Начало книги – здесь. Начало этой истории – здесь. Предыдущий фрагмент – здесь

Рыба-пластик

Как витязь у Бродского, он сделал себе карьеру из перепутья. Если «Хайятт» – такой карманный город где-то в Табском нигде, то Остров Фараонов – а мы сейчас как раз о нем – это и есть самая середина нигде, главная точка интерференции больших границ. Земли старейший перекресток, примерно так. Само название оттого и происходит, что еще при фараонах здесь был пограничный пост. Потом финикийцы (с одобрения египтян) открыли тут торговый порт. Затем, уже в Средние века, остров захватили крестоносцы и построили на нем крепость для защиты паломников, державших путь в Иерусалим.

У крестоносцев крепость отбил султан Саладин, их главный и, наверное, самый удачливый на арабском Востоке оппонент. Саладин практически сровнял цитадель с землей в ходе битвы – чтобы отстроить ее заново. Кто-то говорит, что крепость, которая украшает остров сегодня, – новодел, нарядная декорация для туристов. Но с другой стороны, она охраняется ЮНЕСКО, так что вам самим решать, новодел или нет. (more…)

Начало книги – здесь. Начало этой истории – здесь. Предыдущий фрагмент – здесь

Я в домике!

Раз оазис, то много зелени. И точно: «Хайятт» – самый зеленый отель на Высотах. Пальмы, платаны, бугенвиллеи, аккуратно подстриженная живая изгородь, бесконечные цветники, клумбы, боскеты. Причем видно, что работали действительно садовники, а не местная служба озеленения. Правда, тут и имя хорошо известно: Майкл Грейвз. За его плечами блестящая школа – Университет Цинциннати, Принстон, Гарвард, множество почетных степеней и званий и внушительный список построенных зданий. В том числе гостиниц. В Египте он много трудился в Эль-Гуне, иногда называемой красноморской Венецией и, строго говоря, «ИнтерКон» в Таба-Хайтс – тоже его работа. Но только в случае с «Хайяттом» ему удалось построить скорее город, нежели просто отель.

В центре города находится так называемый Рельефный бассейн, вокруг которого встали караван-сараем наиболее значимые постройки: рестораны Tanour и El Fresco (соответственно ливанской и итальянской кухни), центральный холл с баром On the Rocks и еще одним рестораном – Limoncello, где кормят тех, у кого все включено. Есть небольшое казино, бильярд, сувенирная лавка. И отсюда же начинается отсчет номеров: если хочется жить в центре, выбираем комнаты с литерой А перед цифирью – это здесь. В рассуждении видов лучше всего номера под литерой G. Они стоят полукругом на берегу отельной лагуны, которую, конечно же, питает море – через особую трубу, протянутую под пляжем. Как ни странно, вода в лагуне гораздо холоднее, чем в море.

На пляже – бар, пункт проката (маски, трубки, ласты, гидрокостюмы), детская площадка, вышка спасателей, всегда безлюдная, и куча всяких запрещающих знаков, отчего снова начинаешь думать о Табе как о табу. Рыб не кормить, не ловить их на удочку, из подводного ружья по ним не стрелять, по кораллам не ходить и не трогать руками, с мостков не нырять, по горам не лазить. Если кто-то, особенно в отлив, отправляется пешком в море, тут же возникает человек со свистком и требует вернуться обратно. Кораллы охраняются строже всего, даже если это выброшенные на берег обломки – собирать их можно, но вывозить из страны нельзя, говорят, оштрафуют на $1000, если поймают на таможне.

Зато если кто-то полез в горы – там, кстати, и тропинки есть хорошо протоптанные – никто свистеть не будет. Горы в самом деле сильно смахивают на груды щебня: чуть свернешь с тропинки, нога сейчас же плывет вниз, инспирируя точечные обвалы. Высоты тут незначительные, но вот про виды этого никак не скажешь. Акабский залив прекрасен. Под ногами – бирюзовые отмели и пегие рифы. Чуть дальше начинается синева, а над горизонтом весь день висит молочная дымка, из которой встают горы напротив – их поначалу принимаешь за грозовые тучи. К вечеру дымка рассеивается, наводя резкость на хребты Иордании и Аравии. Гранит на закате меняет цвет ежеминутно – от горчичного до охры, от ветчинно-розового до сирени, от лилового до этикеток лимонада «Саяны», если кто-то помнит их неповторимый оттенок. Зимние дни коротки, и в полпятого на пляже уже почти никого. Только в море у мостков еще видны головы с трубками, слышны похожие на рев слона выкрики в эти трубки (типа «Папа, смотри, какая рыба!»), да кто-то поднялся вслед за тобой в горы – полюбоваться закатом. И замер возле горки камней у обрыва, потому что в горке – каменная плита с объявлением на ломаном английском: «Добро пожаловать бедуинская палатка! Ест все: чай, кофе, шиша, татушки из хны». Никакой палатки поблизости нет. Но подойдя поближе к краю пропасти, видишь на дне именно это: палатки, кострища, колодец, танцпол и поваленные стволы пальм с одеялами поверх. Как ни странно, все это тоже находилось в черте города под названием Hyatt Regency Taba Heights.

Окончание восьмой истории

Начало книги – здесь. Начало этой истории – здесь. Предыдущий фрагмент – здесь

Правила наложения

«… И хотя именно граница, в конечном счете, задает форму предмета или пространства, на стыке границ эта форма почему-то совершенно размывается. Да и само пограничье, выходит, – не столько пограничное состояние (в смысле – экстремальное, последнее, крайнее), сколько сумерки и неопределенность, текучесть и всяческая межеумочность, место нигде».

За завтраком я думал в том числе и об этом. Чем мне особенно понравилась Таба? Да тем, что никакой Табы, в сущности, нет. Накануне отъезда я что-то читал про маленький городок с таким названием: в 8 километрах от его центра – исторический остров Фараонов, в 30 – Табский международный аэропорт, еще сколько-то – до местечка Таба-Хайтс, где стоит мой «Хайятт». В автобусе из аэропорта (мы прилетели в Шарм-Эль-Шейх, это 200 км до заданной точки) гид Мустафа несколько раз повторил, что для прогулки по Табе (городу) при себе нужно обязательно иметь паспорт. Но я так никакого города и не увидел. Ни по дороге в отель, ни после. Где начинается и заканчивается сам курорт, тоже неясно. Мне так показалось, что Таба – это все побережья от Нувейбы до «Хилтона Таба», стоящего прямо на таможне (гостиницу исходно строили на израильской территории, а затем земля отошла к Египту). Однако побережье называлось ни много ни мало египетской Ривьерой, тем самым подтверждая мой вывод: наложение границ сильнейшим образом их размыло, и почва как бы освободилась от навязанных ей амплуа. Просто гористая пустошь у синего-синего моря. Причем скажу честно: если вы остановились в Таба-Хайтс, из аэропорта (все равно какого) туда лучше ехать с завязанными глазами (все равно, днем или ночью). (more…)

Начало книги – здесь. Предыдущая история – здесь.

Обед класса «воздух – земля»

Бывает, что начинающим лучшего всего начинать с того, чем заканчивают люди опытные и искушенные. Ну, там, где это технически возможно. Например, я ни разу не отдыхал в Египте. Он вообще был для меня табу – до тех пор, пока я не наткнулся на Табу (в последнем слове ударение падает на первый слог, так что за каламбур можно и не извиняться). Оказалось, курорт молодой, ему чуть больше десяти лет. И уже по этой причине туда успели добраться далеко не все любители Хургады, Масади-Бей или Шарма. Кроме того, дальше Табы в Египте, если двигаться на восток, просто ничего уже нет, дальше – Израиль, Палестина, Иордания. Саудовская Аравия, говорят, тоже хорошо просматривается на другом берегу Акабского залива. И все это называется гордым словом «Синай». В самолете я случайно подслушал такую реплику: «Все, едем в Табу и завязываем с Египтом». Для начала это был добрый знак. Не говоря уже о том, что «Таба» означает не «табу» и не «запрет», она означает – «добрая».

Задержка рейса на шесть часов (спасибо «Оренбургским авиалиниям») тоже послужила к добру. В первом Шереметьеве мы славно погуляли с женой и ребенком вокруг сбербансковской елки (был конец декабря), вдоволь накатались в стеклянном лифте, купили (и успели разбить по оплошности) бутылку мартини. А самое главное – в качестве задержанных нас по посадочным талонам накормили обедом. Со мной это тоже было в первый раз: питаться самолетной едой на земле, а не в воздухе.

«Пассажиры рейса такого-то, просьба получить горячий обед у стойки такой-то». Все, конечно, бросились к стойке. И после расселись в зале ожидания с пластиковыми коробками на коленях. Корытца под плотной фольгой бережно штабелировались на свободных креслах – видимо, чтобы не обжечься. На лицах светилась радость. Для многих это была очень своевременная закуска. Для некоторых – законная компенсация. Еще для кого-то – халява.

«Кошечка, там еще курица осталась».

«Сходи и возьми, котик. А если не будет курицы, рыбу бери, в дороге все пригодится».

Бебу обе пелись губы, висеээй пелись взоры, налиаай пелись брови, пиээо пелся облик – так на холсте каких-то сплошных несоответствий вне протяжения жило сваренное вкрутую яйцо. Салатик из свежей капусты. Курица-рис и рыба-картошка. Булочка, масло, джем.

«Никогда не было так вкусно», – ясно сказал пацан лет восьми, который сидел прямо за нами и до этого рассказывал своей бабушке в инвалидной коляске, как он борется с папиным курением. «Он купит пачку, я украду и выкину, он опять купит, а я опять украду и выкину». «Но ты же просто выбрасываешь папины деньги!» – ужасалась бабушка. «А зачем он курит?» – резонно возражал внучок. Потом у них вообще завязалась беседа о природе Христа (бог или человек – старая песня), и тут вдруг на тебе – «никогда не было так вкусно». Вот она, подумал я, сила счастливых несоответствий! К тому же, самолетная еда, съеденная на земле, сама съела больше часа времени. И пока мы из ланчбоксов перекладывали в сумку баночки с джемом, уже объявили посадку. А чуть набрав высоту, снова начали обносить горячим. Народ не отказывался: ритуал – это ведь тоже дико важно. В конце концов, лишь его соблюдение и придает несоответствиям силу. Или как?

На пленэре

Или как: тема ланчбокса получила развитие на израильской границе. Это я уже, забегая вперед, еду из Табы в Иорданию, на экскурсию в Петру. Подъем затемно. Коробка с едой на стойке ресепшн (комната-номер). Автобус. Паспорта. Какие-то розовые бланки. Имя? Фамилия? Национальность? Трудно дышать? Боли в мышцах? И после еврейские пограничники с их странной игрой – «Закончи начатую фразу». Суешь в очко документы. Тебе из очка: «Павел?» Ты: «Павел». Ответ неверный, потому что все начинается заново: «Павел?». «Ну, Павел, Павел, я помню, как меня зовут». Нет ни подсказок, ни опции «звонок другу» – ты сам должен догнать, что нужно всего лишь назвать фамилию.

Народ в очереди волнуется и напирает, лишая тебя возможности поделиться своим опытом. Зато в результате высвобождается достаточно времени, чтобы в ожидании остальных членов группы спокойно съесть свой завтрак.

Никогда не завтракал на границе. Или может, даже на нейтральной полосе, потому что впереди было еще несколько КПП. А в промежутке вот это: восход над Акабским заливом, железные силуэты горных козлов, взбирающиеся по склону скалы к амбразуре пулеметчика (декор такой), скамеечка и фирменная темно-синяя коробка на ней с надписью Hyatt Regency Taba Heights . «Хайятт» «Хайяттом», а завтрак как будто снова собрали где-нибудь на «Оренбургских авиалиниях»: пара черствых круассанов, сок в пакете, булочка, джем, масло, яйцо. И, конечно же, снова все было очень вкусно. Я теперь развивал про себя не только тему счастливых несоответствий, но и каламбурил, в духе «Таба – табу». Потому что – вот ведь к слову пришлось – наши «Оренбургские авиалинии» пишут у себя в билетах перед номером рейса ORB, а на фюзеляж – ORENAIR. В первом случае вспоминается старый добрый дядя Арли из английского стишка, от всего сердца удивлявшийся закатному солнцу: Orb! You are amazing! How I wonder what you are! Во втором – мерещится не то какой-то пленэр (open air) в аэропорту прибытия, не то банально расгерметизация салона по пути. Впрочем, пленэр у меня определенно был. Вот прямо сейчас, с ланчбоксом, на границе Египта с Израилем.

Вы не подскажете, где тут урна?

Продолжение