиозой кокосовую пальму). Мама то и дело возмущается, дескать, в диафильме картинка не должна быть статичной, а у вас сплошная статика, в лучшем случае отпустите кнопку (выкл.) и снова нажмете (вкл.). Налицо явное противоречие. Но я не спорю, я храню молчание, в том числе на тот счет, что именно эта статика и запускает фантазию. Что противоречие – в основе всего живого. Что это так же хорошо и правильно, как плевок в сердце другу после долгой разлуки. И что ровно поэтому шотландское вино раскола есть действительно то, что оно есть: uisge beatha – вода жизни.

[nggallery id=8]

История пятая

Начало здесь. Предыдущее – здесь

От сердца Мид-Лотиана мой путь лежал к другому сердцу – сердцу выгонки. Именно так, the heart of the run, называют спирт, который идет на приготовление шотландского виски. Выражаясь профессиональным языком, это не просто спирт, это средняя фракция дистиллята, получаемого в ходе второй – и последней для шотландского продукта – перегонки. Сохраняется только она, а первач и «хвосты» безжалостно отсекаются.

Так вот, истинным ценителям и знатокам также полагается в это сердце плевать – конечно, уже после того, как оно минимум три года проживет в бочках из-под бурбона или хереса, или в тех и других поочередно. Дело в том, что шотландский виски в ходе дегустации принято разбавлять чистой ключевой водой, по возможности – из Шотландии, в идеале – той самой, которая использовалась в приготовлении данного сорта. Вода раскрывает напиток, делает более насыщенным аромат. Однако первый глоток – это всегда неразбавленный виски. Точнее, это очень маленький глоточек (a wee dram, как выражаются сами шотландцы), разбавляемый во рту некоторым количеством слюны – ее ценители и знатоки аккумулируют заранее, словно в самом деле готовясь к смачному приветственному плевку. И на сей раз уже точно в самое сердце страны. Больше того, прямо в кровь, которое его наполняет сердце. (more…)

Начало здесь. Предыдущее – здесь

Для первого знакомства лучше всего плюнуть ей в сердце. И почти все новоприбывшие думают, что делают именно это – плюют «на удачу» в самое сердце Шотландии. Почему бы и нет? Вот он Эдинбург, главный город страны. Вот она, Королевская Миля, ее главная улица. А вот и сердце, выложенное прямо в вороненой брусчатке булыжниками чуть более светлого, серо-стального оттенка. Даже центр мишени отмечен особо, чтобы, стало быть, не сомневались и не промахивались. Как правило, точно в десятке уже пенятся победно чьи-то густые, чистосердечные плевки. Помедлив на тротуаре минуты две-три, робкий турист обязательно станет свидетелем того, как другие, неробкие, подойдут и плюнут. И еще попросят его запечатлеть эту великую сцену – ровно столько раз, сколько в компании камер. После чего он и сам уже в любом случае не выдержит и тоже плюнет. В самое сердце Шотландии. На удачу.

Строго говоря, этот удивительный пятачок на Королевской Миле именуется «Сердце Мид-Лотиана», по названию страшной Эдинбургской темницы, которая находилась тут в давние времена (и даже была описана в произведениях сэра Вальтера Скотта). Так что не исключено, что первоначальным смыслом ритуала было всего лишь отплеваться от тюрьмы да от сумы. С другой стороны, сам по себе Мид-Лотиан – это просто Средний Лотиан, название одного из шотландских графств, до 1921 года (уж простите за подробности) включавшего в себя Эдинбург. А значит, углубление в историю привело нас ровно к тому же, с чего начинает любой невежда-турист: вот он, главный город страны, вот она, ее главная улица, а вот и выложенное в брусчатке сердце – очевидно, сердце самой Шотландии. Как минимум это местная разновидность нашего нулевого километра. Только начинать здесь нужно не с земного поклона или, не дай бог, прочувствованного сыновнего поцелуя, а просто – с плевка. Здравствуй, Шотландия!

Кстати, вся эта ботва касается не только новичков. Когда я приехал сюда во второй раз, то ноги сами понесли меня к нулевому километру. Экспресс из эдинбургского аэропорта в любом случае прибывает в центр города, на Вэйверли-Бридж, а оттуда до Королевской Мили и Сердца Мид-Лотиана минут пять ходу, не больше. И вообще, после разлуки встретить старого знакомого смачным плевком – в этом есть что-то особенное, что-то специфически шотландское.

Я честно исполнил обряд и немного отошел в сторонку, к паперти собора Святого Джайлса, чтобы насладиться тем, как это будут делать другие – в смысле приветствовать Эдинбург (или хотя бы просто просить его об удаче). Появилась группа японских туристов. Гид, стоя к сердцу спиной и вслепую указывая на него вывернутой наподобие тюленьего плавника ладонью, о чем-то очень живо лопотал. Видимо, о временах Эдинбургской темницы, о чуме и холере, о грязи и нищете, о смрадном дыме из печных труб и вони из сточных канав, благодаря которым город заработал прозвище Старого Вонючки. Слушатели время от времени вставали на цыпочки и заглядывали оратору через плечо, словно там, на месте узорного сердца, должен был вдруг появиться провал в земле, а оттуда – хлынуть гурьбой мертвецы или еще какие чудища, вроде тех химер, кстати, которые украшают собой ближайший, западный фасад Святого Джайлса.

Вместо химер, однако, появились дети – разбитые на пары школьники в форменной одежде. Все эти юбочки, гольфики и короткие штанишки выглядели несколько странно на фоне теплых курток и штанов, в которые были одеты приезжие (дело происходило в начале декабря). Но когда дети, буквально через одного, отметили свое прохождение сквозь сердце плевками, причем без всяких там смешков, прыжков и ужимок, а по-будничному деловито, будто и впрямь кивая при встрече соседу, то на лицах заморских визитеров появилось нечто похожее на благоговение.

С детьми вышла вот еще какая история. В Эдинбурге, стоящем на берегу залива Ферт-оф-Форт, вечно кричат чайки. Но на сей раз к их клекоту добавился еще один звук, похожий на бой барабанов. На самом деле, это были ведра с мелочью. В сущности – просто очень большие кружки для пожертвований. Их держали в руках, встряхивая время от времени наподобие маракасов, какие-то карнавальные персонажи: ведьмы с кривыми носами и седыми космами, клыкастые упыри, безобразные тролли и прочая публика того же разбора. Самое смешное, что кричали они все одно и то же: «Children in need! Children in need! Дети в беде. Дети в нужде».

В принципе, к шотландской логике я уже привык и даже успел ее полюбить. Старого знакомого нужно встречать плевком, а на нужды детей естественнее всего собирать средства созданиям, которые обычно деток кушают. На очередном перекрестке возник вполне обывательского вида человек с ведром на фоне некоего робота-андроида: что-то вроде опрокинутого воланчика с маленькой блестящей головкой и двумя механическими руками, одна из которых была похожа на вантуз, другая – на насадку для миксера. Я порылся в карманах, достал свою любимую монету достоинством в два фунта и опустил ее в прорезь ведра. В тот же самый миг андроид задвигался, запищал, зашевелил клешнями и, направив их мне прямо в грудь, разразился долгой пулеметной очередью (звук явно электрического происхождения). После чего воланчик слегка приподнялся над асфальтом – в просвете я различил бодро семенящие детские ножки – и бросился к пешеходному переходу.

Человек с ведром, весело мне подмигнув, последовал за андроидом, отбивая мелочью дробь и каким-то надтреснутым голосом (я бы сказал – коровьевским глумливым фальцетом) снова закричал на всю улицу: «Дети в беде. Дети в нужде». Те самые дети, которые только что расстреляли дающего.

Что ж, за все хорошее – смерть. И да здравствует Шотландия!

Продолжение