НАЧАЛО КНИГИ – ЗДЕСЬ. НАЧАЛО ЭТОЙ ИСТОРИИ – ЗДЕСЬ.

Маленькая остановка в больших Скалистых горах

Шоссе «Миллион долларов»

Точно не знаю, много ли золотого песка закатали по недосмотру в дорожное покрытие или просто такова была общая смета строительства, но отразилось это все в любом случае лишь на названии шоссе – «Миллион долларов», One Million Dollar Highway. В остальном же, мягко говоря, ничего особенного. Ну да, виды: Скалистые горы кругом, снег на солнце блестит, и в снегу торчат среди елей заброшенные рудники, настоящие, времен золотой лихорадки. Красиво! Вот только отвлекаться на красоту не желательно. Дорога мало того что петляет, как санный желоб, так еще и отбойников нет, и покрытие хуже некуда, одни ямы и выбоины.

Отрезок между городками Урэй и Сильвертон (только эти 22 мили и называются «Миллионом долларов») я едва одолел за полтора часа, хотя если и съезжал в карманы, то никак не полюбоваться видами, а всего лишь пропустить хвост и тотчас же снова выкатиться на дорогу. Мозги, правда, это движение прочистило основательно. Кто я? Где я? Просто безвестный русский командировочный в такой же безвестной американской глуши. Зачем? Конечный пункт назначения в памяти, к удивлению, сохранился твердо: Wyman Hotel & Inn, Сильвертон, штат Колорадо.

Работа у меня престранная. По-русски ей толком даже названия нет. Скажем так: отельная критика (к ресторанной критике мы уже потихоньку привыкли, привыкнем и к этому жанру). Повод был налицо: живописное шоссе в Скалистых горах, с интересной легендой, с интересным, если верить путеводителям, городком в долине и любопытной исторической гостиницей в нем. Оставалось проверить и оценить.

Повторяю, «Миллион долларов» здорово прочистил мозги, и к моменту своего появления в Сильвертоне (Серебрянке?) я меньше всего думал о проверке-оценке. Я был гулок и невесом. Просто костюм без тела. Пещера без отшельника. Доспехи без рыцаря. И, полагаю, виной всему, что произошло потом, оказались эти вот гулкость и невесомость.

Что такое ад?

Сильвертон встретил меня очень странным звуком – размеренным лязгом, мощно отзывавшимся среди гор, как будто на город из глубины долины двигались римские легионеры, подбадривая себя ударами мечей о щиты. Оказалось, что это просто локомотив стоит на станции под парами, а горное эхо, резвясь, его передразнивает, тяжелую одышку превращая в крепкую латную поступь. Потом раздался свисток к отправлению, и самый настоящий (антикварный) паровоз потащил за собой куда-то в глубину долину череду грязно-желтых вагонов. Я вспомнил путеводитель. Вроде все правильно – древняя железнодорожная ветка между Сильвертоном и Дюранго (это около 50 миль к югу). По ней когда-то возили руду. Пока я искал, где бы припарковаться поближе же к гостинице, свисток прозвучал еще несколько раз. Но только уже без эха: просто стоял на тротуаре мальчик и дул в какую-то деревяшку. За спиной у него болталась на фасаде вывеска – Silverton Train Store. Я потом выяснил: сувенирная лавка. С огромным выбором деревянных свистков, очень точно воспроизводящих звучание оригинала.

Еще один мальчик встретил меня в холле Wyman Hotel & Inn. Пацан ползал на ковре перед горящим камином, с силой давя рукой на игрушечный танк – у того, в слишком густом ворсе, никак не хотели вертеться гусеницы.

«Нужна комната?»

Я: «Да».

«Мама вон там», – последовал неопределенный кивок куда-то за стойку ресепшна. Мама, заслышав чужака, явилась сама, сию же секунду затребовала кредитку и выдала ключ уже вместе с чеком. Playful Partners – прочел я на латунном брелке название номера. «Игривые любовники», можно перевести и так. Смешно, если учесть, что в командировку начальство меня так ни разу и не отпустило с женой (прошу прощения, друзья, но я банальнейшим образом женат). «Любовники» разместились на втором этаже, в самом конце коридора. Почти все комнаты, встреченные по пути, пустовали – они стояли с дверьми нараспашку, чтобы, значит, зайти, осмотреться и, например, поменять заказанный номер на действительно понравившийся. Мне больше понравилась сама эта опция – заглядывать в чужие номера, пытаясь вообразить себе на минутку их постояльцев и вместе с тем насладиться восхитительным безлюдьем, которое означает не что иное, как отсутствие соседей за стенкой. Соседей и впрямь не было. Была классическая викторианская кровать под балдахином, комод, на комоде пара бутылок с водой и мятные конфетки в звездно-полосатых фантиках (это уже классическая Americana). Там же лежала пухлая папка с необходимыми пояснениями относительно внутреннего распорядка гостиницы. От нечего делать я завалился на кровать, прямо в ботинках и с папкой, и та вдруг случайно открылась на последнем развороте. «Не позволяйте тревогам погубить Вас, позвольте церкви помочь Вам в этом». Далее следовала еще более интересная фраза: «Тема сегодняшней проповеди – “Что такое ад?” Приходите пораньше, и вы услышите, как репетирует наш хор». Затем я прочел вот что: «После вечерней службы миссис Джонсон споет песню “Уложи меня в постельку” в сопровождении пастора». И еще на ту же тему: «Сегодня, в пять часов вечера, состоится заседание Клуба молодых мам. Все леди, желающие стать молодыми мамами, должны встретиться с пастором у него в кабинете».

Оказывается, это были реальные объявленные, замеченные в церквях города Сильвертона. Не исключено, что их собирала хозяйка Wyman Hotel & Inn, мама того самого мальчика, что возился с танком на ковре перед камином. Видимо, она же на соседней страничке изобразила некий статический срез Америки за 1902 год (в этом году было построено здание отеля). Средняя продолжительность жизни – 47 лет. Звонок из Денвера в Нью-Йорк стоит $11 при годовой зарплате рабочего $400. Марихуан, морфий и героин можно запросто купить в любой аптеке. По замечанию одного тогдашнего фармацевта, «героин улучшает цвет лица, нормализует работу кишечника, придает ясность рассудку и вообще должен быть признан идеальным стражем человеческого здоровья».

Сам не знаю почему, но мне вдруг стало очень хорошо. Я проникся внезапной нежностью и к этой папке с объявлениями, и к брелку с надписью Playful Partners. К пустым номерам с дверьми нараспашку. Шпилям городского суда у меня за окном. Всей Америке образца 1902 года. Я чувствовал, что в том месте, где только что была пустота, как бы заново возникло все мое естество, разом и целиком. А шпили-двери-ключи с точки зрения молекулярного состава были полностью этому естеству идентичны.

Иисус в забое

В чудесной папке, кроме церковных объявлений и статистических выкладок, были также и стандартные рекомендации: куда сходить, что посмотреть. Первой в списке городских достопримечательностей значилась статуя Иисуса, потому что это, видите ли, особый, горняцкий Иисус – Jesus Christ of the Mines, или «Христос рудников» (в здешних краях до сих пор добывают золото, серебро, медь).

Навигация самая простая: от гостиницы Wyman Hotel & Inn спускаемся по Грин-стрит до пересечения с 10-й улицей и, повернув на перекрестке направо, движемся в гору. Улица обрывается, начинается покрытая щебнем тропинка. Иисус стоит на склоне горы в чем-то вроде маленькой оркестровой раковины, белый на белом – каррарский мрамор в искристых снегах Колорадо. Еще выше по склону нежно зеленели сосновая роща.

С улицы казалось, что до Иисуса рукой подать. Но, разумеется, дорога к богу потребовала известных усилий и времени. Я, сделав небольшой крюк, зашел к Христу со спины – просто чтобы увидеть, как Он отечески обнимает город. Крохотный Сильвертон целиком умещался между раскинутых рук. Больше того, там умещались и все окрестные вершины – Кендалл, Гарфилд, Султан, Голова турка, Царь Соломон. Иисус точно собирал их в круг, прося сомкнуться теснее вокруг городка, защитить от лютых ветров и не докучать лавинами. Чуть в стороне от Сына Божьего торчала полая металлическая штанга для подаяний с почти незаметной, как игольное ушко, прорезью (все-таки наши церковные кружки и ящики куда удобнее). Я опустил пару четвертаков и только тогда посчитал возможным взять листовку из пластикового планшета, стоявшего здесь же, рядом со штангой. «Мы в Его руках!» – крупно было написано прямо посередине листа, и я уже знал, что это чистая правда. На обороте, мелким шрифтом, приводилась подробная опись чудес, которыми Сильвертон обязан своему Иисусу.

В 1959 году, сразу после того как поставили памятник, город начал добывать золота и серебра значительно больше, чем когда бы то ни было. Чудо №1 (Miracle Number I – так в подлиннике).

Когда новый священник Джозеф МакГиннесс предложил обсадить Христа шотландской сосной, все смеялись, говоря, что так высоко деревья не примутся (на склоне и по сей день не видно даже кустарников). Упрямый ирландец не сдавался: он лично высадил семена в почву, а после четыре недели кряду заставлял прихожан таскать в гору ведра с водой и поливать посевы. Сосны взошли! Чудо №2.

4 июля 1978 года полностью затопило шахту Саннисайд – прямо над ней находилось озеро Эмма, и вода размыла грунт. Никто не пострадал. Потому что по случаю воскресного дня никого в шахте и не было. Счастливое совпадение? Нет, чудо №3.

Это бухгалтерия чудес так меня захватила, что, спустившись в город, я решил составить собственный список. И сам удивился той скорости, с какой он у меня возник.

В Сильвертоне чуть больше 700 жителей и всего одна асфальтированная улица, уже упоминавшаяся намия Грин-стрит, где находится мой отель и, прямо напротив, мэрия. Между тем, в одном из книжных магазинов я нашел книжку местного историка под названием «Бордели Блэр-стрит». И не брошюрку какая-нибудь на газетной бумаге, а настоящий подарочный альбом в суперобложке. Это раз.

Между Wyman Hotel & Inn и соседним зданием вклинился настоящий локомотив. «Сазерн-Пасифик». На рельсах. Конечно, он надежно спрятан за оградкой, в глубине небольшого садика (имеется также шахтерская вагонетка на постаменте – откровенно декоративного свойства). Но все равно, если заглянуть с улицы в калитку, возникает такое чувство, будто тепловоз тянет за собой всю череду домов. Чудо №2.

И сразу же номер третий. В сущности, это была даже не витрина, это было просто пыльное окно в обшитой досками стене дома, и за стеклом хранился изумительный хлам: игрушечные паровозы, отлитые из чугуна, железнодорожные костыли, старые жестянки, банки из-под диетической колы бог знает какого бородатого года. При полном отсутствии ламп витрина светилась изнутри странным матовым светом. Вполне достаточным для того, чтобы даже в сумерках можно было прочитать вывеску: «Мы закрыты. Навсегда. Навсегда. Навсегда».

Воробьи в доспехах

Постояв немного перед витриной с таким чувством, будто какая-то часть меня самого навсегда была запечатана в этой лавке безымянного старьевщика, я перешел на другую сторону улицу – и толкнул дверь кафе «Бурый медведь». Чтобы унять озноб (на улице, хоть и середина мая, вовсю валил снег), заказал полбутылки каберне и стейк. И, признаться, ничто тогда не шевельнулось во мне при взгляде на официантку, пожилую метиску в каких-то чудовищных берцах, выглядывавших из-под юбки.

Настоящая встреча с ней произошла только наутро, когда мне уже надо было уезжать: объект оценен, изучен, пора в путь. Прорезалось солнце, и я перед отправлением решил немного поснимать. Натура отыскалась феноменальная. Помню, я все нервно ходил вдоль какого-то заборчика, за которым, на крыше сарая, стоял совершенно необъяснимый здесь рыцарь в доспехах. Забрала у рыцаря было опущено. В огромных латных рукавицах мотался линялый флажок США. Забор сильно мешал мне фотографировать, а перелезть через него я не решался – все-таки частная собственность, no trespassing. К тому же, некому было подсказать, как нужно подписывать фотографии – что там на них вообще такое?

Но тут, понятно дело, снова произошло чудо – просто чудо, без номеров: тяжело скрипнув дверью, во двор вышла моя вчерашняя официантка. Все в тех же берцах, как будто спала по-походному, не снимая обуви. Она, конечно, узнала меня, пожелала доброго утра, а я, конечно, немедленно напросился в гости, прямо заявив, что хочу сфотографировать на память такого чудесного – просто на миллион долларов – рыцаря.

«Это мой папа сделал», – в ту же секунду полился рассказ, не помешавший, по счастью, разобраться с калиткой.

Папа работал на рудниках. Умер от рака. Похоронили в таком-то году. На память остался вот этот рыцарь, которого, поставив на сарай, приспособили под кормушку для птиц – видите вон тот ящик железный у правого плеча? Правда, воробьи – очень глупый народ. Поклюют, поклюют крошки и после норовят в шлем залезть. И, конечно же, застревают внутри. Сколько раз уже будил по утрам этот шум! Но делать нечего: выходишь, приставляешь лесенку к сараю и лезешь открывать забрало».

Я успел сделать одну или две фотки, да и те почти вслепую. Потому что это была уже не просто какая-то внезапная нежность. Это была – любовь. Не к чудесам. И не к метиске, конечно (хотя более трогательного рассказа ни от одной особы женского пола я никогда не слыхал – и вряд ли услышу). Нет, тут было другое. Сам звук любви. Когда пером о броню, а не мечами. Я отчетливо слышал, как гудит ее пламя – пламя бьющихся изнутри о жестяные доспехи крыльев (воробьиных, господи, воробьиных!). Как, устав от бесплодных усилий, тоскуют воробьи в пыльной тишине опечатанной витрины: «Мы закрыты. Навсегда. Навсегда. Навсегда». Как потом вдруг откидывается забрало, и птахи шумным сполохом вырываются в небо: «Мы в Твоих руках».

Это был звук, это был чистый алгоритм любви.

Адресат ее мне до сих пор не известен. Но спасибо, что хоть с адресом все понятно: Сильвертон, штат Колорадо, Скалистые горы, США.

[nggallery id=21]

СЛЕДУЮЩАЯ ИСТОРИЯ – ЗДЕСЬ

НАЧАЛО КНИГИ – ЗДЕСЬ. НАЧАЛО ЭТОЙ ИСТОРИИ – ЗДЕСЬ.

1

Теперь самое главное: спустя всего 10 дней я отправился с этим удостоверением в Америку – прокатиться по Дикому Западу. Чистой воды авантюра, конечно, но, с другой стороны, не в московские же пробки соваться! Дело даже не в том, что опасно, а что – противно. Дергался на экзамене – теперь на дороге дергайся? Нет, решил я, так дело не пойдет. Мне хотелось получить удовольствие от езды, подсесть на это дело. А какая же присада в том, чтобы дергаться? Какая вообще может быть присада в перемещениях по Москве, неизлечимо больной тромбозом? Тяжкая повинность. В лучшем случае – понт (который ведь тоже – повинность).

Короче, я поехал в Америку. В пустыню – чтобы не попасть в пробку. В страну красных скал и каньонов. На Дикий Запад. (more…)

НАЧАЛО КНИГИ – ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩАЯ ИСТОРИЯ – ЗДЕСЬ.

1

– Есть такое понятие – «темное время суток», – сообщил инструктор, и группа из 30 человек (от 18 до 60 лет) дружно склонилась над тетрадками. – Ну, наверное, все знают, что это такое? – добавил он ехидно.

Класс подавленно молчал, потому что до этого момента многие уже успели неверно истолковать такие понятия, как «дорога», «водитель», «пешеход» и «недостаточная видимость». Отделить «недостаточную видимость» от «темного времени суток» явно было задачей не из легких.

Оказалось, что «темное время» – это отрезок между вечерними сумерками и утренними, причем сами сумерки уже выходят за пределы описываемого понятия и обозначаются как раз термином «недостаточная видимость», за которым на самом деле скрывается в первую очередь туман – несмотря даже на то, что он может появиться в любое время суток.

– Видите, как все непросто! – с победным видом улыбнулся инструктор. – Вот поэтому я и говорю, что, как говорится, на занятия ходить надо в обязательном порядке, а не так, что сегодня пришел, а завтра не пришел. У меня, как говорится, все ходы записаны. Посмотрел один раз в журнальчик – Иванов-Петров на месте, Сидорова нету. Посмотрел в другой – опять то же самое: Иванов-Петров на месте Сидорова нету. В третий раз я Сидорова что делаю?

Гробовое молчание.

– Правильно, я Сидорова вычеркиваю.

После того как Сидров был аннулирован, инструктор приступил к анализу понятия «светофор». И там тоже все оказалось непросто. В особенности для таких, как я, стариков. В смысле – тех, кому за 30, но кто при этом никогда не водил машину. (more…)

Начало книги – здесь. Начало этой истории – здесь. Предыдущий фрагмент – здесь.

Подарок

И я снова не обнаружил нигде даже намека на старика Христофора. Ни шествий, ни транспарантов, ни знамен с хоругвями, ни живых картин, представляющих в лицах открытие Америки. Ровным счетом ничего. При этом, несмотря на легкое похмелье, уже с утра было несомненно праздничное настроение. Линда, нанеся всего два или три звонка коллегам, подыскала для меня комнату в отеле, достойном, судя по цене, упоминания в отчете. Боб провел экскурсию по оранжерее, за которой сам же и присматривает (он большой поклонник орхидей). Потом я минут десять прогревал «Эквинокс», за ночь покрывшийся инеем. Печка работала вяло. Пришлось просто развернуть машину лобовиком к солнцу, и наледь как рукой сняло.

Над лугами клубился пар. На Мейн-стрит к десяти было уже полно народу. Я думал, что по случаю Колумбова дня, но Джордж (с ним мы встретились ровно в полдень в соседнем Манчестере) сказал, нет, не поэтому. Просто в Уэстоне начала работу выставка-ярмарка народных ремесел, кстати, почему ты на нее не сходил. Я робко поинтересовался, не приурочена ли ярмарка к открытию Америки, но и тут получил отрицательный ответ. В Вермонте просто очень любят ручной труд, вот и все.

Сам он, похоже, больше все любил барахолки. Не выходя из машины, старенького Buick Century, он знаками велел мне следовать за ним, и мы отправились назад по 11-му шоссе, опять в сторону Уэстона. Минут через пять свернули возле вывески Antiques и поехали в гору, держа на унылого вида сарай, где, как выяснилось, и располагалась барахолка, вернее, лавка древностей. Ее хозяин, некто Иган, прогуливался среди залежей хлама с душистой сигаретой в зубах. Он ждал Дорджа – тот, кстати, привез ему целый мешок рогаликов (вернее, bagels – такие бублики из очень вязкого теста, как бы рассеченные суровой ниткой пополам, – в продольной плоскости, разумеется, – и снова склеенные; их очень удобно разбирать на две части и каждую щедро смазывать маслом или сливочным сыром, любуясь пятнами черники на срезе). Иган пригласил нас жестом к осмотру экспозиции. Обычный хлам. Посуда. Картины. Осветительные приборы. Игрушки. Единственная девиация – необычайно многословные и как бы шутливые ценники на товаре, написанные рукой самого Игана. «Возможно, хрусталь» на явно хрустальной вазе – вот наиболее лаконичный образец его творчества. Над бумажке, прицепленной к английской санитарной машине с оловянным солдатиком внутри, содержался целый трактат о странностях британского характера, из которого я понял только, что бритты и впрямь народ чудной: ничего более конкретного мне выведать не удалось, верно, из-за слишком уж уписистого хозяйского почерка. (more…)

Начало книги – здесь. Начало этой истории – здесь.

Наброски к статье

Никаких иных следов празднования Колумбова дня я в Вермонте не обнаружил (отсутствие мест в отелях и машин на стоянках, согласитесь, не в счет – это все побочные признаки). Тут был один только Хеллоуин. Точнее, один затяжной канун Хеллоуина. Тыквы встречались повсюду. На лотках. Под навесами. В виде гигантских бус на зеленом сукне лужаек. Не только на продажу, но и в политических целях. Я своими глазами видел на склоне холма слово VOTE («Голосуй!»), выложенное тыквами. За кого конкретно, не сообщалось, но, думаю, что за Обаму – в отношении МакКейна подобные вольности как-то с трудом представимы. Хотя это только нам отсюда так кажется. Американцы – народ простой, без затей. Огородные чучела (разумеется, с тыквой вместо головы) у них легко могут изображать и дядю Сэма, и жертв 11 сентября. До конца подобную простоту мы сумеем оценить лишь тогда, когда и на наших шести сотках появится чучело воина-освободителя или родины-матери с обклеенным фольгой деревянным мечом.

Тыквы попросту декоративные учету не поддавались. Что ни дом, то радостный оранжевый шар в палисадничке, рядом с ветряком или садовым гномом. Или возле крыльца, взамен сторожевых львов. Или за окном, уже в виде классического jack-o’-lantern с аккуратно прорезанными глазами, носом и звездчатым ртом. (more…)

Начало книги – здесь. Начало предыдущей истории – здесь.

Мест нет

Конечно, я псих и перестраховщик: за три с лишним года работы еще ни разу не отправлялся в командировку без подтверждения отеля. Но в принципе, это естественно для человека, чей род занятий определяется как «отельная критика». Перспектива остаться в чужой стране без ночлега пугает не сама по себе (оставим подобные страхи на долю дилетантов). Она пугает в первую очередь отсутствием предмета исследования – хотя бы только в одной точке отрабатываемого маршрута. А если нет предмета, то о чем писать и зачем вообще куда-либо ехать?

В случае с осенним Вермонтом у меня зияло сразу две ночи. И это при том, что еще за месяц до вылета я составил список из шестидесяти с лишним гостиниц. С некоторыми связался сам, с другими – секретарь, помогавшая готовить поездку. Ответ везде был один и тот же: «Колумбов день, нет мест».

Пик сезона в Вермонте приходится на середину осени – «листвы пожар», дело понятное. Но вышло так, что отважный генуэзец Христофор Колумб открыл Новый свет тоже в середине осени: 12 октября 1492 года его корабли причалили к одному из Багамских островов, молниеносно названному Сан-Сальвадор. В Штатах этот день, разумеется, – официальный выходной. А поскольку в моем случае 12 октября пришлось на воскресенье, выходным оказался так же и понедельник, в зачет праздника. Иными словами, получился уикенд с расширением, чем граждане не замедлили воспользоваться. Если же учесть, что в сугубо сельский, пасторальный Вермонт едут по преимуществу жители соседних больших городов – Бостона (штат Массачусетс), Ньюарка (штат Нью-Джерси) и, конечно, Нью-Йорка (штат Нью-Йорк), то удивляться нехватке мест в отелях смысла не имело. Вот только все эти логические выкладки делались уже задним числом и особого облегчения не приносили. Оставалось надеяться лишь на то, что удастся как-то разобраться на месте. В крайнем случае, скоротать пару ночей где-нибудь в придорожном мотеле, на время забыв о высоких обязанностях отельного критика (каковые, между прочим, требует исполнения даже во сне, ибо сон в нашей системе координат есть не столько состояние организма, сколько предоставляемая отелем услуга, если не сказать «опция», и в этом качестве он должен быть всесторонне исследован и надлежащим образом оценен).

Пип-шоу

Все у меня устроилось наилучшим образом – само собой. Поначалу вроде бы снова дал о себе знать Колумбов день: в пункте проката не оказалось ни одной свободной машины! Но и эта проблема разрешилась в какие-то полчаса – мне любезно выкатили новенький черный Chevrolet Equinox. А самое главное, повезло с погодой: светило солнце, синело небо, пылала листва. И в голове, взявшись неведомо откуда, без конца крутилась фраза: «Нет осени, кроме осени, и пророк ее Вермонт!»

А следом еще одна, погрубее: «Пушкин с Левитаном сосут!» (more…)

Начало книги – здесь. Начало этой истории – здесь. Предыдущий фрагмент – здесь

Стекла в серванте

Форт-Зак – это, напомним, форт Закари Тейлора (имя одного из президентов США), построенный как оплот против южан во время Гражданской войны. Крепость, окруженным рвом с водой, прекрасно сохранилась. В бойницах торчат толстые, как бревна, пушки – между прочим, самая крупная в Штатах коллекция орудий, принимавших участие в войне Севера и Юга. Прямо у входа в форт – место для кемпинга. Чуть дальше – места для пикников. Парковка. Но всего интересное: внедренные в пейзаж скульптуры и инсталляции молодых художников. Идешь по тропинке, а вдоль нее тянутся предупреждающие знаки. «Осторожно, русалки» (это рядом с водяным рвом). «Осторожно, пираты» – в кустах поблизости обнаруживаются три скелета над сундуком, собранные из сантехнических сгонов. «Осторожно, москиты» (никаких москитов, по счастью).

Тропа выводит к самой экстравагантной из разбросанных вокруг форта работ – «Ловцу снов».

Это ажурная пирамида высотой три-четыре метра, целиком сваренная из велосипедных рам. На вершине – винт, приводимый в движение ветром, внутри – колесные ободья на веревке, приводимые в движение винтом. Необъяснимым образом они крутятся даже в безветренный день. Медленное вращение завораживает, ощутимо вытягивая из тебя дурные мысли и подозрения, страхи и фобии, вообще всю привычную пищу ночных кошмаров. Для склонных к медитации людей прямо напротив пирамиды поставлена лавочка, тоже из рам, плюс с одним логическим перевертышем: подлокотниками служат велосипедные педали. И вот они-то как раз не крутятся, можно опереться и задуматься ненадолго. Внимая стрекоту самолета, который тащит за собой странный слоган: «Дыхание борова лучше, чем никакого дыхания вообще». Убаюканный «Ловцом снов», я подумал было, что это не реклама, как обычно, а некий глубокий афоризм неизвестного мне мудреца – из здешних. Выяснилось, однако, что реклама, потому что «Дыхание борова» (Hog’s breath) – название одного из самых популярных баров в Ки-Уэсте. Кроме того, это идиома, которую следовало бы переводить так: «Зловонное дыхание (в смысле – с перегаром) лучше, чем бездыханность». (more…)

Начало книги – здесь. Начало этой истории – здесь. Предыдущий фрагмент – здесь

Котоварежки

«Чарли Чаплин был единственный, кто умел плавать. Во всяком случае, бассейн в саду он переплывал легко и после отряхивался, как собака. Месяц тому назад Чарли не стало. Еще одна тяжелая утрата – Билл Клинтон. Он выбежал за ворота, преследуя соседскую кошку, и с тех пор его больше никто не видел. Пропал, бедняга».

Мне нравилось слушать экскурсовода. Дело было в доме-музее Хемингуэя, на Уайтхед-стрит, и речь шла всего-навсего о котах, этот дом населяющих (или населявших). Но клянусь, представить себе реального Чаплина отряхивающимся как собака и Клинтона гоняющимся по улицам за кошечками не составляло труда. Такое их поведение здесь сочли бы вполне естественным. Потому что в Ки-Уэсте вообще нет ничего естественнее фантасмагорий. И начало этому порядку вещей положил, кстати, не кто иной, как сам Эрнест Хемингуэй, когда в 1928 году вместе со своей второй женой Полин Пфайффер поселился тут в симпатичном двухэтажном домике и тем самым нанес город на карту. (more…)

Начало книги – здесь. Начало этой истории – здесь. Предыдущий фрагмент – здесь

Долой амплуа!

Говорят, сегодня Ки-Уэст уже не тот, что прежде, особенно в самом начале, когда здесь любили гостить литераторы, например, Хемингуэй и Теннеси Уильямс. Теперь, мол, кругом одни туристы (их приезжает каждый год до 3 млн., численность же местного населения всего в 26 тыс. человек). Конечно, оно в каком-то смысле все так. Но вот только правильный, «тот» Ки-Вест – это что такое? Никто не знает. Потому что и нельзя этого знать. Потому что праздновать Новый год каждый день – значит, сознательно отказаться от более-менее внятного амплуа.

Ну в самом деле, что это такое? Говорите, Ки-Уэст – вечный праздник? Прекрасно, но только это еще и закрытый гарнизонный городок, где находится военный аэродром и крупнейшая в США тренировочная база для обучения пилотов палубной авиации. Дальше что – богемная вольница, рай для геев, лесбиянок и трансвеститов? Все правильно, только в этом раю побывало сразу семь президентов Америки – и всегда по делу. Гарри Трумэн – тот и вовсе превратил Ки-Уэст в административную столицу Штатов (на период зимних каникул, с декабря по март). Его резиденция так прямо и называлась – Маленький Белый Дом. Сегодня, кстати, это очень неплохой музей, всего в двух шагах от Мэллори-сквер.

Позволю себе еще немножко истории. Во время войны Севера и Юга Флорида, штат солнца и апельсинов, естественным образом присоединился к Конфедерации, однако Ки-Уэст, самая южная точка страны, от юга откололся и принял сторону юнионистов. Здесь даже построили форт, призванный служить оплотом против южан. А не так давно Ки-Уэст пытался полностью отделиться от остальных США. В 1982 году, обеспокоенное выросшими объемами наркотрафика с архипелага Флорида-Кис, правительство выставило блок-посты в том месте, где островная дорога становится континентальной. Разумеется, возникли пробки, и Ключи оказались отрезаны от Америки. Ки-Уэст тотчас провозгласил себя независимой республикой, объявил войну США, после чего незамедлительно сдался, потребовав у врага $1 млрд. компенсации за причиненный ущерб и беспокойство. Часть денег, в самом деле, была выплачена, и вдобавок у горожан появился еще один праздник – День независимости республики Конхов. Откуда название? Конх – это такой моллюск, который встречается только в Ки-Уэсте и на Багамах. Раньше, когда у островитян в семье появлялся ребенок, на палке перед крыльцом всякий раз вывешивалась витая раковина конха. Теперь она украшает национальное знамя. А содержимое раковины служит основой многих здешних деликатесов. Например, конх-фриттеров – пончиков из перекрученных с перцем и обжаренных в масле моллюсков. Этими конх-фриттеррами жители Ки-Уэста обещали закидать всю Америку. И конечно, попробовать, каковы на вкус боеприпасы, определенно стоит.

Тем более стоит задуматься, о чем это все. Я имею в виду – Новый год в ежедневным режиме и полный отказ от амплуа. О чем? Да о все о том же: о всхожести. О бульоне и протоплазме. Главное, растет, а что именно, не важно. Только бы погуще из земли перло! И в этом смысле Ки-Уэст в самом деле альфа и омега Америки, ее нулевая отметка и последняя вешка на пути. Это, можно казать, ее точка роста и отброшенный ящеркой хвост. И пусть во всем остальном мире устраиваются праздники урожая, наш праздник всхожести, наш карнавал счастливого обнуления – он тоже ведь чего-то стоит.

Продолжение

Начало книги – здесь. Начало этой истории – здесь. Предыдущий фрагмент – здесь

Когда следующий?

Главной целью моей поездки в Штаты был Ки-Уэст, крошечный, 2 на 4 мили город-остров на южной оконечности гряды Флорида-Кис – Ключей Флориды (хотя на самом деле это никакие не ключи, а именно острова, просто испанское слово «cayos», собственно «острова» и означающее, в английской огласовке превратилось в «ключи» – «keys»). Рядом – Багамы, рядом – Карибы, до Гаваны – рукой подать. Идеальный курорт. Город-праздник. Город-карнавал. Так, во всяком случае, уверяют путеводители. Плюс невероятно красивый (я честно изучил картинки) отрезок федерального шоссе №1, соединяющего Ключи с материком. Местами трасса превращается в один бесконечный мост, построенный прямо в открытом море. И рядом с ним тянутся руины другого моста – останки разрушенной ураганом железной дороги, где теперь любят собираться рыбаки (некоторые даже разбивают себе на этом втором мосту палатки). В сущности, перед нами своего рода граница между Атлантикой и Мексиканским заливом: чтобы не запутаться, нужно помнить, что когда едешь туда, океан будет слева, когда обратно – справа. В Ки-Уэсте эта граница стирается, и, например, купаясь на пляже в Форт-Заке (полностью – форт Закари Тейлора), ты купаешься одновременно в заливе и в океане.

Кстати, нормальная ситуация для городка, где расположена самая южная точка континентальных США (отмечена особым буем) и откуда, можно сказать, Америка начинается: федеральное шоссе №1 идет вдоль всего Атлантического побережья вплоть до канадской границы. Общая протяженность трассы – 2377 миль. И судя по тому, что нулевая миля – знак Mile O на зеленом фоне, регулярно похищаемый туристами в качестве сувенира – находится именно в Ки-Уэсте, логично было бы предположить, что там дорога и берет свое начало. Во всяком случае, я рассуждал именно так, когда думал не только про позагорать и поплавать, но и об изучении Америки, так сказать, от азов, от истока.

Как выяснилось, аборигены убеждены в обратном: для них шоссе №1 начинается в штате Мэн, у канадской границы, а завершается как раз нулевой отметкой. Эта очевидная логическая ошибка никого не смущает. В месте, где океан есть одновременно залив, начало очень легко может оказаться итогом. А если вдуматься, тут вообще нет никакой ошибки – все дело в обратном отсчете. Старый год, к примеру, он ведь тоже честно тянется от начала к концу, однако на излете время как бы совершает кувырок, и мы заменяем сложение вычитанием: две недели осталось, одна, шесть дней, пять, четыре… Каким бы удачным год ни был, радость избавления от него перевешивает все остальное: впереди – точка обнуления, белый лист и начало новой жизни, свежей, юной, полной надежд.

В этом смысле приверженность граждан Ки-Уэста своей нулевой миле приобретает особое значение. Это место, где Новый год прописался навсегда. И хотя здесь не бывает снега, в магазинах никогда не переводятся елки, обвешанные забавными игрушками, сушеными морскими звездами, раковинами. Хорошо помню свое изумление, когда в жаркий и душный полдень, выходя из кубинского ресторана, где славно пообедал махи-махи с желтым рисом, я увидел возле дома напротив оленей Санты. Это были такие колченогие куклы размером с собаку, сделанные из проволоки и густо оплетенные мохнатым елочным «дождиком». На рогах болтались вылинявшие на солнце красные колпаки с помпонами. Олени выглядели не слишком авантажно, это правда, но правда и то, что неуместными они вовсе не казались – даже на фоне матовых от пыли пальм. Стало быть, в самом деле – Новый год. (more…)